Мой ненастоящий

22. Влад

Люблю загонять мудаков в угол. Обложить их со всех сторон, заставить дергаться, дрыгаться. Особенно тех, кто много о себе мнит.

Вот таким-то и приятнее всего считать ребра. И устраивать с такими свидания на заброшенных складах с ими же краденными товарами. В теплой компании спецназа.

Обожаю этих ребят. Пока они упаковывают совершенно мелкую шушеру, мне по негласной договоренности позволяется побеседовать с шушерой покрупнее.

Без протоколов, конечно. Исключительно из благодарности за то, что я за неполные сутки смог организовать этим ребятам свидание с героем их розыскных сводок.

— Ты не знаешь, с кем связался, — хрипит Чугунный, которому парни из моей личной оперативной группы — в штате фирмы числятся как охранники — выламывают руки, притягивая их к первой попавшейся трубе.

Какой же я везучий, однако. Ну кому еще удастся не только дать в зубы бывшему своей жены, но и засадить его далеко и надолго.

Мне самый сообразительный из моих ребят приносит стул.

— Арсений Чугай, для твоих дружков — просто Чугунный, — безразлично комментирую я, разваливаясь на стуле совершенно раслабленно, — хотя по моим субьективным наблюдениям, ты зря понтуешься. Чугунный у тебя разве что мозг.

Интересно.

А я-то думал, что меня в рожу уже всякая криминальная сволочь этого города знает. И своим всем передали, чтобы именно со мной никто не связывался. А нет. Встречаются еще туповатые и незнакомые с моей персоной экземпляры.

Что ж, вот и познакомимся! У нас же столько общих тем для разговора. Ладно, тема общая одна. Зато какая!

Я, разумеется, не ошибся — вместо того, чтобы проявить хотя бы минимальный зачаток интеллекта, Чугунный снова ударяется в угрозы, совершенно не соизмеряя свое положение.

Надеется, что кто-то из своих его вытащит? Нет, это вряд ли.

Вечный шестерка, вечно на побегушках у парней покруче, но самомнения при этом столько, будто он лично президенту проституток поставляет и никто в мире не сможет поставить его на место.

Тратить ресурсы на шестерку никто не будет, тем более что вложений понадобится много.

Я слил знакомому прокурору столько компромата на Чугунного, что малой кровью там не обойдешься. И нет такого адвоката, который бы всерьез попытался спасти этот кусок дерьма от моей расправы.

Чугай затыкается, только когда мне подают черные боксерские бинты, и я, внимающий угрозам этой мрази с видом, будто мне они безумно интересны, начинаю неторопливо обматывать полосами ткани свои кисти.

Боже, да неужели все-таки самая капля мозгов в этом пустом котелке завалялась?

— Чего тебе надо, урод? — сипит мой «собеседник», не в силах оторвать взгляда от плавно ложащихся на мои костяшки витков бинта.

— Вообще-то мне нужна твоя шкура, красавчик, — роняю я брезгливо, — но я подозреваю, моя жена не оценит такого трофея. Она у меня нежный и впечатлительный цветочек. Поэтому обойдемся твоим покаянием.

— Пошел ты, — шипит Чугай, — и сучка твоя тоже…

Я бросаю короткий взгляд на одного из своих ребят, и тот без лишних реверансов впечатывает кулак в живот ублюдка, заставляя его подавиться всей дальнейшей грязью, которой он планировал полить имя моей Маргаритки.

— Ты не волнуйся, Сеня, — я улыбаюсь предвкушающе, — я никуда не тороплюсь. Подожду, пока ты дозреешь до разговора. Сам помогу тебе дозреть! 

Бить мы умеем. Так, чтобы минимум синяков и травм — в конце концов, мне этого утырка еще полиции сдавать.

Они, конечно, любым его примут. Этот тип настолько неприятен оперативникам, что единственный раз, когда мой знакомый опер заглядывает в нашу «комнату свиданий» — на моих ребят, работающих над разговорчивостью Чугая, он смотрит с завистью.

— Чего тебе надо?

В какой-то момент тон беседы меняется, и Чугунный сплевывает кровью, уже не стараясь меня задеть, а просто потому что надо, да. И на меня он смотрит уже затравленно, с такой отчетливой ненавистью, что впору включать гимн.

— Выйдите, — ровно роняю я, и моя «группа поддержки» без лишних слов сваливает из помещения.

Есть определенные вещи, которые я не хочу доверять никому, кроме себя.

Например то, что здесь и сейчас я буду говорить о своей Маргаритке. Которую мои сотрудники знают.

Вот и пусть знают только её. А её секреты останутся только моими. 

— Помнишь её, — я показываю фотографию Маргаритки, сохраненную на телефоне. Не ту, с росписи, её я вообще убрал в самую дальнюю папочку, другую. Одну из рабочих.

Огоньки узнавания в глазах Чугая я замечаю весьма отчетливо.

— Помнишь, — я поощрительно улыбаюсь, — значит, расскажешь мне о ней все, что знаешь, и я, так и быть, отдам тебя своим друзьям из полиции без переломов.

— А чего о ней рассказывать, — скалится Чугай, — шлюха она. Беглая. Адресок подкинешь, она мне денег должна…

Нет, ну что поделать, если человек так не беспокоится о собственном здоровье?

Кто сказал, что я ищу повод?

Тот совершенно прав. И в принципе можно даже не искать поводы уж очень далеко.

По мне было достаточно того, что этот ублюдок с ней спал. Но ведь дело было не только в этом.

Его видели с ней последним. Многие знакомые из тех, кого расспрашивали мои информаторы, рассказывали, что Чугай именно что позиционировал себя как парня юной Маргаритки, шугал от неё кавалеров, снимал для неё квартиру. Но в какой-то момент она от него сбежала. Ушла на дно, бросила университет за полгода до диплома, порвала все контакты со всеми знакомыми бывшего. Нигде не задерживалась подолгу. Цеплялась за всякую работу.

Бежала от мужчин.

— Что ты с ней сделал, урод? — шепчу я, склоняюсь к уху Чугунного, когда костяшки уже начинают пульсировать от боли. — Тебе лучше сказать, иначе я просто тебя в морг укатаю. 

Из склада я выхожу через сорок минут, когда откровения Чугунного приобретают необходимый мне характер откровенности. Киваю оперативникам, что урода можно забирать. Нахожу взглядом годами проверенного приятеля, подхожу к нему.

Чем хороши старые друзья? Правильно. Тем, что понимают без лишних слов.