Мой невозможный дракон

Змейка, напротив, берёт мясо с вальяжным видом, когти аккуратно удерживают свежий шмат, змеиные волосы приглушённо шипят. Кострица, Светка и я выбираем пирог с сидром. Я откусываю кусок — землистый вкус, чуть терпкий, с оттенками местных трав. Не деликатес, конечно, но после драки с недодемонами то, что надо.

Катя неловко вздыхает, её плечи чуть опускаются, взгляд прячется в стол.

— Ваше Сиятельство, простите за скудность угощения…

Я, не прекращая жевать, машу рукой, мол, не парься, нормас.

— Офень вкуфно. Фударыня, вы пока говорите, — предлагаю с набитым ртом, ловя довольный взгляд Светки, которая уже уминает второй кусок.

Катя смотрит на меня, потом на Кострицу, потом снова на меня. Судя по её выражению лица, она собирается с мыслями, потому что рассказ предстоит так себе.

Вдох. Выдох.

— Мы стали такими практически сразу, как Демон пришёл на остров… — наконец начинает она, проводя пальцами по меху на руке, будто сама не верит, что это её кожа. — Это было больше десяти лет назад. Я была маленькой девочкой. С тех пор мы растём… но не стареем.

Я внимательно слушаю, не перебивая. Не стареют? Любопытно.

Катя замолкает, но её пальцы нервно постукивают по кружке.

— Раз в месяц приходят недодемоны… — продолжает она, её пальцы сжимаются в кулак, суставы слегка хрустят. — Они забирают тех, у кого начинается обострение… Тех, кто чувствует боль…

В комнате становится тише. Даже Красивая перестаёт лениво облизывать лапу и поднимает голову, её янтарные глаза мерцают в полумраке.

Я молча допиваю сидр, ставлю кружку на стол.

— Всё ясно, — говорю спокойно. — Вы корм.

Катя напрягается, её плечи едва заметно подрагивают.

— Корм? — тихо переспрашивает она, словно надеясь, что ослышалась.

Я киваю, смотрю ей прямо в глаза. Не привык приукрашивать правду.

— Демону Миражу нужна психическая энергия боли. Когда кто-то из вас испытывает слишком сильное заражение, Мираж чует пищу. Недодемоны приходят, забирают жертву… и та подзаряжает его.

Катя медленно сжимает кулаки, её губы дрожат, но не от страха — от злости.

— Да… мы догадывались…

Она сглатывает, глаза чуть влажные, но слёзы не текут.

Я поднимаюсь из-за стола, задвигая стул с глухим скрипом.

— Покажи мне самых заражённых.

Катя медленно качает головой.

— Это… зрелище не для слабонервных…

Я хмыкаю, скрещивая руки.

— Поверь, я насмотрелся неприятных зрелищ за свою жизнь.

Она молчит, оценивающе смотрит на меня, в глазах сомнение, страх, но в глубине всё ещё горит искра надежды.

После короткой паузы она встаёт.

— Прошу за мной, Данила Степанович.

* * *

Друзья-мазаки! Лакомке не помешает ваша поддержка лайком, всё-таки воспитание Олежека — дело нелегкое)

Глава 2

Красивая и Змейка остаются в доме. Катя ведёт меня, Светку и Кострицу к большому бараку, который давно видел лучшие времена.

Светка, как ни в чём не бывало, прихватила кусок пирога.

Я прислушиваюсь к ментальному содержимому внутри, понимаю, что там не до еды, и бросаю через плечо:

— Доедай, Свет, а то внутри аппетит пропадёт.

— Блин, пирог слишком большой… — хнычет она, оглядывая внушительный кусок. — Я уже наелась!

Не теряя времени, я ловко выхватываю его у неё и отправляю в рот.

— Не фтоит благодарнофти, — бурчу с набитым ртом.

Светка замирает, её взгляд разгорается пламенем мстительного возмущения.

А я, довольно жуя, продолжаю идти.

Дверь скрипит, половицы стонут под ногами, а воздух тяжёлый, вязкий, будто пропитанный чужими страданиями.

Внутри пахнет затхлостью, потом и чем-то кислым. Лежанки разбросаны хаотично, на них валяются остатки одеял, покрытых запёкшимися пятнами, но самих больных почти нет.

Только один. На дальнем матрасе лежит старик.

Мех полностью покрыл его тело, кривые рога загнулись, лицо исказилось в гримасе боли. Он почти не двигается, только тяжело дышит, будто каждый вдох — это борьба за жизнь, как если бы он пытался вытянуть воздух из раскалённого песка. Но даже не это главное.

Я чувствую его психическую боль. Она разрывает пространство вокруг, словно тонкие нити агонии, протянутые из самой глубины его сознания.

Остаточные эмоции других болевших всё ещё висят в этом месте, как призрачные тени, не спеша рассеиваться.

Катя останавливается у старика.

— Сейчас у нас только один в тяжёлой стадии, — говорит она тихо. — Дядя Прохор. Но я боюсь… Скоро за ним придут недодемоны. Они всегда приходят, когда становится совсем плохо.

Я киваю, оцениваю обстановку. Заодно дожевываю пирог под удивленные взгляды позеленевших девушек. В отличие от них мне астральные эманации аппетит никак не портят. Я всегда голоден.

— Окей. Значит, сделаем совсем плохо, чтобы они пришли как можно скорее.

Катя в ужасе заслоняет старика собой.

— Что?! Я не позволю! — её рога дрожат, а плечи напряжены, будто она готовится к бою.

Я моргаю, слегка приподнимая бровь.

— Не позволишь что?

— Мучить дядю Прохора! — в голосе гнев, страх и отчаяние.

Я недоумённо смотрю на неё.

— Ты правда думаешь, что я собираюсь мучить людей?

Катя зависает, моргает, открывает рот, но ничего не говорит.

— Но… ты же сам сказал…

Я перевожу взгляд на Кострицу, как на самую обстоятельную и опытную.

— Разве я так сказал?

— Нет, милорд, — отвечает наёмница спокойно, даже чуть лениво, но в её голосе чётко слышится уважение. — Совсем не так.

Катя окончательно теряется, взгляд бегает по лицам, она ёрзает на месте, пытаясь понять, где допустила ошибку.

— Но вы сказали, что сделаете совсем плохо…

— Речь шла только о Демоне. — Я выдерживаю паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе. — Отойдите, пожалуйста, сударыня. Если мы работаем вместе — то доверяете во всём. А иначе наше сотрудничество бесполезно, и мы просто уйдём.