Московские страсти
Шрифт:
– Не знаю.
– Может, поговорим?
– предлагаю я.
Она с застывшим лицом запускает длинные пальцы в густые черные волосы.
– Тебе это все равно не понять.
Я с трудом глотаю ком в горле.
– Я могу попробовать.
– Незачем.
Странное напряжение охватывает меня. Зверек. Вот кем она заставляет меня ощутить себя. Затравленным и пойманным. Я чувствую себя уязвленным.
– Раньше между нами происходило совсем другое.
– Между нами всегда происходит одно и то же, - возражает она.
– Ты рассчитываешь,
– Ты это серьезно?
– Нет. Просто решила тебя поддразнить.
Нахмурив брови, я стараюсь уследить за ее мыслями, но стоит мне приблизиться к пониманию, как недоверие отбрасывает назад. Наташа смеется. Есть в ее смехе что-то, не связанное со словами. Насмешливость тона вызывает во мне желание ответить дерзостью. Понимая, что это небезопасно, я делаю глубокий вдох, пытаясь совладать с волнением, гордый тем, что могу контролировать себя, и спокойно говорю:
– Если тебе хочется так думать, у меня нет никакого желания с тобой спорить. Я следую своим правилам не без причины, - сам не знаю, что именно хочу сказать. Мне трудно сосредоточиться.
– Ты упрямый и невозможный, и твои правила глупые.
– Это только твое мнение.
– Правда? Сережа, ты определенно зануда.
– Возможно. Но менять что-то уже поздно. Я слушаю тебя.
– Мой голос звучит спокойно и твердо.
– Как ты все это объяснишь?
– Что ты хочешь от меня услышать?
– У тебя кто-то есть.
– Да есть.
– И давно?
– Разве это важно?
– Ты неподражаема.
– Нет. Я невыносима.
– Я так не думаю.
– Ладно, что-то среднее между этими двумя крайностями.
– Ты использовала меня.
– Ты не имеешь права высказываться в таком тоне.
– В каком - таком?
– В пошлом, и потому - в неприличном.
– Я тебе вот что скажу, я тебя люблю и принимаю тебя такой, какая ты есть.
– Я уже слышала это раньше.
Я не могу думать, не могу говорить, могу только стоять.
– Ну и как он?
– Это имеет значение?
– Она говорит таким безразличным тоном, что меня переполнила обида.
– Не имеет.
– Я разочаровываюсь в женщинах.
– А в любви?
– В любви пока нет.
– Ну не хмурься.
– Я и не хмурюсь.
– Я ведь вижу. Ты забыл сегодня побриться.
– Не забыл. Просто не вижу необходимости.
– Тебе это не надоело?
– Что именно?
– Строить из себя обиженного с табличкой «Не беспокоить» на шее.
– Нечего опекать меня.
– Никто и не пытается. У тебя слишком всего намешано в голове.
– И что же у меня в голове?
– Не цепляйся к словам.
– А ты не говори со мной таким тоном.
– Опять истерика.
– Нет у меня никакой истерики. Ты довела меня до этого. Ты дурачишь меня на каждом шагу.
– Чем же я дурачу тебя?
Нет никакого способа это выяснить. Все до последней мышцы лица у меня напрягаются, но я не произношу
ни слова, боясь, что голос дрогнет, не решаясь встретиться с ней глазами.Наташа говорит не отводя взгляд. Тем не менее она обращается вовсе не ко мне. Кажется, она говорит сама с собой.
– Ты же меня не любишь,- наконец говорю я.
– Я и мясо не люблю, но съела.
– Хорошенькая аналогия.
– Нормальная. Раньше тебя почему-то не заботила моя любовь. Ты оставался - и все.
– Теперь все по-другому.
– Почему?
– Сам не знаю. Оказывается, не все можно объяснить словами.
– А мы и не будем словами.
– Ты должна понять, насколько я себя неудобно чувствую.
– Почему ты себя неудобно чувствуешь? Меня тошнит от этих разговоров. Не думаю, что в данную минуту я что-то тебе должна. Не будь таким обидчивым.
– Если мне нравится, то буду обидчивым. У меня никого нет, кроме тебя.
– Думаешь, я у тебя есть? Меня тоже нет.
– Ты мне не нравишься в таком настроении.
– Если ты ждешь извинений…
– Не жду. Я ничего не жду от тебя. И никогда не ждал.
Когда люди ругаются - они нелогичны. Ощущение такое, как будто дотрагиваешься до оголенного нерва. «Ну ладно же, - сердито думаю я, - я получил доказательства, правда, пока их недостаточно».
– Скажи, что не так. Ты меня разлюбила?
– Ты мне нравишься, ты же знаешь.
– Ты меня больше не любишь?
– Прости. Мне тоже жаль. Но это не от меня зависит. Мне бы самой хотелось, чтобы было иначе. А вышло так. Я не понимаю, что ты от меня хочешь.
– Не знаю. Я как-то все по-другому себе представлял.
– По-другому? Что представлял?
– Сплошной обман.
– В чем обман-то?
– Прекрати. Что мне надо сделать?
– Одолжение. Это просто.
– Прости меня, Сережа.
– Чего ты у меня прощенья просишь? Ты ни в чем не виновата.
– Но я же знаю, каково тебе, вот и прошу. Тебе от этого легче?
– Да не особенно. Опять иронизируешь?
– Господи, надеюсь, что нет.
– Довольна?
– Нет.
– Я понял.
– Ничего хорошего, да?
– Почему ты плачешь?
– спрашиваю я.
– Мне просто грустно. Ты не поймешь. Говорят еще, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку, - неожиданно говорит она.
– Сможешь, если захочешь.
– Это не так.
– Нет, так. И всегда было так.
– Не злись.
– Я и не злюсь. Просто я умею за себя постоять. Обычно иллюзии рушатся.
– Ты циник.
– Что ты со мной делаешь? Почему?
– Мы слишком разные.
– Ты изменилась.
– Вот это я и пытаюсь тебе объяснить.
– Не надо ничего объяснять.
– Безнадежно. Я знала, что так будет.
Наташа смотрит на меня без жалости. Она всегда держала себя в руках, старалась скрывать свои чувства. Люди, дающие выход гневу, теряют власть над ситуацией. Такие просчеты были не в ее натуре. Или мне так казалось.