Мой год отдыха и релакса

– Я не загадываю так далеко вперед. Может, я столько и не проживу. – Я зевнула.

– Не говори так, – попросила Рива. – Посмотри на меня. Пожалуйста.

Я открыла глаза и повернулась к парфюмерному туману в моем кресле. Я прищурилась и сфокусировала взгляд. На Риве было платье из прошлогоднего каталога «Джей Крю»: платье-рубашка из чесучи розового оттенка или, скорее, цвета ириски. Оранжевая помада.

– Не оправдывайся, но в последние дни ты какая-то не такая, – сказала она. – Ты вроде как не в себе. И все худеешь. – Думаю, что это беспокоило Риву больше всего. Вероятно, она подозревала, что я жульничаю в игре на похудение, которое всегда давалось ей с огромным трудом. Мы с ней были почти одного роста, но я носила второй размер, а Рива четвертый. «А при месячных вообще шестой», – вздыхала она. В мире Ривы несоответствие между нашими фигурами было огромным.

– Я не думаю, что спать целыми днями полезно, – заметила она, бросая в рот несколько пластинок жвачки. – Может, тебе просто требуется жилетка, чтобы выплакаться. Ты удивишься, насколько тебе станет легче после рыданий. Это лучше любых таблеток. – Когда Рива давала советы, они звучали так, словно она читала наспех состряпанные титры для телефильма. – Прогулка вокруг квартала сотворит чудеса с твоим настроением, – сказала она. – Ты есть-то хочешь?

– Мне не до еды, – ответила я. – И я не хочу никуда идти.

– Иногда надо перешагивать через «не хочу».

– Доктор Таттл, между прочим, может и тебе что-нибудь прописать, чтобы ты избавилась от пристрастия к жвачке, – вяло сообщила я. – У нее есть лекарства от чего угодно.

– Я не хочу избавляться от этого, – ответила Рива. – И это не пристрастие, не зависимость. Просто привычка. Мне очень нравится жевать резинку. Это одна из немногих вещей в жизни, позволяющая мне хорошо себя чувствовать, поскольку я это делаю ради собственного удовольствия. Жвачка и гимнастический зал – вот моя терапия.

– Но ты могла бы принимать вместо этого таблетки, – возразила я. – Тогда ты избавишь свою челюсть от непрерывного жевания. – Впрочем, меня не беспокоила челюсть Ривы.

– У-гу, – кивнула Рива. Она смотрела на меня, но сама была так занята жеванием, что ее сознание, казалось, куда-то уплывало. Когда оно вернулось к ней, она встала, выплюнула жвачку в кухонную корзину для мусора, вернулась, легла на пол и принялась ритмично хрустеть суставами, а ее платье при этом морщилось на бедрах. – Каждый по-своему справляется со стрессом, – сообщила она и закурлыкала о плюсах привычных действий. – Неплохо успокаивает, – сказала она. – Вроде медитации. – Я зевала и уже ненавидела ее. – Если ты будешь спать все время, это не поможет тебе чувствовать себя лучше, – заявила она. – Потому что во сне ты ничего не изменишь. Ты просто на время спрячешься от проблем.

– Каких проблем?

– Я не знаю. По-моему, ты думаешь, что у тебя полно проблем. А я просто не понимаю. Ты умная девушка, – сказала Рива. – Ты можешь делать все, что тебе интересно. – Она встала и выудила из сумочки блеск для губ. Я видела, какими глазами она смотрела на запотевшую бутылку розового. – Пожалуйста, пойдем со мной сегодня вечером! Мой друг Джеки с пилатеса отмечает день рождения в гей-баре в Виллидже. Я не собиралась идти, но если ты присоединишься ко мне, будет клево. Сейчас всего семь тридцать. К тому же вечер пятницы. Давай сейчас выпьем это и пойдем. Вечер только начинается!

– Я устала, Рива, – ответила я, сдирая пленку с пробки на флакончике найквила.

– Ой, пойдем.

– Иди без меня.

– Ты хочешь проспать тут всю жизнь? Да?

– Если бы ты знала, что это сделает тебя счастливее, разве сама не стала бы спать? – спросила я.

– Видишь? Значит, ты все-таки хочешь быть счастливой. Тогда почему говорила мне, что глупо быть счастливым? – спросила она. – Ты не раз так говорила.

– Позволь мне быть глупой. – Я налила себе найквил. – А ты будь умной, потом расскажешь мне, как это здорово. Я буду тут, буду зимовать в спячке.

Рива закатила глаза.

– Это естественно, – добавила я. – Люди всегда много спали зимой.

– Люди никогда не впадали в спячку. С чего ты взяла?

Она выглядела комично, когда злилась. Она вскочила и теперь стояла, держа свою дурацкую стильную сумочку «Кейт Спейд» или типа того, волосы стянуты сзади в хвост и увенчаны бесполезной пластиковой головной повязкой «под черепаху». Она всегда укладывала волосы феном, выщипывала брови, превращая их в тонкие дуги, ногти красила разными оттенками розового и лилового, словно все это делало ее особенной.

– Это не обсуждается, Рива. Я просто это делаю. Если ты не можешь это принять, то и не надо.

– Я принимаю, – сказала она упавшим голосом. – Но все же думаю, что жалко пропускать такой забавный вечер. – Она впихнула свои белые ступни в поддельные лабутены на шпильке. – Знаешь, в Японии фирмы оборудуют специальные комнаты для сна, чтобы бизнесмены могли спать. Я читала об этом в журнале «Джи-Кью». Я загляну к тебе завтра. Пока, дорогая, – сказала она и пошла к двери, прихватив по пути бутылку розового.

Я много спала в начале, особенно когда на город с полной силой обрушилось лето и воздух в моей квартире загустел от противного холода кондиционера. Доктор Таттл говорила, что мои сны могут служить индикаторами эффективности некоторых лекарств. Она предлагала мне вести дневник снов, чтобы прослеживать «уменьшающуюся интенсивность страдания».

– Мне не нравится термин «дневник снов», – сказала она на нашей личной встрече в июне. – По-моему, лучше «дневник ночных видений».

Так что я делала записи на стикерах. Каждый раз, просыпаясь, я царапала все, что могла вспомнить. Позже я копировала эти корявые записи снов в желтый, приличный блокнот, добавляла ужасные подробности, чтобы передать все доктору Таттл в июле. Я надеялась, что она сочтет нужным добавить мне седативов. В одном сне я пришла на вечеринку на круизное судно и наблюдала, как вдали кружил одинокий дельфин. Но в дневнике снов я сообщила, что была на «Титанике», а вместо дельфина написала про акулу, которая была одновременно Моби Диком и Диком Трейси, а также твердым, воспаленным пенисом, и пенис держал речь перед толпой женщин и детей, качаясь, как маятник. «Потом я салютовала всем нацистским приветствием и прыгнула за борт, а остальные подверглись экзекуции».

В другом сне я потеряла равновесие, стоя в мчавшемся поезде подземки, «и случайно схватилась за волосы какой-то старушки и вырвала их. Ее скальп кишел личинками, и все личинки грозили меня убить».

Еще мне снилось, что я въехала на ржавом «мерсе» на Эспланаду возле Ист-Ривер, а под колеса падали костлявые бегуны, испанские экономки и игрушечные пудели, и мое сердце взрывалось от счастья от вида всей этой крови».

Мне снилось, как я прыгнула с Бруклинского моста и нашла заброшенную подводную деревню – ее жители услышали, что где-то в другом месте жизнь лучше. «Огнедышащий дракон выпотрошил меня и, чавкая, съел мои внутренности». Мне приснилось, что я украла чью-то диафрагму и сунула в рот, «прежде чем сделать минет моему консьержу». Я отрезала себе ухо и послала его по электронной почте Наташе вместе со счетом на миллион долларов. Я проглотила живую пчелу. Я ела гранату. Я купила пару красных замшевых ботинок и прошлась в них по Парк-авеню. Решетки были забиты абортированными плодами.