Московский лабиринт. Дилогия

Я не зря выбрала эту станцию. Отсюда есть переходы еще на две линии. Даже если они заранее перекрыли всё вокруг – шансов уйти больше. Уйти-то можно не только через туннели метро. Под Москвой, едва ли не со сталинских времен, сохранилась целая сеть коммуникаций. Планов её нет ни у СОКа, ни у американцев. А после того, как однажды исчезла спецгруппа из шестнадцати человек, они вообще боятся туда лезть…

Мертвый эскалатор остался позади. Мы двигались размеренным шагом.

Пока, что Алан ничего не заподозрил. Идёт чуть правее и позади меня. Его напарник – впереди, не сводя глаз с наваленной поперек платформы груды металлолома. Оружия они не доставали – вероятно, боялись спугнуть физиков.

Я оказалась ближе к краю платформы и первая увидела мертвого полицая. Он лежал на рельсах, нелепо подогнув ноги и сжимая левой рукой цевьё «калашникова». Совсем «свежий» – я не чувствовала запаха разложения. Но откуда? Его не могло быть здесь! СОКовцы наверняка заранее прочесывали станцию!

Может кто-то сумел уже после проверки?

Долго колебаться я не стала. Прыгнула на рельсы и вырвала из закоченевшей руки автомат. Передернула затвор и, крутнувшись на спину, послала длинную очередь вдоль края платформы.

Не промазала…

А они ничего не успели: ни пригнуться, ни достать пистолеты. Лишь осели неуклюжими мешками.

Я вскарабкалась наверх. Оба – неподвижны. По гранитным плитам расползались темные лужи. Не спуская тела с прицела, я подошла ближе. И задрожала, едва не выронив «калашников». На платформе лежали отец и младший брат.

Но это же невозможно! Я хорошо знаю!

Отец приоткрыл веки, слабо позвал:

– Таня…

И, отбросив оружие, я рухнула рядом на колени:

– Папа! Папочка…

Его пробитая рубашка быстро темнела от крови. Та самая светлая, немного вылинявшая рубашка, в которой я его видела последний раз.

– Что ты наделала, дочка…

– Прости, прости меня, папа, – бормотала я, захлёбываясь слезами, срывая с себя куртку и подкладывая ему под голову.

А потом я поняла, что мы уже не в метро. Низкое ноябрьское небо сеялось мелким дождем над окраиной Воронежа. Вон там, в дымке, темнеют городские дома, а здесь уже поле. Огромное поле. Вечер.

Столько раз я видела это в снах…

Люди, много людей, идут через поле, тяжело передвигая ноги с налипшими комьями грязи. Сзади остались подкупленные полицаи. Скоро опустится тьма, а до леса уже не так далеко. Они смогут уйти.

Откуда-то из вечернего сумрака вырастает цепочка серых фигур. Совсем редкая. Но в руках у них – автоматы.

А у меня нет оружия. Где-то там, на станции «Площадь Суворова», остался мой АКМ. «Серых» не остановить. И все равно я бегу в сторону цепочки, проваливаясь в грязь, задыхаясь от страха и ненависти и нелепо размахивая кулаками.

Я почти успеваю добежать до автоматчиков, когда промозглый сумрак взрывается вспышками и грохотом выстрелов. Очередь ударила в грудь. Меня убили. Но я не падаю. Я вижу, как падают другие. «Серые» медленно продвигаются вперед и оружие в их руках вздрагивает, как живоё. Я знаю: в поле никто не уцелеет. Тех, кто пытается еще бежать, догонят пули…

Ближайший ко мне автоматчик поворачивается, чтобы добить раненую женщину. И цепенея от ужаса, я вижу его лицо. Михалыч.

– Не смей! – сердце безумным мячиком колотится внутри.

Старик не обращает внимания. А ко мне идёт мёртвый Ярослав. «Калашников» в его руках направлен в мою сторону. Взгляд – остановившийся, незрячий. Ярослав улыбается.

Его автомат грохочет, выплевывая огонь. Удар. Боль. Земля опрокидывается. Небо тускнеет, гаснет…

Темнота. В этой темноте – голос отца:

– Помоги мне, Таня…

Сердце успокаивается. Мне лучше. Мне почти хорошо. Странно, как я раньше не понимала, что они так похожи – Алан и мой отец. Я должна помочь им. Я помогу им…

Голос отца всё звучит. Уже не снаружи, а где-то внутри меня. И от этого на душе становится легко и ясно. Теперь я знаю, что Алан говорил мне правду. Чистую правду. Он желает нам добра. Только добра. Я помогу ему. Я сделаю всё, что он скажет…

Запах озона и сосновой хвои. Зеленоватый свет, пробивающийся сквозь полузакрытые веки.

– Very well, – донёсся удовлетворенный голос Алана, – She will be o’key.

Я действительно спала… Кажется, мне приснился сон. Не помню какой…

Открыла глаза. Верхняя часть прозрачного саркофага, в котором я лежала, была отодвинута. Американец заботливо склонился надо мной:

– Ты в порядке, девочка?

– Да.

– Тогда, идём завтракать.

У него – доброе и приятное лицо…

Завтракали мы в нормальной, вполне уютной комнате. Решетки на окнах выглядели здесь не более, чем декоративной деталью.

Я сама удивлялась своему аппетиту. Сегодня чувствовала себя куда лучше. И то, что вчера собиралась перерезать себе вены – казалось, нелепой детской слабостью. Даже странно, как я могла не верить Алану…

Глава 4

День выдался ветреный. Пушистые, белые острова удивительно легко ползли над Москвой, сталкивались и рассыпались. А непотопляемое солнце, вынырнув из-за очередного небесного айсберга, каждый раз до отказа заливало город светом и теплом.

Мы сели в черную ВАЗ-»девятку», на заднее сиденье. И автомобиль, и сидевший за рулём Фёдор, плотный крепыш, показались мне смутно знакомыми. Вроде того наваждения, когда посреди чужого города тебе мерещится что-то давнее, забытое – в очертаниях улиц, в лицах прохожих…

Всё таки, я немного волнуюсь. Это пройдёт…

Нет-кафе «ГЛУБИНА» находится в удобном месте – у самой границы города и Развалин. На машине сюда можно добраться с единственной стороны, слегка попетляв предварительно между завалами.

Конечно, владельцы кафе выбрали это место не случайно. Если полицаи захотят устроить облаву, быстро доехать до «ГЛУБИНЫ» им будет нелегко. А значит, никакой внезапности не получится. Даже, если захотят оцепить целый квартал – толку будет мало. Местные псы, прикормленные посетителями и владельцами кафе, за версту чуют «мусоров» и поднимают такой лай, что вся округа знает – готовится облава. Те, кто не желают общаться с полицией, легко успеют уйти в Развалины.