Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы

– Учились вместе?

– Нет.

– Тогда что? – не отлипала настырная ведьма.

– Жили в одном подъезде.

– А вы неразговорчивы, – заметила Виола, перебрасывая ногу на ногу. – Общаться трудно.

– Боюсь, не составлю вам компанию за вечерним чаем, – отбрила Коваль.

– Ну, что вы! Я даже настаивать не смею, – не осталась в долгу Ветка.

Марина насмешливо смотрела на подругу сверху вниз и думала, чем закончится это словесное противостояние. Но тут вернулся Гена и поманил ее пальцем:

– Маша, выйди на секунду.

Они прошли в ванную, Гена включил воду и заговорил тихо:

– Значит, так. Документы у Вишнева на даче, это часа полтора от города. Мне придется ехать.

– Гена, у меня нехорошее предчувствие.

– У меня тоже. Я с собой возьму кое-кого для страховки.

– Кого?

– Не бойтесь, Никита – парень надежный.

– Никита?! Это то, о чем я думаю?! – шепотом вскрикнула Марина, и Гена с улыбкой кивнул:

– Поклонник ваш. Мы с ним близко сошлись, так что он поможет. Я говорить ничего не буду, дачу Вишнева он не знает – я туда с Бесом ездил без него. Так что втемную его использую, просто чтобы спину прикрыл.

– Умно, – процедила Марина, обнимая себя руками за плечи. – Только все равно осторожнее, ладно?

Гена неожиданно привлек ее к себе и заглянул в глаза:

– Не бойтесь, Марина Викторовна. Я сделаю все аккуратно. Я не могу вас подвести.

– Спасибо, Гена, – она спрятала глаза, чтобы он не увидел, как они предательски подернулись влагой.

– Вы тут с Виолой Викторовной не передеретесь? – улыбнулся он. – Она агрессивная что-то сегодня.

– Ну, уж Ветку я никогда не боялась, не волнуйся, – заверила Марина. – Все будет нормально.

Это был странный и двусмысленный вечер. Ветка переоделась в привезенный с собой длинный голубой пеньюар и сидела в кресле, окутавшись клубами сигарного дыма. Марина устроилась так, чтобы не встречаться с ней взглядами, и пыталась читать привезенную с собой тетрадку, оставленную как-то у них в доме Мышкой. Там оказались стихи. И одно так запало Марине, что она начала бормотать его вслух, не замечая, как Виола перестала тянуть свою сигарку, а замерла, вытянулась в струнку и слушает, даже не дыша.

– Моя подруга – луна,Мы с ней почти что близки.Когда она влюблена,То боль стучит мне в виски.Мы часто ходим гулять,Сплетая руки в замок.Но расстаемся опять,Когда приходит наш срок.Здесь никому не помочь,Мы вместе с ней не навек,Ведь я – не лунная ночь,Она – не мой человек.Но каждый день я опятьС тоской на небо смотрю,Иду под вечер гулять,И провожаю зарю.Придет другая луна,Моложе и веселей,Она на небе одна,Но тоже станет моей.Я помню все именаИ даже все отчества.Когда я не влюблена —Я влюблена в одиночество.

– Как странно… – проговорила вдруг Виола негромко. – Ведь это она про нас… Как знала, как почувствовала. Надо же…

– Почему «как знала»? Она знала, – машинально откликнулась Марина, все еще не отойдя от эмоций, которые всколыхнули в ней Мышкины стихи. – Я – луна, ты – не лунная ночь.

– А ведь я узнала, что это ты, я почувствовала, – вдруг сказала Ветка нормальным голосом, и Коваль вздрогнула, поняв, что прокололась куда глобальнее, чем с зажигалкой.

Она подняла глаза от тетрадки и встретилась взглядом с Виолой. По щекам той струились слезы, падая прозрачными бриллиантами на голубое кружево халата. Ветка встала, шатаясь, подошла к дивану и опустилась у ног Коваль, положила голову ей на колени и разрыдалась в голос, обхватив ее икры. Марина потрясенно молчала, только поглаживала белокурые локоны на макушке плачущей подруги.

– Зачем… зачем ты сделала это со своим лицом? – бормотала Ветка ей в колени. – Как ты могла подумать, что я тебя не узнаю? Ты можешь изменить все в себе – все! Но сердце не обманешь. Оно у меня заколотилось сразу, как только я сюда вошла, как уловила запах духов от шубы на вешалке…

– Я думала, ты зажигалку пропалила, – хрипловато сказала Марина.

– Зажигалку? Нет. Руки. Твои руки, Маринка, твои пальцы… я столько раз целовала их, что не могу забыть. – Ветка прижалась губами к Марининому запястью и всхлипнула. – Что ты сделала со своим лицом, девочка моя, зачем? Только для того, чтобы отомстить моему супружнику? Он не стоит таких жертв! Он ногтя твоего не стоит, быдло уголовное! Если бы я была хоть на грамм такой, как ты, давно бы ему, сонному, горло перехватила за то, что он посмел сделать с тобой и с Грегом.

– Ну-ну, успокойся, успокойся, я тебя прошу, – Марина изогнулась и поцеловала Ветку в макушку. – Не надо так. А лицо… ну, что лицо? Какая разница?

– Да, наверное, – снова всхлипнула Ветка. – Но… ты такая чужая с этим лицом, Маринка.

– И что же – ты меня, такую, больше не любишь? – грустно пошутила Коваль и тут же пожалела о своих словах. Они означали, что Марина надеется на какое-то продолжение, а это было совсем не так. И давать Ветке надежду было бы совсем уж бесчеловечно. Но именно в этот момент вдруг вспомнился последний разговор с Хохлом и его не мотивированный ничем приступ ревности, и что-то маленькое и пакостное внутри радостно пискнуло «а вот чтобы беспочвенно не было – давай ему эту почву создадим!», а тело страстно запросило ласки – пусть хоть и Веткиной. Этот порыв, разумеется, сразу поймала чуткая к таким вещам Виола, осторожно погладила ноги, поднялась пальчиками выше, от колена вверх, попутно прикасаясь губами к горячей коже.

– Вета… не надо… – попыталась остановиться Марина, откинувшись на спинку дивана, однако Ветка, развязывая пояс ее кимоно, прошептала:

– Ну, зачем ты? Опять играешь в наказания? Не нужно… просто расслабься и иди за мной… только бы Генка не ввалился…

– Он не скоро вернется, – прошептала Марина, уже плохо соображая, что делает и с кем.

– Как хорошо, что ты приехала, – шептала Ветка, поглаживая ее осторожно под шелком кимоно и изредка прикладываясь губами. – Я сейчас ощущаю полную гармонию с миром. Есть ты и я… и остановившееся время… Тебе ведь хорошо со мной, я чувствую…

Марина не отвечала, прислушиваясь к тому, как тело отзывалось на Веткины ласки. И только когда ведьма, совершенно уже счастливая и почти наверху блаженства вдруг прошептала «Никогда она не будет твоей, Хохлина», внутри зашевелилось что-то, похожее на сожаление. Она снова была предметом в чьем-то заочном споре, и от этого все остальное меркло, и все ощущения притуплялись, и удовольствия никакого не было – осталась только непонятная горечь.

…Утром Ветка дремала, как сытая кошка, свернувшись в клубок под собственным голубым халатом – постель они так и не расстелили, оказавшись слишком уж уставшими. Марина сидела, скрючившись, в кресле, курила и напряженно ждала возвращения Гены, который почему-то пропал на всю ночь. «Хоть бы позвонил, ведь знает, что волнуюсь!» – злилась она, стряхивая пепел в полную окурков бронзовую чашу-пепельницу. Хотелось свежего воздуха, горячего кофе с корицей и – спать. Укутаться в теплое одеяло, открыть окно настежь, невзирая на конец февраля, и спать столько, сколько потребуется организму. Но даже после выполненных процедур сон так и не пришел, и Марина мучилась на боку с открытыми глазами, не желая потревожить укрытую одеялом Ветку. Та безмятежно спала и улыбалась во сне.

Коваль ушла в кухню, сварила кофе и уселась за стол, положив перед собой упорно молчащий мобильный. Гена по-прежнему не звонил, и это уже довольно сильно ее беспокоило. Что могло случиться? Неужели Вишнев решил отказаться от сотрудничества и предупредил Беса? Или случилось что-то еще? Голова разрывалась от догадок, Марина почти с отвращением глотала кофе, не чувствуя его вкуса. В большой комнате проснулась Ветка, прошлепала босыми ногами по паркетным доскам и обняла Марину за плечи, прижавшись щекой к ее щеке: