Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Слышь, дай пастырмы!..

— А Ферхад, сторож Ферхад! Кто из вас прав?

— Хватит болтать! Свешай, говорю тебе.

— Ферхад тут рассказывал про твою похвальбу. Будто директор тебе сказал: «Не признаю никаких земляков, ты у меня на фабрике главнее отца родного!..» И еще вроде бы ты про Нуха говорил, что его скоро уволят, потому что он бездельник. Тогда Нух пошел, осердил Азгына, а тот тебя здорово отдубасил…

— Меня Азгын отдубасил?! — рассвирепел Муртаза. — Ты же меня давно знаешь. Я первенство держал в городе по борьбе. Где только ни раздавался гром барабанов, я сразу мчался на состязания. Никто не мог меня положить на лопатки! А загривок был у меня — шея с трудом поворачивалась! Бывало, сядешь на скамью, ногу за ногу закинешь, так порты трещат!

— Известное дело. — Бакалейщик критически оглядел Муртазу. — Ты у нас богатырь, сложен, как атлет… Выходит, технический директор сделал тебя командиром?

— Отпусти наконец продукты!

— Вообще-то тебе подходит звание командира…

— Ты что, оглох? Свешай, прошу, продукты. К обеду брат придет!

— Реджеб, что ли?

Муртаза сердито глянул на бакалейщика и не ответил.

— Между нами говоря, он теперь богач, у него большие деньги водятся… У парня голова соображает, молодец! Тут поговаривают, он солидные комиссионные оторвал, вроде бы нечистое дело, но денежки в карман положил. Евреев, что ли, вокруг пальца обвел?

Муртаза не понимал, о чем идет речь.

— Сколько он получил?

Муртаза все молчал.

— За сколько он новый дом купил?

— Тебе-то какое дело? — нехотя пробурчал Муртаза.

— Теперь у него, почитай, уже два дома?

— А, все это пустая брехня. Бог даст, бог и заберет… А нам до этого нет забот… Свесь мне продукты!

Из-за угла показался контролер Нух. Завидев его, бакалейщик сделался еще более медлительным.

— О-о-о! Наш приятель в командиры выбился!.. — сказал Нух, рассматривая Муртазу с головы до ног. — А знаешь, тебе форма идет.

— Ты погляди на него! — воскликнул бакалейщик. — Какая фигура! Как у борца — что ни наденет, все в пору…

— Борца? Когда это он успел?

— Как же, он брал призы на первенстве города.

— Это он сам тебе сказал?

— Да.

— A-а… Ну, коли сказал, то точно… Форма на нем, правда, малость скукожилась, будто сосновая кора. Он, поди, не знает?

— Прямо Энвер-паша!

— Копия!.. Свисту только много. Но на его месте я бы не попадал в лапы Азгына, он ему такую борьбу покажет…

— Ладно, кончай! — сердито сказал Муртаза, забирая продукты. — Терпеть не могу фамильярностей. — И вышел из лавки.

— Эх, дурак дураком! — проговорил Нух ему вслед. — И злой дурак, хуже собаки! Вот разве что выносливый, как мул. Нет ему покоя ни днем, ни ночью. И что ему неймется? Ведь совсем измотался, еле на ногах держится, как командиром стал. Но чистоту навел, порядок в этой комнате военно-спортивной команды. Все блестит!

— Я тут слышал, что начальник ткацкого цеха хочет под него мину подложить, — сказал бакалейщик.

У контролера Нуха даже глаза заблестели.

— От кого слышал?

— Бекир Камбала с Тощим Неджипом тут беседу вели. Сказывали, что начальник цеха пожаловался на Муртазу техническому директору, а тот вроде бы даже ухом не повел… Это верно?

— Точно! Все очень удивлялись. Мне говорят: «А ты чего молчишь?» А что я? Я ведь знаю вероломство Кямурана!.. Они здорово все подстроили, как его проучить, только не вышло.

— А мне известно, что начальник цеха все равно с ним сведет счеты.

— Пускай ослепнет, кто этого не хочет, Рыфат! Беднягу Азгына, вот кого жалко… Сыновья у него непутевые, и зятя в армию забрали. Старику приходится за внуками приглядывать. Дай-ка мне сахарного тростнику и нож, хоть погрызу, успокоюсь.

— Тут говорили, что он рабочих лупцевал? — сказал бакалейщик, протягивая нож контролеру.

— Зуб на него точат рабочие, во какой! Вроде бы все стараются обходить его, внимания не обращают, а он так и липнет ко всем, придирается.

— Паскудный тип! К нему, значит, брат должен прийти. Чего это он? Вроде никогда не ходил, а тут вдруг пожаловал? Братец у него совсем другой человек, не чета этому дураку. Обвел он евреев, здорово ободрал их. Он в одной компании с Сулейманом из Адыямана. Такие дела ворочают! Производством пастырмы занимаются…

— Этот сумасброд, технический директор, вишь, польстил ему. Так он теперь воображает, что главнее его на фабрике человека нет! Он, вишь, только один любит порядок и дисциплину! Тоже жук нашелся!..

Нух взял толстый стебель сахарного тростника из связки, стоявшей у стены, и придвинул к себе табурет.

Муртаза спал, когда пришел его младший брат, Реджеб Атак. Младший в отличие от старшего был крупным, багроволицым здоровяком, преуспевающим коммерсантом. Он долго глядел на Муртазу, потом сказал его жене:

— Оставь, не буди… Пусть еще поспит.

Женщина топталась на месте, смущенная тем, что богатый деверь увидел их страшную бедность, нищенскую обстановку дома.

— Разве можно… — бормотала она, — он наказывал немедля разбудить, как брат придет…

— Ничего, не трогай.

— Нет, так нельзя.

— Говорю тебе, потерпится, ведь не чужой я, посижу, обожду.

— Извини, у нас и присесть не на что, табуретки нет даже. Сколько раз я ему повторяла: купи пару табуреток, гостя посадить некуда, коли пожалует!

— Ладно, свои люди.

Реджеб прислонился к стене, достал часы на золотой цепочке.

— Поздно с работы приходит?

— Да с полчаса, как домой заявился.

— Полчаса? Что ж так? Разве он не утром кончает?

— В шесть утра.

— А сейчас полдвенадцатого, — сказал Реджеб, поглядев снова на часы.

— Не знаю… вот уж какой день… И меня и себя умучил. Я ему: «Поостерегись, — говорю, — старость уже подошла, дети выросли, что станется с нами? Ведь гроша ломаного за душою нет, ничего на черный день не скопили!..»

— А он?

— Все твердит: «Бог милостив!» Будто не знает, как глубок колодец господен, как трудно оттуда зачерпнуть… А теперь еще на него обязанность возложили.

— Какую обязанность?

— Иль не различаешь по одежде?

— А-а-а… И впрямь… Так какую?

— Офицером, видать, стал.

— Ишь ты! Точно, офицер! — засмеялся Реджеб. — А что он за это получает?

— Где там! Напрасный труд. После смены остается на службе. Иной раз после полудня домой заявляется, перекусит, чем бог пошлет, поспит часика два и опять на фабрику бегом. Похудел, одни ребра торчат. Как моется в тазу, так, ей-богу, все ребра пересчитать можно. В день и пяти часов не спит. Разве такое выдержишь?.. А во сне, чуть забудется, начинает дурным голосом говорить, зубами скрежетать — страх берет…