Мой милый жандарм
Шрифт:
Черт возьми, даже мэтрам российской юриспруденции не удавалось выбить меня из колей в ходе сложных судебных процессов, а зеленоглазой девчонке удалось это сделать в считанные минуты! Прокляв в душе несвойственную мне застенчивость, сделав маленький глоток крепкого турецкого кофе, я самым строгим голосом произнес:
– Анна Васильевна, нам надо серьезно поговорить. Дело не терпит отлагательства...
– Вы хотите предложить мне руку и сердце?
– с нетерпеньем перебила она, восторженно хлопнув ресничками.
– Аннушка!
– вскричал от негодования Петр Трофимович.
– Не время для
Горестно вздохнув, Анна жалобным голоском произнесла:
– Злые вы! Вот помру старой девой, будете знать...
– и обиженно надула губки.
Серафима Павловна звонко расхохоталась.
– Ладно...
– звонко хлопнув в ладоши, серьезным тоном сказала Анна.
– Повеселились и хватит... Не обижайтесь, Йоханн, но мне хотелось проверить вашу реакцию и психологическую устойчивость.
Мысленно поаплодировав изобретательности своей подзащитной, я грустно осведомился:
– Экзамен, если я правильно понял, мною провален?
– Вовсе нет, - обезоруживающе улыбнулась Анна.
– Вы достаточно быстро взяли себя в руки... Но хватит об этом, расскажите, что вам удалось узнать.
Пытаясь не упустить ни единой подробности, я поведал обо всех материалах, имеющихся у обвинения. Анна слушала молча, с сосредоточенным видом покусывая губы. Когда повествование дошло до эпизода с пропажей акта изъятия ассигнаций, она вопросительно вздернула бровь, усмехнулась, и что-то едва слышно прошептала.
– Вот, собственно, и все, что удалось узнать, - закончив, я пригубил бокал с коньком.
– Значит, у них есть моя расписка, - с каким-то недоумением повторила она последнюю фразу.
Я молча кивнул в ответ.
– Вся проблема в том, что я не писала никаких расписок.
– Вы уверены?
– как можно мягче осведомился я.
– Постарайтесь вспомнить, вполне возможно, что нервный стресс от задержания вызвал кратковременную амнезию и...
– Я не писала никаких расписок!
– гневно сощурившись, по слогам повторила Анна.
– И смею вас заверить, что с памятью у меня полный порядок! И если и был у кого нервный стресс при моем задержании, то явно не у меня.
– Простите великодушно, мне никоим образом не хотелось вас обидеть...
– я скрестил руки на груди в примирительном жесте.
– Но поверьте моему опыту - любая экспертиза покажет, что расписка написана вашей рукой. В деле имеется план банкротства фабрики, почерк идентичен... надеюсь, вы не будете утверждать, что и план написан не вами?
– План мой, а расписку я не писала, - упрямо заявила Анна.
– Вы помните ее текст?
Достав из портфеля карандаш, я быстро набросал на обеденной салфетке:
Настоящимъ собственноручно завряю, что мною получено двадцать тысячъ рублей въ ассигнацiяхъ.
Анна Васильевна Лазовичъ
– Ага!
– торжествующе воскликнула Анна.
– Я с этими "ятями" писать-то не умею! Неужели вы не заметили, что стилистика в плане банкротства иная, отличная от расписки, что в нем полно ошибок?
– Заметил, отчего же не заметить... Но обвинение заявит, что ошибки сделаны с умыслом, - меланхолично парировал я.
– Обычная практика
– А расписку, значит, я вдруг решила написать по всем правилам грамматики?!
– ядовито возразила Анна.
– Преступникам свойственно ошибаться, - голосом окружного прокурора поведал я.
– Увидев крупную сумму, вы в порыве алчности забыли об осторожности, вот и результат.
– Иоханн, голубчик, если Аннушка говорит, что расписка поддельная, тебе следует ей поверить, - мягко вмешалась Серафима Павловна.
– Надо требовать судебную экспертизу!
– грохнул кулаком по столу Петр Трофимович.
Посуда жалобно тренькнула, желтобокое яблоко, подпрыгнув, перевалилось через край вазы и отправилось в путешествие по скатерти, сбивая по пути пузатые бокалы.
– Вы говорили, что в этом деле у нас имеется недоброжелатель?
– вкрадчиво спросил я.
– Некий полицейский чин из Хамовнической части?
– и дождавшись ответного кивка, огорченно развел руками: - Тогда у нас нет ни малейших шансов с экспертизой. Три года назад его имя мелькало в материалах секретного расследования, дело было связано с подделкой векселей одного известного банка. Улики против нашего друга были крайне слабыми, дело отправили в архив, поскольку не смогли выйти и на след самих фальшивомонетчиков, они до сих пор гуляют на воле.
– Ты это к чему клонишь?
– сердито прогудел Петр Трофимович.
– Проблема в том, что специалисты министерства финансов не смогли отличить подлинные векселя от поддельных. Уровень исполнения был высочайшим. И если расписка - дело рук нашего друга и его старых подельников, то экспертиза нам не поможет. Написать расписку чужим почерком для них сродни детской забаве. Впрочем...
– я выдержал театральную паузу, - одна маленькая зацепка все же имеется.
– Говори же, изверг, не тяни жилы!
– одним хлопком превратив в кашицу беззаботное яблоко, вскричал Петр Трофимович.
– В расписке нет даты, - буднично поведал я.
– А это уже кое-что. И из ее содержания не ясно, за что именно получены деньги. Хотя в нашем случае это несущественно - обвинение непременно заявит, что шантажисты, как правило, не указывают в расписках истинный предмет сделки.
Анна нетерпеливо выхватила у меня салфетку. Пробежалась по тексту, перевела взор на меня, вновь опустила глаза, хмыкнула, зло сощурилась, и ледяным тоном обронила:
– Здесь не только даты не хватает, коллега, нет и еще одной очень важной детали...
– сверкнув зелеными глазищами, она с нескрываемым злорадством пообещала: - Вот теперь-то, мои дорогие мошенники, я вас точно сделаю!
Настала моя очередь вчитываться в текст. И лишь спустя долгую минуту меня осенило. Нежно пожав хрупкую девичью ладошку, я уважительно произнес:
– Не совсем понимаю смысл этой фразы, но я вам верю - вы их сделаете!
– и со всевозможным почтением добавил: - Мы их непременно сделаем, коллега.
Последнее слово я подчеркнул особо. И отчего-то, глядя в смеющиеся глаза своей подопечной, я не рискнул задать простой вопрос, вертевшийся весь ужин у меня на языке: если злоумышленники, что писали расписку от имени бродяжки, так хитры и предусмотрительны, то чем объяснить столь грубую ошибку в написании отчества? # # 1