Мой ангел-хранитель

Вдруг она слышит, как двигатели корабля начинают движение, гулкий треск прокатывается и сотрясает весь корабль, и Сигюн невольно вздрагивает от громкого звука. Сейчас она даже боится подумать, куда направляются эти темные монстры из далекого прошлого. В голову тут же врезается мысль о новом нападении на Асгард, и дева старается отогнать её от себя, понимая, что там, в золотой столице, в огромном дворце остался её сын, которого она не сможет защитить, там осталась её матушка, которую девушка не уведет за руку подальше от войны, там остался её Локи, могучий Локи, запертый в клетке…

Девушка ощущает, как терзает её бессилие, как кромсают на мелкие части её душу безоружность и беспомощность. И все, на что способна юная ванка, так это ожидать конца, терпеливо сжимая руки в кулаки, зажмуривая голубые глаза, глотая жгучие слезы.

========== Глава 45 ==========

Этот мир не похож не на один из тех, которые покоятся на ветвях Иггдрасиля. Этот мир слишком темный, слишком мрачный. Здесь не растут деревья, здесь нет домов, здесь пустынно и только один единственный житель издает свою протяжную, воющую песню - ветер. Он тоскливо поет, разгоняя окрашенный в пепельный цвет песок и пыль, образуя маленькие воронки. Внизу расстилается огромный железный город, построенный из обломков давно павших кораблей, их островерхие крылья торчат из земли, из груды металла состроено причудливое здание, окруженное винтами и лопастями. Там, как и везде, нет жителей, нет ни одной души, город тих и, кажется, забыт своими обитателями. Когда громоздкое население кончается, снова начинается пустыня, на далеком горизонте которой возвышаются горы, верхушки тех гор туманят темные облака, вечно темные. Небо здесь невольно наводит жуткий и липкий страх, здесь никогда не светит и не светило солнце. Хотя оно пытается прорваться сквозь пелену черных облаков, но ему не дает вековое затмение, и лучи светлой звезды способны лишь разрезать на ломанные линии ночные небеса.

Тишину привычного ветра нарушает звук летящего асгардского воздушного корабля с большими, поднятыми вверх парусами. Он летит со средней скоростью как раз над железным городом. Бортов его касается плывущий за ним туман, который рассеивают лишь зажженный факел и огни возле парусов.

У штурвала на скамье сидит Бог обмана, сгорбившись, широко расставив длинные ноги, он держит скованные цепями руки на руле, поддерживая ход и направление корабля. Голова Локи опущена вниз, взгляд задумчивый, злой, кажется, что каждая новая минута раскаляет мага и он сейчас же способен взорваться. Его левая рука незаметно сжимается в кулак, когда какая-то ужасная мысль касается разума Бога обмана. Ветер перебирает его черные волосы, которые, по его велению, ласкают бледные щеки трикстера. В груди его неумолимо стучит холодное сердце, все мысли были только о Сигюн, которую он всеми силами обязан вырвать из лап эльфов. Он мог ощущать, как бедняжка дрожит, как ей холодно и жалкое разорванное платье, одетое на её тело, ничуть её не согревает, а горячие слезы заставляют прилить новую порцию мурашек по всей её нежной, как лепесток розы, коже. “Осталось ещё немного, я скоро приду за тобой, мой ангел.”, - говорил трикстер про себя.

Внимание Локи вдруг отвлек Тор, который подошел к своей смертной, погладил её по волнистым каштановым волосам, а затем укрыл шерстяным пледом, та поворочалась в забытном сне, недовольно промычала, а затем, положив руки под слегка бледноватую щеку, снова заснула.

Локи с нескрываемой улыбкой наблюдал за столь сентиментальной, трогательной сценой. Только улыбка его означала вовсе не умиление, а простую, типичную насмешку. Ему было непривычно видеть брата таким беспокойным и мягким - смертная очень сильно изменила его. Локи же не старался упрятать к Джейн всю свою горящую ненависть, хотя прекрасно знал, что скоро ему придется прикрывать её жалкую жизнь. Через спасение Джейн лежит путь к спасению Сигюн, и Локи злил этот факт. Он не проберется к супруге, пока Тор не начнет бойню, пока Малекит не извлечет Эфир из маленького тельца этой девчонки. План уже давно был готов, братья условились на его исполнении, но… Локи был бы совсем не Локи, если бы не продумал своего личного плана, о котором не знает ни одна живая душа.

– Мне бы эту силу, что течет в её венах, - произносит колдун, со скользкой улыбкой наблюдая за спящей Джейн.

– Эта сила убьет тебя, - отвечает Тор, поглаживая ослабшую руку землянки в своих ладонях.

– Однако она ещё жива, пока что, - язвит маг, следя за реакцией брата, который в свою очередь остается спокойным.

– Джейн сильнее тебя во многом, - говорит Одинсон.

– Но обречена. Ни сегодня-завтра она покинет тебя навсегда. Что - сотня лет? Пустяк! Жалкий миг. И ты ничего не сможешь поделать. Единственную, чья любовь тебе дорога, ты потеряешь, - нагло усмехаясь, шипит колдун, стараясь, чтобы его слова просочились в громовержца холодным ядом и ударили его как можно больнее.

– Тебя бы это повеселило, не так ли?

– Тор пристально смотрит на брата с нескрываемым раздражением.

– Для моего удовольствия этого явно мало, - качает головой трикстер, потирая скованные ладони.
– Я здесь только потому, что Сигюн из-за твоей смертной сейчас находится в плену эльфов, и знаешь, братец, тебе действительно стоит беспокоится о жизни моей жены, потому что именно от неё зависит дальнейшая судьба твоей излюбленной землянки.

– Джейн стала такой же жертвой, как и Сигюн, они на равных и их обеих нужно спасти, - кажется, что Тора совсем не пугали угрозы Локи, но заставляли какую-то искорку в душе становится кострищем.

– Свою жену я вытащу без твоей помощи, - грубо кинул маг, прожигая озлобленным, как у хищника, взглядом Одинсона.
– Да и какой из тебя помощник, если ты, обладая таким неимоверным могуществом, не смог спасти от смерти родную мать?!
– последние слова Локи почти прокричал, вставая со своего места. Наконец гнев, который копился в трикстере все это время, начал вырываться наружу. Тор взирал на обманщика, не менее выходя из себя.

– Однако и ты был для неё сыном. Что же ты не помог? Сидел?
– возвысил голос Бог грома, вставая на ноги, подходя к брату вплотную.

– А кто меня посадил? Кто посадил?!
– срывающийся вопль Локи разрезал тишину, и сам ветер сопроводил его крик к дальним уголкам Свартальфхейма.

– Ты сам знаешь, кто! Ты сам об этом знаешь!
– Тор с кулаками бросился на безумного брата, замахиваясь могучей рукой, но сдерживая удар, останавливая сильный кулак почти у самого лица Локи.
– Мама бы не желала, чтобы мы снова враждовали, - Одинсон отчаянно смотрит на Бога лжи.

– Она вряд ли бы удивилась, если бы узнала об этом, - горько ухмыляется Локи.

– Мне очень жаль, что я тебе не верю, - точно такая же горькая и печальная улыбка сияет на губах Тора, затем Одинсон поворачивается к брату спиной, отходит к борту корабля.

– Поверь в мой гнев, - тихо молвит маг, глядя в широкую спину старшего принца, укрытую красным плащом.

У каждого из братьев хранилось в душе свое личное мнение и каждый из них чувствовал свою вину перед матерью. Она берегла их с самого детства, она не спускала их с рук, когда они были маленькими, кормила их с ложечки, читала на ночь книжки, обучала жизни. Она была самым нежным созданием для обоих сыновей, и они любили её, но не смогли уберечь. Как-то так получилось, что в нужный момент их не оказалось рядом с тем, кто не отходил от них всю свою жизнь.

Локи винил Тора, но при этом не снимал вины и с себя, вины за то, что в последние дни, когда мама приходила к нему, он дерзил ей, гнал её, пряча истинные чувства, скрывая радость оттого, что она пришла, насмешливой ядовитостью. И Локи было больно, больно каждую минуту. Как бы он хотел вернуть все назад, все исправить, просто взмахнуть рукой и, как по волшебству, увидеть маму рядом. Сейчас он безумно жалеет о том, что не попросил у неё прощения, что не сказал ей так много, не сказал того, что нужно было сказать. Только Фригга заслуживала его раскаяния, только она, как никто другой, заслуживала их услышать, но Локи остался со своей гордостью, она оказалась ему дороже, оказалась привычнее для него, чем одно единственное слово: “Прости.”

Темнота сгущалась на небесах, клубилась над землей, а затем рассыпалась, когда огромный эльфийский корабль вышел из мрака и приземлился. Тяжелые двери сразу же открылись, а высокий лифт стремительно опустился в самый низ, освобождая предводителя Малекита и его помощника Проклятого. Следом за главными из корабля вышло целое вооруженное войско, разодетое в черные кожаные одежды, поверх которых были прикреплены серого цвета доспехи. Их молчаливые маски с четко вырезанными скулами, линиями губ, прорезями глаз покрылись пылью, на головах их заплетены необычные косы из белых волос, а в руках находились мечи и ружья. Армия эльфов встала в колонну, а Малекит наклонился к земле, схватил рукой горстку пепла, пристально всматриваясь в него, словно читая по нему чужие следы, а затем развеял по ветру. Вниманием его завладел невысокий утес, на краю которого возвышались три фигуры. Малекит различил среди них Тора, которого легко было узнать по развевающемуся за спиной красному плащу, рядом с ним - ту самую зачахшую девушку, в которой обретался Эфир, но третьего юношу, чьи руки были скованы кандалами, он видел впервые. Зато Проклятый сразу узнал черноволосого заключенного и, увидев его, зловеще оскалился. Малекит же неотрывно наблюдал за прибывшими, ожидая их дальнейших действий.