Мой милый жандарм

– Не терзайте себя понапрасну!
– небрежно отмахнулся Поль.
– Мой дед брал Бастилию, отец воевал за независимость американского народа, так что дух авантюризма у меня в крови. Вы и впредь можете рассчитывать на мою помощь.

– Ловлю на слове, - рассмеялась я.

– Всегда к вашим услугам, - серьезно ответил Поль.
– Но, полагаю, не для этого вы хотели меня видеть?

Смущенно потеребив кончик носа, я шепотом произнесла:

– Мне от вас требуется только одно: быть ниже травы и тише воды. Фабричные цеха вы осматривали без меня, вместе нас видел только промышленник - его слово против моего. Когда меня задержала полиция, вас со мной не было.

– Был еще секретарь фабриканта, - напомнил Поль.

Я с пренебрежением махнула рукой:

– Заинтересованный свидетель, присяжные ему не поверят.

Поль насмешливо прищурился:

– А чему они должны поверить?

Тяжело вздохнув, я честно призналась:

– Пока еще сама толком не знаю, чему-нибудь да поверят. План сырой, тактика защиты не отработана. Но если обвинению не удастся связать меня с вами, будет намного легче.

Дальнейшая беседа свелась к обсуждению мелочей.

На том и расстались. Все-таки визит француза на фабрику в роли мадридского промышленника представлялся одним из самых слабых мест в моих защитных построениях. Если не удастся его отвязать от моей особы, у обвинения появится небьющийся козырь - преступный умысел группой лиц, что называется, налицо.

Вспомнив про прилизанного свидетеля-секретаря, я неожиданно припомнила и ненавидящий взгляд, коим одарил меня в правлении бумагопрядильной фабрики попавшийся навстречу член стачечного комитета рабочих.

– Пахом, голубчик, - тронула я за плечо кучера, - ты, помнится, говорил намедни, что свояк твой у Луки Астафьева в мастерах служит?

– В цехах ихних по механической части старшинствует, - не оборачиваясь, подтвердил Пахом.
– В бригаде евойной наладчики да ремонтники трудятся, на Пасху как-то похвалялся, что должность то немалая будет, почетная.

– Инженер Егоров...
– я на мгновенье запнулась.
– А с этим господином ты, случаем, никогда не сталкивался?

Кучер напрягся, это было видно даже со спины. Помолчав минуту, он настороженно, с явным недовольством спросил:

– Вам, барышня, к чему такие знакомства? Не к добру это, власть за этими господами, что народ к бунту подстрекают, в оба глаза бдит. Время нынче неспокойное, вам от сицилистов подальше держаться надо, самим, чай, несладко приходится.

Намек был более чем прозрачен. Мало, мол, тебе, горемычная, уголовных приключений, так еще и на политику потянуло. Но деваться некуда - без помощи кучера мне не справится, в таких делах без протекции никак. Со мной даже разговаривать не станут.

Я жалобно протянула:

– Пахомчик, миленький, ну пожалуйста! Мне очень нужно встретиться с этим господином.

– Ладно, - после долгой паузы нехотя обронил Пахом.
– Будет вам встреча, но коли боком выйдет ваша затея - не обессудьте, я вас упреждал...
– и угрюмо спросил: - До дому править прикажите иль другие намерения имеете?

– Нас господин Розенталь ждет, - напомнила я.
– Едем в судебную палату.

Путь до окружного московского суда оказался неблизким - мне даже удалось немного вздремнуть. Когда добрались, долго терла глаза, пытаясь понять, что за сон мне приснился на этот раз.

Вспомнила.

И глубоко вздохнула, бросив виноватый взгляд на своего поверенного, нетерпеливо приплясывавшего у парадного крыльца.

– Вы обещались прибыть к девяти часам, - с легким укором произнес он, помогая мне покинуть коляску.

– Барышням свойственно опаздывать, - привела я неотразимый аргумент и, уцепившись за галантно подставленный локоть, с самым серьезным видом добавила: - По этой причине ваш упрек представляется необоснованным, вследствие чего подлежит отклонению.

– Вы опасный соперник, - немедля включился в игру Йоханн.
– Признайтесь, где вы изучали риторику?

Ага, вот прямо сейчас все и расскажу! Диплом предъявить не потребуете?

Не дождавшись ответа, Йоханн молча открыл дверь окружного суда и столь же молча повел меня по широкой, отделанной мрамором лестнице. На втором этаже он остановился перед грифельной доской с расписанием дел, недовольно пожевал губами и, нахмурившись, произнес:

– К моему глубочайшему сожалению, познавательных процессов не наблюдается. Есть одно занимательное дельце по обвинению в подделке вексельных листов, но заседание уже началось, нас до него не допустят-с...
– вскользь пробежавшись взглядом по списку, он задумчиво сказал: - Смею предложить дело о поджоге соседского сарая из мести, рассматривать будут через полчаса.

Пришел мой черед задуматься. Честно говоря, мне был интересен любой процесс, но хотелось бы что-нибудь поближе к моей тематике. К мошенничеству, то бишь.

– Более ничего интересного не имеется?
– осторожно спросила я.

– Увы, - с неподдельным огорчением развел руками Йоханн, - более ничего предложить не могу. Есть дело по частному обвинению в уничтожении долговой расписки, но корысти в том следствие не обнаружило, долг возвращен, скорее всего, судебное разбирательство закончится примирением сторон. Впрочем...
– на мгновенье замерев, он провел пальцем по доске с таблицей дел: - Вот по этому делу обвинителем выступает первый товарищ окружного прокурора, вероятно, он будет оппонентом и в нашем процессе. Крайне цепкий и хитрый господин. Не желаете заочного знакомства?

Врага надо знать в лицо - это аксиома. Не колеблясь ни секунды, я решительно сказала:

– Идем!
– и уже входя в зал заседаний, запоздало спросила: - А что хоть за дело-то?

– Банальная кража, - пожал плечами Йохан и, по-приятельски кивнув субтильного вида судебному приставу, стоящему у входа в зал, подвел меня ко второму ряду зрительских скамеек.

Я завертела головой по сторонам. Зевак на удивление было немного - зал заполнился едва ли наполовину. Из вездесущей прессы наблюдался лишь один фотограф, при виде меня страдальчески наморщивший лоб. Он явно пытался вспомнить, имел ли счастье лицезреть мою особу ранее.

В моей особе, между тем, боролось два противоречивых чувства: нежелание излишнего внимания и природная вредность. Победила последняя - показав украдкой язык назойливому папарацци, я с независимым видом уселась на жесткую скамью, не забыв задрать вверх подбородок.

Йоханн едва слышно хмыкнул.

Вскоре в зал ввели подсудимую. Забитая тетка лет сорока, с испуганным взглядом на морщинистом лице. Не знаю, что там она украла, но мне отчего-то стало ее нестерпимо жаль. До слез.

– Встать, суд идет!
– неожиданным громогласно объявил субтильный пристав, и зал послушно загрохотал отодвигаемыми скамьями.