Московские тюрьмы

Что это: теоретический конфуз или скрытый замысел? Не к этому ли в потаенных мечтах стремился Маркс в результате мировой революции? Можно ошибиться в оценке движущих сил в истории, можно ошибиться в оценке реальности и прогнозах, но почему он намеренно игнорировал и охаивал прогрессивные тенденции общества, почему закрывал глаза на позитивные, здоровые основы общественного организма? Не мог он их не видеть — почему не учел? Если не черт попутал, то я этого понять не могу.

В его трудах, особенно в «Капитале», совершенно искажена картина современного ему общества. С претензией на объективность он дает общую оценку, исходя только из негативных, намеренно преувеличенных аспектов экономических и политических отношений, абсолютно не принимая во внимание нормализующие их позитивные процессы, которые доминировали тогда и определили здоровую перспективу общественного развития. Это анализ предубежденного фанатика. Все, что Маркс внес в социалистическое учение от себя, оказалось патологической отсебятиной. Ни один его оригинальный прогноз не выдержал проверки временем.

Многомудрый анализ привел автора «Капитала» к выводу о победе социалистической революции и начале коммунистической эры прежде всего в самых развитых капиталистических странах. Они, как известно, не спешат. Коммунисты захватили власть в довольно отсталых странах — России и Китае, оттуда военным оползнем по краям, оттуда же тычутся там и сям. Образовался солидный соцлагерь с сателлитами, но все это периферийная мелочь или самые слаборазвитые. Опять у Маркса конфуз. Однако он заставляет задуматься: а так ли верны вывески на фасаде? Действительно ли там капитализм, здесь — социализм? Не морочит ли нас и тут марксистская демагогия?

В самом деле, по какому признаку их различают? В чьих руках собственность? Если в руках госаппарата, то собственность считается национализированной, общественной — это социализм. Там, где сохраняется частная собственность, капитализм. Но мы знаем, что национальное богатство капстран не такое уж частное, а в соцстранах — не такое уж общественное. Во-первых, в капстранах есть национализированные секторы экономики, обычно это важнейшие отрасли. В зависимости от экономической ситуации, состава правительств в разных странах национальный сектор то расширяется, то сужается, но он есть, по-моему, везде, и в некоторых странах, например, в Англии при лейбористах составляет до 70 %. Во-вторых, частное предпринимательство и доходы контролируются. С одной стороны — влиятельными профсоюзами, с другой — правительством. На высокие доходы — прогрессивный налог, подчас большая часть прибыли изымается государством и перераспределяется на общественные нужды. В-третьих, акции. Большинство трудящихся владеют акциями компаний, управляемых акционерным обществом. Каждый в размере своих акций является собственником одного, а чаще нескольких предприятий, получает свою долю прибыли. Таким образом, крупная собственность на средства производства в капиталистических странах весьма социализирована, она контролируется обществом и государством и значительная часть дохода частника изымается в пользу всего общества.

В стране развитого, зрелого, реального социализма все принадлежит народу, каждый «человек в стране у нас хозяин необъятной Родины своей». Так пишется в конституциях, поется в песнях. Не в том, конечно, смысле, что токарь, например, — собственник танка, крестьянин — земли, бюрократ — персональной «Волжанки», а в том, что все граждане, все до одного, являются хозяевами и станка, и земли, и автомобиля — всего, что ни есть в родном отечестве. Нормальному человеку это трудно себе представить. В Конституции, в песне вроде звучит, а на практике? На практике каждый труженик знает, что хозяин — начальник. Что скажет, то и делай, какой даст станок, на том и работай, захочет — больше заплатит, захочет — меньше. Есть, правда, какие-то технологические и юридические нормы, есть профком, партком, есть над начальником начальник, но по этому поводу в народе говорят: ворон ворону глаз не выклюет, а закон, что дышло, куда поверни, на то и вышло. В общем, хозяин — барин. А барин — власть.

Кому принадлежит власть в СССР? В Конституции в статье 2 говорится, что вся власть в СССР принадлежит народу, который осуществляет ее через Советы депутатов трудящихся, однако статья 6 руководящей, определяющей, направляющей силой советского общества объявляет Коммунистическую партию. Что это — двоевластие? Реальность на этот счет не оставляет сомнений: коммунисты-большевики в 17-м захватили власть, им она и принадлежит. Советы, органы государственной власти, возглавляют коммунисты. Аппарат исполкомов — филиал, придаток партийного аппарата. На всех руководящих постах в правительстве, в народном хозяйстве, в науке, в культуре — везде коммунисты. Разумеется, пролетарская партия тоже народная, она выразитель чаяний, кормчий, авангард, но дело в том, что этот авангард составляет что-то около 7 % населения, само население в члены партии не выбирает, кого принимать — решает партийный орган, то есть как ни крути, а выходит, что власть и значит все средства производства принадлежат в СССР незначительной части населения, меньшинство управляет большинством. В партии армейски жесткая дисциплина, строгая субординация; нижестоящий беспрекословно подчиняется вышестоящему. На самом верху секретариат и Политбюро ЦК во главе с Генеральным секретарем ЦК. В Политбюро с десяток-дюжину членов да с пяток кандидатов. Этой чертовой дюжине и принадлежит вся власть в стране. Они и есть подлинные хозяева и распорядители не только средств производства, но и всякой души в благословенном государстве. Они контролируют все, но сами вне контроля, они создают законы, но сами над законами. Это называется диктатурой пролетариата.

Общества, как такового, в СССР нет. Все так называемые общественные организации возглавляются и контролируются коммунистами. Партия, монополизировавшая руководство государством, не может называться общественной. Это государственная партия. Что произошло с обобществленной собственностью в СССР? Во-первых, она стала не общественной, а государственной. Во-вторых, поскольку государство партийное и народ не имеет независимых и полномочных органов влияния на партаппарат, то он, партаппарат, в лице его высшего руководства, вождей, и есть фактический собственник. Оказывается, обобществление собственности вовсе не означает, что собственность становится общественной. До этого обществу нужно еще дорасти, и процесс созревания может затянуться до бесконечности. Мы созреваем почти 70 лет и конца не видно. Да и что созреет, когда не дают созреть, когда вытаптывают, рвут с корнем? Партийное руководство мертвой хваткой держится за единовластие, ни с кем не намерено делиться. Всякое проявление общественной независимости, будь то попытка организации или просто личное мнение, истребляется на корню, объявляется антиобщественным, враждебным народу. У карательных органов и карательной пропаганды всегда наготове ярлыки отщепенца, предателя, пособника ЦРУ, дошли до того, что, как в телефильме «Угроза стране Советов», чернят уже коричневой краской гитлеровского фашизма: если ты не красный, значит — коричневый, других цветов для них нет. Не стесняются спекулировать пролитой кровью народа, лишь бы восстановить его против лучших сынов народа. Ничего так не боится, никого так люто не ненавидит партократия, как независимую общественность. Всей мощью государственной власти стирает ее с лица земли. Вся материальная и духовная жизнь в стране монополизирована государством, общество узурпировано. Вся власть в руках горстки людей, при Сталине — в руках одного человека. Опять завоняло гарью неосталинизма. И это социализм? Развитой, реальный, зрелый? Упаси нас боже от такого социализма! И поскорей, пока мы еще живы.

В конце концов, что человеку надо? Откуда есть-пошел коммунизм, какова его конечная цель? Обобществление? Нет, это средство, необходимый этап на пути в светлое будущее. Идеал же состоит в том, чтобы создать такую общественную систему, которая бы обеспечила полноценное развитие всех и каждого — по потребности. Для этого надо избавить людей от рутинного труда ради свободной духовной деятельности. Работать будут машины, а человек — творить и радоваться жизни. Тогда только, говорит Маркс, и начнется подлинная история освобожденного человечества. Всеобщее благоденствие. Царство свободы. Коммунизм. Это станет возможным только на основе высокоразвитой технологии, техники и науки при заинтересованном отношении к труду — от каждого по способностям. Практическая цель социалистов и коммунистов — максимальное развитие производительных сил. У капиталистов не так много красивых слов, им на них наплевать, они делают свое дело, работают на себя, однако путь к их эгоистическим целям тоже лежит через повышение производительности труда. И они к этой проблеме, мягко говоря, не безразличны. Да куда им с частнособственническим рылом в калашный ряд! Дух наживы, примат частной корысти, по мнению многих старых мыслителей, тормозит развитие производительных сил и общества в цепом. Они разработали единственно правильный метод достижения наивысшей производительности — через национализацию экономики. Такова социалистическая и коммунистическая программа.

Кто же ближе к желанной цели, чья система оказалась эффективней? Критерий истины, любят говорить марксисты, — практика. А практика долголетнего соперничества двух существенных систем, по их же собственному признанию, показывает, что производительность труда и уровень жизни в капиталистических странах значительно выше, чем в странах социализма. И если «коммунизм — это высшая производительность труда», кто тогда ближе к коммунизму? Если основной закон социализма — «наиболее полное удовлетворение общественных потребностей», если задача социализма — свободное, всестороннее и гармоническое развитие личности, если непреложное условие — демократия, кто ближе к этому: коммунисты или капиталисты? Сравнение явно не в пользу СССР и соцлагеря. А проклятые капиталисты, сами того не желая, того и гляди нечаянно забредут на их место в светлом будущем раю. Куда тогда коммунистам — в ад? Неизвестно до чего еще доведут коммунисты свои народы, но ад они умеют устраивать здесь, на Земле.

Узнай это Маркс, он бы в гробу перевернулся и сам бы предал свой «Капитал» анафеме. При всех его «достоинствах» я все-таки сомневаюсь, что он был мизантропом. По-моему, он не желал такого социализма. Да и какой нормальный пожелает?

…Я конспектировал «Капитал» в зеленой ученической тетрадке с вынутыми скрепками (в Лефортове с ларя приносят без скрепок). Ничего от себя в конспекте. С Дроздовым говорил не обо всем, что думалось. И все же я был зеленый зэк, наверное, больше говорил, чем следовало бы. Возможно, мне это повредило. Но тетрадка прошла со мной до зоны и только в конце срока исчезла из тумбочки с прочими бумагами. В том числе с конспектом синенькой хрестоматии «Об историческом материализме». Зря я сначала отшатнулся — очень интересная оказалась хрестоматия — сливки марксизма-энгельсизма-ленинизма, были конспекты других книг и газет, в частности, томов двадцать Ленина. Исчезновение всех моих записей и конспектов не имеет другого объяснения, кроме того, что они вредны. Из них могут получиться неугодные размышления, вроде изложенного. А так мыслить нельзя. Они еще не знают, что я думаю по поводу прочитанного, что буду делать с конспектами, но уже принимают меры. Пресекают загодя. Чтобы совсем не думал. Далеко зашел идеологический контроль — в самую глубь, до костных мозгов. При конституционной свободе слова на первом же допросе в прокуратуре мне прямо заявили: «Так мыслить нельзя». Теперь я знаю больше: когда попадаешь под их пристальное внимание, под «колпак», они пресекают уже не только мысль, но саму возможность мысли, принимают противозачаточные меры до ее появления. Либо сделают из тебя айтматовского манкурта, либо не выжить. Манкурты — вот их идеал! Не знай ни себя, ни мать. Знай только хозяина и будь рабски послушен — это все, что от тебя требуется.

Так вот. Чтоб нас действительно не превратили в манкуртов, надо мыслить. Надо мыслить самостоятельно. Надо всерьез изучать идеологию и практику марксизма, как это ни противно. Это еще и опасно: марксисты не любят «умных». Но слепо соглашаться с их религией, верить, приспосабливаться или пассивно отстраняться, будто для тебя ее не существует, куда как опасней. Ибо это уже опасно для всех, для тех, кто после нас, — для всей планеты.

Не ждите добра там, где коммунисты приходят к власти. На посулы они горазды, на посулах-дрожжах взошли и множатся, но их краснозвездные идеалы осыпаются сажей. Не благодатной — разрушительной тучей нависают они над народами. Если так называемый капитализм вырабатывает механизмы мирного решения внутрисоциальных конфликтов, стремится к взаимопониманию классов и договоренности, то коммунистическая теория и практика классовой ненависти продолжают обострять классовую борьбу вплоть до насильственного уничтожения класса собственников. Частный предприниматель и землевладелец для коммунистов был и остается врагом. Лозунг пролетарской солидарности не знает границ, какую бы лапшу они ни вешали на уши, нельзя забывать об одном: коммунисты убеждены в своем праве делать революцию, низвергать правительства, внедряться у власти в любой стране. Более того, они считают это своим долгам, святой обязанностью. Они убеждены, что время работает на них, что они действуют согласно объективным законам истории, открытым гениальным Марксом, поэтому мировой социализм неизбежен, другого исторического пути нет. Этим фанатизмом они страшны. Как Маркс не мыслил победы социализма без победы мировой революции, так и коммунисты-большевики с самого начала и по сей день не мыслят своего существования без разжигания мирового революционного процесса. Во всех пороках, немощах, неудачах они обвиняют капитализм. Капстраны — бревна в красном глазу, застят свет, не дают развернуться. Разрушить их во что бы то ни стало, подорвать изнутри, поставить коммунистов у власти — первоочередная и жизненно важная задача социализма. Для этого все средства хороши, не брезгуют, не останавливаются ни перед чем. Советские миротворцы с официальных трибун перестали пропагандировать экспорт революции, но это ничего не меняет: меньше говорят — больше делают. Тайная война и подготовка к явной войне не прекращается с момента захвата коммунистами власти. Чем больше поражение терпит лживая пропаганда, тем очевиднее ставка на подрывную работу, на силу. В современных условиях это ставка на глобальную катастрофу.

Пропавшая рукопись

На одном из последних допросов Кудрявцев прощупывал меня на клевету. Доставал тетради с моими дневниками, конспектами. С торца торчали закладки. Открывал по закладкам страницы, тыкал пальцами: что имели в виду под тем да под этим, откуда цитата, кто давал, кто писал? Дошло до «173 свидетельств».

— Как вы, кандидат наук, могли написать такую чепуху? Такое пишут только шизофреники да те, кто собирается на Запад, — вам чего не хватало?