Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Опять ты про своего султана Хамида? Оставь и забудь!.. Я вот вам скажу: ране, бывало, зайдешь в харчевню и за лиру-полторы запросто откушаешь. За водку, что теперь сто семьдесят курушей стоит, раньше я платил сорок девять, к ней возьмешь мясное блюдо, овощи, салат, хлеб и все, что надобно. И всего девяносто — девяносто пять курушей, весь счет. А ныне как? Пойдешь с пятью лирами, и то веры никакой, что хватит.

— А если еще приятели подсядут!

— Тогда вовсе погорел. Почитай, жалованья за полмесяца не досчитаешься!

— Э-э, бросьте вы. Что нынешнее, что прошлое время — все едино, разницы никакой! — произнес тщедушный мастер.

— Это как?

— А так — нет, и все тут!

— Не может быть. Раньше сахар ели за двадцать восемь, хлеб за десять, мясо за тридцать…

— Ладно, а сколько лир ты зарабатывал в месяц?

— Ну, пятнадцать — семнадцать с половиной…

— А теперь?

— Пятьдесят — шестьдесят.

— Вся разница в деньгах! Раньше зарабатывал пятнадцать лир и платил за сахар двадцать восемь курушей, ныне платишь сто сорок курушей и получаешь шестьдесят лир… И при султане Хамиде то же самое, разве не ясно?

Ильяс вроде бы и понял, согласно кивнув головой, но опять начал свое:

— Оно, конечно, так, только человек этот был не чета другим, особенный… Кто еще у нас такой башковитый? Любовь у него была к родине, к народу. Вот скажи, почему он с женой развелся?

— Ну?

— А потому, что не желал достояние свое семье оставлять, хотел народу отдать. Разве покойный не оставил все, что у него было, народу [86] ?

— Однажды, — начал повар-толстяк, закурив новую сигарету, — видит святой имам Али сон…

86

В соответствии с завещанием Ататюрка все доходы с его капиталов, вложенных в Деловой банк, поступали в фонд Народно-республиканской партии, а также на финансирование двух старейших научно-исследовательских учреждений: Турецкого исторического общества и Турецкого лингвистического общества.

— Давай, Кенан-уста, расскажи, чего привиделось имаму Али.

Все закурили по новой, поудобней уселись на скамейках.

— Видит он, значит, что между западом и востоком два моря, и текут они, льются в два котла. Только ни вода течь не перестает, ни котлы до краев не наполняются. Удивился имам Али, святой чудак, пошел он к пророку Экрему и говорит ему: «Посланник божий, видел я ночью такой-то сон, но не ведаю, что бы он значил». Улыбнулся пророк Экрем. «Твой сон, Али, — говорит он имаму, — означает, что после одна тысяча трехсотого года [87] ни утроба правителей никогда не насытится, ни денежки народные не иссякнут!..»

87

По мусульманскому летосчислению (хиджре), 1300 г. соответствует 1883–1884 гг. Это было время тирании султана Абдул-Хамида II, превращения Турции в полуколониальное государство.

Повар испытующе оглядел слушателей своими выпученными глазищами с красными прожилками и снова принялся за картошку.

— Люди говорят, что Гитлер — мусульманин, — ни с того, ни с сего вставил вдруг Ильяс Докузчоджуклу.

— Верно, — поддакнул повар. — А почему бы и нет? Я тоже про это слышал. Кто знает, может, посмотрел аллах, что вера ослабла в сердцах рабов его, и подумал: «Ах, так! Вот обрушу я на неразумные ваши головы раба своего Гитлера!»

— Захоти аллах, неужто он сам не в силах рабов своих вразумить и наставить на путь истинный? — возразил тщедушный мастер. — На кой прах ему этот Гитлер сдался?

— Ну ты, мастер, и ляпнешь! — возмутился Ильяс. — Вот скажи, какая в этом мире самая ученая нация?

— Немцы! — убежденно сказал повар.

— Откуда все науки произошли?

— Из Корана.

— Во!..

Молодой официант, крепкий паренек, успевший окончить три класса начальной школы, мыл грязную посуду и с интересом прислушивался к разговору.

— Слышь, уста! — громко сказал он, обращаясь к повару. — Если все науки от Корана произошли, то чего же мы, мусульмане, не взяли их себе, а гяурам отдали?

Повар, не больно разбиравшийся в таких сложных вопросах, в сердцах цыкнул на парня.

— Твое дело посуду мыть и не совать нос в чужие дела, в коих ты ни бельмеса не смыслишь. Ишь грамотей нашелся!..

Парень покраснел до ушей и яростно загремел посудой.

— Верно сказал мальчик, Кенан-уста, — произнес тщедушный мастер. — Почему отдали, почему позволили, а?

— Мир сбился с пути истинного, — ответил повар. — Покривилась ось этого подлого, распутного мира. Кто как хочет может думать, а мое мнение такое: не за горами конец света! И все тут!

— Что изрек пророк Экрем? — вопросил Ильяс. — «Неведомо, в каком времени лягу, неведомо, в каком времени встану, — сказал посланник божий. — Разрушится старый порядок, и быть посему в этом годе!..»

В дверях столовой появился Муртаза. Увидев, что мастера из прядильного цеха сидят и болтают с ткачами в самое что ни на есть рабочее время, он насупился, нахмурил брови и выжидательно уставился на рабочих.

Собеседники поняли, что назревает скандал, но вида не подали и продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Мастера держались независимо, считая ниже своего достоинства обращать внимание на надзирателя.

Разговор перекинулся на политику.

— Сыновья Черчилля и Рузвельта, — начал повар, — сели в самолет, подвесили несколько бомб и полетели на столицу Германии… Только оказалось, что в Германии есть такая машинка, которая может самолет в воздухе останавливать. Включили машинку, замер самолет и кубарем на землю. Пришлось джонни на парашютах спускаться, прямо в объятия к немцам. Поймали голубчиков и привели к самому Гитлеру. Посмотрел Гитлер на них и так, и этак, а потом спрашивает: «Ну, молодцы, какой казни хотите: разорвут вас сорок лошадей иль изрубят вас сорок ножей?..»

— И чего они ответили?

— Чего им отвечать! Разве у англичанина с американцем в сердце храбрость? Затряслись, зубами застучали!

— Нет, эфенди, наше правительство совсем ума лишилось, — сказал Ильяс. — Хотите знать почему? А потому, что взяло да испортило все отношения с Германией… Между тем наш немецкий собрат что сказал? Разве не говорил он: «Я всему учился у Ататюрка»? Сам рассуди, взять и испортить отношения с такой отважной нацией!

— Правильно наше правительство поступило, — сказал толстяк. — Не к чему дружить с Германией. Эта твоя Германия…

— Не говори, брат, так! Ты погляди: один против всех! Выступил один против всех государств. Иль отвага уже не в счет? Во главе такой воинственной нации…

— Чего ты заладил: один, один! Он всю промышленность Европы заграбастал.

Терпение Муртазы лопнуло: мало того, что болтают в рабочее время, еще и его не хотят замечать. Он грозно направился к сидевшим вокруг повара рабочим.

— Эй, вы! — сказал он громко. — Знаете, кто я такой?

Люди обернулись и молча уставились на Муртазу.