Москва-матушка

Ничего не замечая, шла Полиха долиной, потом стала взби­раться в гору. Шла ровным шагом, без цели, без мыслей. Впрочем, цель у нее была: уйти от того страшного места подальше. А куда — не все ли равно. Всюду неволя, всюду смерть... Не хочется жить, не хочется ни о чем думать…

Федька Козонок и Ольга ехали из лагеря у Черной скалы до­мой.

Тропа вьется по лесным пригоркам, спускается в долины, пет­ляет по берегу холодного ручья, взбирается на горы, снова ужом сползает вниз.

Когда до ездовой дороги осталось совсем немного, впереди послышался шорох и хруст сучьев. Какая-то темная фигура не то зверь, не то человек, скользнула из-за куста и кинулась прочь. Федька остановил коня, прислушался, внимательно огляделся по сторонам. Но все было тихо.

— Ким сен?' — крикнул по-татарски Козонок.

Молчание. Он повторил вопрос по-фряжски и снова не получил ответа. Помедлил малость, обернулся к Ольге:

— Зверь, однако.

— Гукни еще раз, Федор,—посоветовала Ольга, но тут кусты раздвинулись, показалось чье-то лицо, блеснули наполненные стра­хом, широко открытые глаза.

— Это жёнка! — вскрикнула Ольга. Девушка, прятавшаяся в кустах, порывисто выбросила руки вперед и с возгласом «Люди добрые, русские!», упала без сознания на влажную траву.

Федька соскочил с коня, поднял упавшую и вынес на поляну. Ольга спешилась и тоже захлопотала около девушки.

Вскоре девушка очнулась. Она молча вглядывалась в лица окружающих ее людей, а глаза спрашивали: «Скажите, кто вы — враги или друзья?» Ольга поняла этот немой вопрос и тихо сказала:

— Русичи мы. Пусть тебе не будет с нами боязно, не обидим тебя.

— Что ты делаешь в лесу-то? — спросил Козонок.

— Иду,— тихо ответила девушка.

— Куда?

— Куда глаза глядят-

— Зовут как, откуда?

— Полиха я, из Скути. В неволе с Кузьмой, братом, была.

— Брат где?

— Повесили его.

— А ты?

— Я пошла вот...

— Да ведь поймают, убьют, как беглянку.

— Все одно конец,— девушка сказала это равнодушно.

— Эх, что же нам делать с тобой, Полиха, девка беглая? — со вздохом сказал Козонок.

— Оставьте здесь. Умру я.

— Негоже оставить-то. Да и взять некуда. Эти Гуаски — хо­зяева твои — прямо звери. Узнают про тебя, живьем проглотят.

Один из слуг подошел к Ольге, шепнул ей что-то.

— А ведь верно!—оживилась Ольга. — Про ватагу мы забы­ли. Кашу варить умеешь?

— Дома варила.

— Ну и добро. Мы пока отдохнем, а тебя слуга проводит в лес к хорошим людям. Скажи, Ольга послала. Будешь им кашу варить, порты мыть и чинить, за табором следить. Иди, иди — там воля!

СВАТОВСТВО ТЕОДОРО ДИ ГУАСКО

На другой день после суда к Никите пожаловал нежданный гость—Теодоро ди Гуаско. Никита велел провести гостя в горни­цу, в ожидании его сел на лавку в переднем углу.

— Хозяину дома слава! — проговорил, входя, Теодоро. — Синьору Никите я принес свое сердце.

— Рад гостю,— ответил Никита и указал Теодоро на плетен­ный стул, что стоял около стола.

— Синьор Никита, вероятно, меня не знает. Я — Теодоро ди Гуаско.

— Слыхать слышал, а вижу в первый раз. Я рад твоему при­ходу, благородный ди Гуаско.

— Дело, которое привело меня в ваш дом, очень деликатного свойства, и я не знаю, с чего начинать.

— Начинай с дела,— посоветовал купец. — Я пойму.

— У вас есть прекрасная дочь, синьорина Ольга.

— С ней что-нибудь случилось? — тревожно спросил Никита.

— Я, право, не знаю. А разве она еще не приехала?

— Откуда ты знаешь, что она в отъезде?

— Я видел ее в Карасубазаре. Мало того — мы туда ехали вместе.

— Ну и что она?

— По-моему, она там купила какого-то особенного невольни­ка, потом хотела купить еще одного. Но это… это ей, кажется, не удалось... Теперь о деле,— Теодоро замялся, потом решительно проговорил: — Я люблю вашу дочь, синьор Никита. Очень люблю. Хочу ее взять в жены. Вот и все мое дело.

— Без венца?

— Зачем же? Мы обвенчаемся.

— Где?

— В православной церкви.

— Но ты, я знаю, католик.

— Да, но я приму вашу веру. Я уже договорился с православ­ной церковью.

— А твой отец, братья, ваша церковь? Как они посмотрят на

это?

— Сначала, синьор Никита, я хотел бы иметь ваше согласие и согласие синьорины Ольги. Что толку от того, что я заручусь сог­ласием своей семьи, если вы будете против.

— Сие верно,— сказал Никита и долго молчал, обдумывая не­ожиданное предложение. Отдать Ольгу в семью с чужой, ненавист­ной верой было немыслимо. Нет слов — дом ди Гуаскс богат и знатен, но разве обретет его дочь счастье среди людей бесчестных, злобных и коварных. Но отказать — значит обидеть, озлобить са­молюбивых генуэзцев. Тут надо ответить подумавши.

— А она тебя любит?

— Я не говорил с ней... Но вы старый человек и знаете, что сердце девичье — воск. Стерпится — слюбится.

— Нет, Теодоро. Неволить дочь я не буду. Если она пожелает быть твоей женой — я не откажу. А если нет — извини. Все зави­сит от ее воли.

... Вечером того же дня вернулась домой Ольга. Отец и мать вышли на крыльцо встретить ее.

— Уж и не чаяла тебя живую видеть, кровинушка моя. Поди, намаялась, желанная, истомилась вся. А страху и горя натерпе­лась и подавно,— причитала Кирилловна, обнимая Ольгу.

— С благополучным возвращением, доченька, рад видеть тебя живой и невредимой. А мы со старухой искручинились вовсе —» задержалась ты, да и, вижу, напрасно. Одна ведь приехала. Не нашли, поди, Ивашку-го?

— Ой, нашли, тятенька,— сказала Ольга. — Нашли и выку­пили.

— А где же он?

— Среди добрых людей. Я потом все-все тебе расскажу.

і 1 Арк. Крупняков

Глава двенадцатая

КРЕПОСТЬ СВЯТОГО КРЕСТА

Здесь генуэзец крепость эту На страх врагам своим воздвиг. Он был на страже каждый миг С рукой, протянутой к стилету.