Москва, которую мы потеряли
Шрифт:
На месте церкви Св. Георгия построили здание ВАО «Интурист»
Архитектор И.В. Жолтовский
Иван Владиславович Жолтовский родился 27 ноября 1867 г. в белорусском городе Пинске. В возрасте 20 лет он поступил в Петербургскую Академию художеств, где проучился 11 лет. Столь долгий срок учения был связан главным образом с тем, что параллельно с учебой Жолтовский работал у ряда крупных петербургских архитекторов. После окончания академии в 1898 г. он начал преподавать в Строгановском училище, затем на архитектурном факультете Свободных художественных мастерских, позднее – во ВХУТЕМАСе, везде внедряя традиционные формы преподавания, основанные на изучении классического наследия. Пристрастие к антично-ренессансной традиции определило все творчество Жолтовского. Италию он исходил пешком, побывав там 26 раз. Совершенное владение итальянским языком позволило ему перевести 4 книги об архитектуре Андреа Палладио – его любимейшего мастера, постройками которого он неоднократно вдохновлялся. Всю свою жизнь Жолтовский разрабатывал «метод логической тектоники». Среди его построек – особняк армянского купца Тарасова на Спиридоновке, а также жилые дома на Моховой и Большой Калужской улицах, на Смоленской площади, московский ипподром, здание Госбанка на Неглинной. Жолтовский был подлинно московским архитектором, хотя его постройки есть и в других городах. Переселившись в Москву сразу после окончания Академии художеств, он жил здесь до самой смерти, последовавшей в 1959
В 1923 г. Жолтовский уехал в Италию, где построил на выставке в Милане советский павильон, а когда спустя три года вернулся в Москву, то обнаружил, что маятник архитектурной жизни резко качнулся в сторону «левых» течений. За время его отсутствия организационно оформились и стали достаточно авторитетными АСНОВА и ОСА. В первые ряды выдвинулись зодчие, многие из которых еще вчера были его учениками, а теперь, казалось, стремились опровергнуть любые истины, совсем eщe недавно безоговорочно принимавшиеся как аксиомы. Жолтовский оказался словно на распутье. В 1926–1927 гг. он сделал три проекта, которые свидетельствуют о сложных творческих исканиях мастера. Речь идет о здании Госбанка на Неглинной, о котельной МОГЭСа на Раушской набережной и о Доме Советов в Махачкале. Эти сооружения позволяют говорить о том, что мастер пробовал свои силы в разных творческих направлениях. Особенно интересен в этой связи Госбанк. В здании банка зодчий органично соединил внешне, казалось бы, совершенно несовместимые в рамки одной стилистической традиции не укладывающиеся решения: классически выверенный каменный ордерный фасад, выходящий на Неглинную, и громадный стеклянный витраж, «упакованный» в сетку сот металлического каркаса на фасаде явно делового, утилитарного здания, каким выглядит банк со стороны переулка. Таким образом, художественно-образное решение, соответствующее объемно-пространственной композиции, способствует созданию представления о гармонично сосуществующих двух зданиях, объединенных общей функцией. В здании котельной МОГЭСа Жолтовский еще дальше продвинулся по пути художественного освоения новых архитектурных форм. Он вовсе отказался от ордерной системы и ренессансного декора, однако сохранил принципы гармонизации, присущие классической архитектуре. Впервые в своей практике, столкнувшись с новыми для классической традиции материалами – металлом и стеклом, – он нашел им принципиально новое применение. Сплошь стеклянная стена фасада решена группами сильно выступающих вперед граненых эркеров и воспринимается не как ограждающая плоскость, инертная «выгородка» в пространстве, а как упругая оболочка, самостоятельно формирующая облик сооружения.
В 1931 г. Жолтовский по приглашению организаторов участвовал во Всесоюзном конкурсе на проект Дворца Советов. Несмотря на обвинения в ретроспективизме, высказываемые в печати, проект Жолтовского был настолько убедительным, что удостоился одной из трех высших премий, наряду с работами Б. Иофана и американского архитектора Г. Гамильтона. Более того, несомненно, его проект был одним из тех, который повлиял на формулирование дальнейших задач проектирования Дворца. С именем Жолтовского в первую очередь связывается установка на «историзм» как методологическую основу архитектурного творчества, ему приписывается едва ли не решающая роль в той творческой перестройке, которую претерпела советская архитектура в начале 1930-х гг. и в которой по сложившейся традиции значительное место отводится конкурсу на Дворец Советов. И все-таки предпочтение было отдано не проекту Жолтовского, а проекту Дворца Иофана.
В 1932 г. Жолтовскому было присвоено звание заслуженного деятеля науки и искусства РСФСР. В это время зодчий был занят проектированием и строительством жилого дома на Моховой. Это сооружение вызвало массу откликов в печати. Его то называли гвоздем майской архитектурной выставки 1934 г., то хвалили, то ругали, то называли образцом, то чуть ли не требовали снести. Вот что писал Щусев: «Дом, построенный Жолтовским на Моховой, называют гвоздем выставки и сезона и сравнивают его красоту с красотой павловского гренадера, который ходит в кирасе по улицам современной Москвы. Дом Жолтовского будто бы является сколком архитектуры XVI века, хотя следовало бы знать, что в XVI веке была принята иная система конструкции для сооружения зданий. Конструкция дома Жолтовского ближе к современной. Большие стеклянные поверхности и колонны, которые поддерживают стены здания, делают дом современным. Научная критика должна отметить, что Жолтовским применена современная, а не архаическая конструкция дома... Это – архитектурная работа, которая подобна написанию в музыке специального этюда на ту или иную тему... Жолтовский когда-то мне говорил: “Я выступаю с классикой на Моховой, и если провалюсь, то провалю принципы классики...” Эта постройка является большим завоеванием современной архитектуры». Обаяние облика дома на Моховой с его тщательно прорисованными и не менее тщательно выполненными деталями, его монументальность, так отвечавшая веяниям времени, и в то же время пластическое богатство фасадов стали примером для подражания. Нельзя не отметить и еще одну особенность – кажущуюся для непосвященного легкость удачи, легкость открытия новых путей в архитектуре. Многим казалось, что достаточно изучить классические образцы для того, чтобы раскрылись тайны создания истинных произведений архитектуры. Интересно в связи с этим привести высказывание одного из учеников Жолтовского: «Конечно, такой дом мог построить только один Иван Владиславович Жолтовский. Даже мы, его ближайшие ученики, не в силах такой вещи одолеть».
В 1933 г. были созданы архитектурно-планировочные мастерские Моссовета. Жолтовский возглавил мастерскую № 1, которая строила свою работу «на базе глубокого изучения культурного наследия – лучших образцов классической архитектуры, критически их осваивая и стремясь к максимальному повышению общего культурного уровня и уровня работ мастерской». Эти слова на долгие годы определили творческую направленность работы как самого Жолтовского, так и его школы. Завистливые собратья по советскому архитектурному цеху писали, что произведение Жолтовского, возведенное на месте снесенного храма Св. Георгия, было исполнено в хорошо известной манере итальянского стиля «Палладио», называя между собой его творение тривиальным «сталинским ампиром», ядовито добавляя про «ампир во время чумы». Современные знатоки архитектуры в период развенчания советского прошлого щедро делились с изумленной публикой, лично не видевшей дома, скрупулезно собранными ими слухами о небывалом комфорте дома Жолтовского. Сообщалось и о неких шлифованных (!) деталях фасада, и о поразившей скудное воображение повествователей «небывалой» лепнине на потолках квартир партийцев, и о широкой плитке дубового паркета, и полированных входных дверях, чьи вертикальные ручки сверху и снизу венчали массивные бронзовые шишки. Особое негодование ниспровергателей советской жизни вызывал сам факт того, что во многих, если не всех квартирах этого дома имелись отдельные комнаты для домработниц и прочей домашней прислуги. До чего же дремуч и дик был сей бытописатель, публично удивлявшийся столь обыкновенным вещам с точки зрения тогдашних технологий планирования, строительства и отделки жилья! Но оставим это на совести оных и закончим рассказ об истории уничтоженного Георгиевского храма. Уже в наши дни, в день праздника Святого Георгия, 6 мая 1995 г., на крыше Татианинской церкви МГУ, что на Моховой, впервые после большевистского переворота был вновь водружен большой деревянный крест. Он теперь хорошо виден с Манежной площади.
На Курьих Ножках, или В поисках рыжебородого Малюты. Местность возле церкви Похвалы Пресвятой Богородицы в Башмаках
Не сохранившаяся до наших дней единственная московская церковь, освященная некогда во имя праздника Похвалы Богородицы, стояла на Волхонке, на Алексеевском холме близ храма Христа Спасителя. Знаменитая московская Волхонка получила свое название в XVIII в. по стоявшему на ней кабаку «Волхонка», находившемуся в 1760-х гг. в доме князя Волконского, сохранившимся до наших дней под № 8. Само же название стало устойчивым лишь с середины XIX в. Прежнее именование улицы – Малая Чертольская – возникло по названию оврага и ручья Черторый, до пределов которого она и доходила; эти границы в наши дни пролегают у Кропоткинских ворот. Издревле возле нынешней станции метро «Кропоткинская» (ранее «Дворец Советов») был глубокий овраг, прозванный Черторый: как говорили в народе, его «черт рыл». По оврагу Черторыем назывался текущий по нему ручей, а вся окрестная местность – Чертольем, улица Волхонка – Малой Чертольской, Пречистенка (Кропоткинская) – Большой Чертольской. (Название Чертольский переулок нового происхождения – он назывался Царицынским, а в 1922 г. его переименовали в Чертольский в память древнего Чертолья.) По Большой Чертольской улице проходила дорога в Новодевичий монастырь, где главным храмом был собор во имя иконы Смоленской Богоматери – Пречистой Девы Марии. Царь Алексей Михайлович, часто ездивший по Чертольской улице на богомолье в Новодевичий монастырь к чудотворной Смоленской иконе Богоматери «Пречистой и Пресвятой Богородицы», повелел дьякам заменить название Чертольская, ассоциировавшееся
у богобоязненного царя с нечистым, на Пречистенская, что и было сделано почти незамедлительно. Мысль царя и обоснование переименования были понятны и приняты москвичами, и город признал этот акт почти единогласно. Произошло это событие в 1658 г. Церковь, нареченная во имя праздника Похвалы Богородицы, уютно вписывалась в ту местность, где ее возвели, и простояла там до тех самых ненастных лет, когда безбожные большевики не отдали приказание о ее сносе. К слову сказать, история праздника Похвалы Богородицы, едва ли им ведомая, достойна того, чтобы уделить ей место в нашем повествовании.Храм Христа Спасителя и (справа) церковь Похвалы Пресвятой Богородицы в Башмаках (XVII в., уничтожена в 1931 г.)
В далеком от нас 625 г. к столице Византийской империи подошли войска персов. Император Ираклий с войсками вышел навстречу. Сам Константинополь остался незащищенным. Персы подошли к столице с моря, что повергло жителей в панику. Народ искал защиты в храмах, умоляя Господа и Его Пречистую Матерь о спасении. Патриарх Сергий вынес чудотворный образ Богоматери, именуемый Одигитрией (Водительницей), на городскую стену и омочил край богородичного омофора в водах пролива. Тотчас же на Эгейском море поднялась страшная буря, разметавшая и потопившая флот персиян. В память о чудесном избавлении в Константинополе был установлен праздник, названный «Похвалой Богородицы». Из Царьграда он перешел в другие города Византийской империи, став в XI в. всеобщим для Восточной Церкви. Праздник Похвалы Богородицы совершается в субботу пятой недели Великого Поста, готовя души верующих к главному христианскому празднику – Пасхе. Храм же во имя Похвалы Пресвятой Богородицы оставил свой след в истории Москвы еще и тем, что подарил Первопрестольной замечательное, но давно забытое старомосковское название местности «Башмачки» – по фамилии перестроившего храм в конце XVII в. думного дворянина Башмакова. Башмачки, Курьи Ножки, Капельки, Наливки, Пупыши, Путинки – порой просто не перестаешь удивляться, как был велик и чуден язык старой православной Москвы!
Храм Зачатьевского монастыря (XVII–XIX вв.) – разрушен, на его месте до недавнего времени стояло здание школы
Первая деревянная церковь Похвалы на этом месте упоминается в исторических документах еще в 1475 г. – задолго до основания здесь монастыря. Алексеевский монастырь располагался на территории нынешнего Зачатьевского монастыря. Археологи утверждают, что ранние слои, предшествующие времени его строительства, не прослежены. По преданию, монастырь был основан митрополитом Алексеем. В списке построек Алевиза Нового от 1514 г. упоминается некая «церковь Алексея святый Человек Божей в девичи монастыре за Черторый». В деревянной же церкви Похвалы находилась чудотворная икона св. Николая, так что по чтимому образу иногда даже всю церковь именовали Никольской. От этой иконы произошло одно из древних названий московской церкви Похвалы – «старая проща». Дело в том, что в старину человека, исцелившегося от чудотворной иконы, называли прощенником – «Бог его простил». И потому, когда прощей называли храм, то это значило, что в нем находится чудотворная икона, дарующая исцеление. Таким и был образ св. Николая Чудотворца в церкви Похвалы Богородицы. Кроме нее, в старой Москве было еще два храма-прощи – Николы Явленного на Арбате, названного по явленному от его иконы чуда, и Параскевы Пятницы в Замоскворечье. В отголосках московской истории сохранилось и еще одно древнее именование церкви Похвалы – «в Старых Рощах». Возможно, конечно, что это было искажение от «старой прощи». А может быть, в этих местах действительно некогда шумел лес.
Деревянная церковь сгорела в 1629 г.; спустя какое-то время она была вновь отстроена, но уже из камня. В самом конце XVII столетия думный дворянин и печатник Дементий Минич Башмаков на свои средства и на пожертвование, завещанное подьячим Шандиным (для постройки нового здания подьячий Алексей Шандин, прежний прихожанин сгоревшей церкви, завещал значительную по тем временам сумму – 200 руб.), перестроил ее в том основном образе, в котором она и дожила до революции. Сам устроитель церковного здания Башмаков, чьи годы рождения и смерти неизвестны даже в наши просвещенные дни, считался известным государственным деятелем России 2-й половины XVII в. Дьяк с 1665 г., думный дьяк с 1676 г. и печатник (хранитель государственной печати) с 1688 г., Башмаков был еще и думным дворянином. Название «думные дворяне» употреблялось со 2-й половины XVI в. До этого они назывались «дети боярские думные», «дворяне у государя в думе», «дворяне, которые живут у государя с бояры». Думные дворяне участвовали в заседаниях Боярской думы, в работе ее комиссий, управляли приказами, выполняли придворные и военные обязанности, назначались воеводами в города. Некоторые из думных дворян дослуживались до чина окольничего и боярина. В XVI в. думные дворяне чаще всего принадлежали к родовитым фамилиям, и число их было невелико. В XVII в. с укреплением экономического и политического положения дворян и дальнейшей централизацией государственного управления число думных дворян увеличилось за счет неродовитых дворян и детей дьяков. Думные дворяне наряду с думными дьяками были опорой царской власти в борьбе с боярской аристократией в Боярской думе. В 1655–1700 гг. имя Башмакова упоминается в качестве служащего целых 16 приказов: Разрядного, Посольского, Большого дворца, Сыскного и др. При Алексее Михайловиче в 1658–1664 гг. этот разносторонний человек возглавлял даже Приказ тайных дел, где участвовал в следствии над участниками Московского восстания 1662 г. В 1672 г. Башмаков ненадолго перешел в дипломатическое ведомство и был отправлен с посольством в Польшу. Последний раз имя дьяка Башмакова упоминается в источниках в 1700 г.
Церковь Похвалы Богородицы в Башмаках
Однако вернемся к храму и постараемся мысленно попытаться воссоздать его внешний вид. Высокий, пятиглавый, «старинной готической архитектуры и с готической архитектуры колокольней», как описывал его любитель ветхой древности; «в нем был не традиционный для большинства русских и московских церквей пятиярусный иконостас, а иконостас в шесть ярусов». Храмоздатель Дементий Башмаков, скончавшийся в 1705 г., был похоронен в приходе церкви Похвалы вместе с матерью и дочерью. И не только он один. С местными захоронениями связана одна из самых интересных и таинственных загадок не только этого храма, но и всей русской истории. Речь идет о могиле Малюты Скуратова. Как известно, Григорий Лукьянович (Малюта) Скуратов-Бельский погиб в бою при штурме ливонской крепости. По приказу царя тело Скуратова было отвезено в Иосифо-Волоцкий монастырь в Волоколамске. Родственники Малюты продолжали пользоваться царскими милостями, а вдова даже получала пожизненную пенсию, что было знаком исключительной царской милости в то время.
Московские предания связывали с именем главного опричника соседнюю улицу Берсеневку на противоположном берегу Москвы-реки. Красные палаты думного дьяка Аверкия Кириллова по ошибке долгое время считали домом Скуратова. Но Кирилловские палаты (на нынешней Берсеневской набережной в доме под номером 20) являются лишь характерным образцом крупной городской усадьбы XVII столетия. Они, как и церковь Николая Чудотворца, а также служебные постройки вдоль набережной составляют единый архитектурный комплекс. Основой расположенного на берегу Москвы-реки архитектурного ансамбля являются две одновременные и соединенные между собой постройки XVII в., возникшие на двух смежных владениях, одно из которых изначально было церковным. Это – нередкая для прежней Москвы ситуация, когда дом богатого прихожанина, на чьи средства рядом возводилась приходская церковь, был соединен с ней переходом. Одновременность палат и храма, их близкое и благодаря единому заказчику соотнесенное друг с другом расположение определили комплексность этих зданий, сохранившуюся до наших дней (отсюда распространенное в литературе название ансамбля «усадьба Аверкия Кириллова»). В начале XVI в. владение, перешедшее в казну, было подарено «государеву садовнику» Кириллу. Ныне существующий ансамбль жилых палат и церкви в основном создан в 1656–1657 гг., когда усадьбой владел внук Кирилла, «московский гость» Аверкий Кириллов, возведенный царским указом в думные дьяки. Композиция ансамбля – главный дом в глубине усадебного участка, церковь, размещенная к юго-востоку от палат, на своем владении имевшая прежде кладбище для прихожан и службы вдоль реки на обоих участках, – возникла, вероятно, еще до XVII в. Въезды на оба владения были со стороны дороги, ведущей от брода на юг. Строительство при Аверкии Кириллове велось с учетом традиционной схемы и с использованием ранее существовавших здесь каменных сооружений. Согласно некоторым источникам и преданиям, владение, где стоят палаты, ранее принадлежало боярам Беклемишевым. Последний владелец из этого рода – известный деятель конца XV в. Н.В. Берсень-Беклемишев – был казнен по приказу своего сюзерена «за непригожие речи о великом князе и его матери». По-видимому, его имя закрепилось в названии урочища и современной набережной.