Мой летний эротический роман

Телефон в моей руке дергается — пришло смс-сообщение. Босс налаживает контакт с автором: вежливо представляется, спрашивает, в каком мессенджере удобнее общаться. Я отвечаю, что в телеграм. А потом приходит новое сообщение с просьбой договориться о видеосозвоне: он хочет со мной… то есть с Илоной познакомиться.

Я отвечаю, что заболела. Позже.

Он прощается. Я тоже.

Прячу телефон в сумочку, от греха подальше.

И только потом, с опозданием, до меня доходит мысль: «Что я вообще такое творю?!» И следом: «Как я собираюсь из всего этого выпутываться?..»

Знакомьтесь: Матвей

Матвей Покровский, 28 лет

Коренной москвич, любимец женщин и баловень судьбы. Но что-то пошло не так, и его назначили на должность директора небольшого издательства в другой стране.

Пусть в новой столице его раздражает все, включая замедленный темп жизни, разбавленный «Апероль» и короткие ветки метро, но он рьяно берётся за дело. «Снести все старое и построить новое», — вот его девиз.

Глава 5

Пялюсь в компьютер, время от времени горстями вытаскивая из картонной упаковки кукурузные палочки. Обычно сладкое помогает мне думать, но не теперь. «Сцена не дописана». И, похоже, не будет дописана никогда. Даже романтическая музыка, кажется, только отвлекает, а не помогает настроиться на эротику.

Надоело…

Вынимаю наушники из ушей и слышу — дождь пошел. Не ливень — капли тяжелые, редкие, разбиваются о стекло, о металлический карниз. Кажется, будто каждая — со своим особым звуком.

Как же я люблю слушать дождь! Особенно летом. Особенно поздним вечером, когда в комнате полумрак и горит только настольная лампа.

Пи-и-и-ик!

Я ждала сообщения от Мэтта, но все равно вздрогнула.

Я могу просто сказать ему, что история не пишется, что все это было дурацкой затеей, и мне за это ничего не будет. Сейчас самое время это сделать. Взять телефон и написать…

«Добрый вечер! Какая ваша любимая книга?» — спрашивает Мэтт.

Вопрос настолько неожиданный, что я ищу в нем подвох. Но, кажется, подвоха нет.

«Правила виноделов», — пишу и откладываю телефон подальше, будто отодвигаюсь от Мэтта.

Пи-и-и-ик!

«Там как-то негусто с эротикой»

Переключаю телефон на режим вибрации.

«Я не читаю эротические книги»

«Но пишете?»

«Это просто проект»

Перед глазами сам собой появляется образ из сна: мы с Мэттом сидим на крыше — так близко, что сложно смотреть ему в глаза — и болтаем. Может, тоже о книгах?.. О чем-то таком, настоящем.

В тишине комнаты проступает тихая романтическая музыка, льется из наушников — я не выключила плеер на телефоне. И эта музыка дополняет образ новыми ощущениями. Наши плечи почти соприкасаются, я чувствую тепло его кожи. Мимо пролетает голубь, ощущаю на лице движение воздуха, которое создают крылья. Да, в моем сне было много голубей — я только сейчас вспомнила. К чему снятся голуби?

Эту сцену тоже надо включить в черновик. Не могут же герои всю книгу только любить друг друга разными способами, должны быть и паузы.

«Почему вас заинтересовала моя рукопись? Вернее, три ее абзаца», — спрашиваю я, а сама гуглю «к чему снятся голуби».

«Моя сотрудница — ваша подруга — читала ее с таким выражением лица, будто собиралась нырнуть в экран. Я подумал, это хороший знак».

Голуби снятся к благополучию и успеху во всех начинаниях. Это тоже хороший знак.

«О чем ваша книга? Ну, кроме секса»

Оглядываюсь на дверь. Мама, конечно, не сможет прочитать эту переписку, даже если войдет в комнату. Но мне все равно неуютно.

Иду в коридор, снимаю с вешалки ветровку. Мама выплывает из спальни, кутаясь в шелковый халат. Она всю жизнь проработала в театре художником-декоратором, а выглядит, будто актриса: высокая яркая шатенка с зелеными глазами. В молодости за мамой полтруппы бегало, но она влюбилась в залетного, гастролирующего.

— Ты куда? — строим голосом спрашивает мама. — Уже десять.

— Просто прогуляюсь. — Засовываю руку в рукав ветровки, параллельно набирая: «Я пока не могу ответить на ваш вопрос. Книга пишет себя сама».

Вид у мамы такой, будто она собирается заставить меня остаться. Но она только говорит:

— Вернись до полуночи, а то меня разбудишь.

Киваю, выхожу из квартиры.

Мэтт молчит. Может, я что-то не так сказала?.. Поясняю: «Какая-то случайная ситуация, оброненная кем-то фраза, возникшее воспоминание — все это влияет на сюжет».

Мэтт молчит. Разве я не этого хотела? Тогда почему постоянно поглядываю на экран телефона? Чуть с лестницы не грохнулась.

Мобильник вибрирует.

«Давайте поиграем в игру», — пишет Мэтт.

«Давай)» — тотчас же отвечаю я.

Блин! Это с Мэттом я на «ты», а с директором на «вы». Как некрасиво получилось! Сообщение прочитано, не удалишь. Застываю у двери подъезда, сжимаюсь. Мэтт пишет…

Ну что ж мне так не везет!

Накидываю капюшон и выхожу под дождь.

Сейчас лучшее время для прогулок. Дождь разогнал всех по домам — безлюдно. Таинственно-темно, только мерцают разноцветные окна пятиэтажек, подсвечивают влажную листву фонари и время от времени пелену дождя разрезает свет фар одиноких такси.

Вижу, как из-за поворота выползает желтый автобус. Ну кто не хотел бы прокатиться поздним вечером в пустом желтом автобусе? Я мчусь на остановку. Водитель меня ждет — в благодарность машу ему рукой. Заскакиваю вовнутрь и сажусь посередине салона у окна.

Сообщение уже ждет меня.

«Я попробую угадать, кто ты. А ты говори «горячо» или «холодно»».

«Хорошо)».

Автобус то ускоряется, то медленно ползет. Тарахтит мотор — как-то по-домашнему, такие же чувства рождает урчание холодильника за стеной, когда засыпаешь. Окна покрыты россыпью капель, мой город от этого кажется нарисованным.

«Ты с детства любила писать. Родители тобой гордились, учительница русского зачитывала твои сочинения вслух. Первый рассказ ты написала в 15 лет. Первую повесть (или роман) в 18. Я угадал?»

Даже слишком.

«У меня из родителей только мама. И первый рассказ я написала в тринадцать».

Про маму я зря сказала… Ох как зря… В следующий раз я просто сболтну свое настоящее имя.

«У тебя хорошо получалось. Ты даже выиграла несколько литературных конкурсов».

«Один».

«Ты мечтала сделать писательство своей работой, но оказалось, что в издательствах платят слишком мало. Но самым болезненным стало другое: осознание того, что твои талантливые умные книги не нужны издательствам даже бесплатно».