Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Другой англичанин, Томас П. Конвелл-Эванс, называл себя «профессором», так как был приглашен на гостевую профессуру в Кенигсбергском университете в Восточной Пруссии. Внешне — довольный, подвижный и любезный человек, свободно говоривший по-немецки. Его научной специальностью была, насколько помню, английская литература. Эта «крыша», как называют «деятельность под прикрытием» в разведывательных службах, позволяла ему вступать в самые различные контакты повсюду на свете и активировать их в интересе его страны. По оценке отца, Конвелл-Эванс занимал сравнительно высокий ранг в Интеллидженс Сервис [74] . Мы, дети, легче находили контакт с ним, чем со сдержанным шотландцем. В Лондоне он часто появлялся в посольстве.

74

См. также: Colvin, lan: Admiral Canaris — Chef des Geheimdienstes, Wien1955 (первое английское издание: Chief of Intelligence, London 1951, также New York 1952, под заглавием «Master spy»).

Лучше всего мы ладили с де Бриноном, так как он не обходил нас вниманием и занимался с нами. После 1940 года он стал послом правительства Виши в Германии. Для Франции это был хороший выбор, так как продолжительный тесный контакт с отцом обеспечивал де Бринону наилучшие возможности эффективно представлять интересы своей страны перед германским правительством. Вслед за «Libеration» его ожидала на родине расстрельная команда. Отец пишет о нем:

«Характерным было замечание, сделанное мне послом де Бриноном в день встречи в Монтуар: “Мы не проиграли войны. Мы всего лишь не хотели драться!”».

С назначением отца «особым уполномоченным по вопросам разоружения» гостей у нас прибавилось. Прославленного автора передовиц изданий Ротермера, Уорда Прайса, я уже упоминал. Теперь появился Ротермер собственной персоной. Он вел себя, как невозмутимый и достойный представитель империи. Лорд Ротермер и лорд Лотиан, обоих я хорошо помню, являлись, среди прочих, партнерами отца по переговорам в ходе широко задуманной попытки поставить германо-английские отношения на более доверительную основу. Пресса Ротермера проявляла в этом смысле активность. Совсем другим типом был лорд Ллойд, производивший, как мне помнится, жесткое впечатление. В то время он еще не выглядел агрессивным противником Германии, каким показал себя позже. Любопытно было бы узнать, что должен был думать лорд Лотиан, когда ему, как британскому послу в Вашингтоне во время войны, пришлось, с подачи Черчилля, заняться распродажей Британской империи. Каковы были ощущения британского «ястреба» лорда Ллойда, пропагандировавшего войну против Германии, когда он во время войны протестовал перед Черчиллем против бесцеремонности, с которой правительство Рузвельта принуждало британцев расставаться с капиталовложениями за границей, чтобы оплачивать американские поставки? [75]

75

Ср. Charmley, John: Churchill. Das Ende einer Legende, Berlin 1995, S. 472.

Многие иностранные посетители в Далеме искали контакт с отцом, новым актером на дипломатической сцене, о котором быстро разошлись слухи, что он, в известном смысле, являлся доверенным человеком Гитлера! Желали выяснить, что он может предложить и как нужно оценивать политику Гитлера. Отец понимал свою роль, без устали предлагая соглашение. Беседы в Далеме подтверждали немецкое желание договориться с Великобританией и Францией в самом широком смысле.

Однако самым впечатляющим из гостей того времени в Далеме являлся для нас, детей, Жорж Скарпини, потерявший на войне зрение председатель французского объединения ветеранов. Достоинство, с которым этот человек сносил удар судьбы, впечатляло, как и его неподдельное стремление предотвратить повтор тех событий, которые лишили его зрения. Он был очень мил с нами, детьми. Забавна также история о том, как моя сестра Бетина пыталась объяснить ему звук токования глухаря. Ее французский язык не был достаточен для этого, так что в конце концов она сказала Скарпини: «C’est un oiseau qui crie toujours je t’aime, je t’aime». Скарпини веселился от души, он, конечно же, сразу понял, какую птицу имела в виду тринадцатилетняя девчонка. По окончании западной кампании Скарпини, согласно указанию отца, был предоставлен дипломатический статус и организация в Германии для осуществления центрального руководства уходом за французскими военнопленными. Отец продолжал также и после победы над Францией политику согласия, ему пришлось, однако, при ее осуществлении столкнуться с большими трудностями; их добавляла грызня по поводу сфер влияния в Третьем рейхе, естественно, в высшей степени негативно сказывавшаяся на оккупированной территории Франции.

Позиция отца в качестве «особого уполномоченного по вопросам разоружения» являлась типичной для Третьего рейха или, вернее, для Гитлера конструкцией. Как уже упоминалось, отец не подчинялся Министерству иностранных дел. Он располагал вследствие этого, с одной стороны, большей свободой действий, с другой стороны, однако, в его распоряжении не имелось возможностей министерства. Он был вынужден создать собственную организацию, так называемый «аппарат Риббентропа». Согласно указанию главы правительства, отец затребовал от имперского министерства финансов бюджет для нее. Кратко упомяну в этой связи фантастические рассказы Райнхарда Шпици [76] о финансировании «аппарата Риббентропа» — они так же недостоверны, как и его изложение политических событий в то короткое время, что он работал у отца.

76

Райнхард Шпици был до 1938 года секретарем моего отца. Он собирался жениться на молодой даме из английского света, поэтому, по тогдашним правилам, ему пришлось покинуть дипломатическую службу. В то время предполагали, что связь со стороны дамы возникла по соображениям разведывательного характера, так как она окончила ее, как только Шпици уволился со службы.

Я уже упоминал, отец со своей небольшой организацией развил интенсивную деятельность по проведению, пользуясь современным языком, «мероприятий по укреплению доверия». Совместно с английскими и французскими друзьями были основаны, соответственно, «германо-английское» и «германо-французское» общества, в них входили влиятельные в этих странах персоны. Сэр Роберт Ванситтарт также являлся членом германо-английского общества. Задним числом приходится сомневаться в том, имелись ли у сэра Роберта, когда он к нему присоединился, искренние намерения в духе целевой установки общества; однако в качестве постоянного помощника госсекретаря в Форин офис он не мог быть обойден. «Аппарат Риббентропа» организовывал, что вовсе не радовало французского посла Франсуа-Понсе, встречи ветеранов войны из трех стран.

Работа «аппарата Риббентропа», однако, не ограничивалась способствованием достижению «благоприятной атмосферы»; речь шла о получении конкретных результатов. Проблема вооружения, в формулировке «немецкое равноправие», должна была, принимая во внимание угрожающее положение рейха, быть каким-то образом решена, будь то всеобщее разоружение или признание восстановления обороноспособности рейха. Контакты отца в Париже должны были способствовать организации встречи Гитлера с французским премьер-министром Эдуардом Даладье. Отец пишет об этом:

«Чтобы использовать благоприятную с обеих сторон атмосферу (после знаменитого интервью Гитлера де Бринону с недвусмысленным отказом от Эльзаса и Лотарингии), я спросил вскоре после него Адольфа Гитлера, готов ли он встретиться с французским премьер-министром Даладье. От друзей в Париже я слышал, что господин Даладье был бы не против такой встречи. Фюрер дал согласие на конфиденциальное неформальное свидание. Местом для него был выбран охотничий домик в Оденвальде. Я поехал в Париж в твердой надежде осуществить его и сделать тем самым следующий шаг в направлении улучшения взаимопонимания и сближения между обеими странами — цель, ради которой я уже с 1919 года трудился в рамках своих возможностей.

В Париже я встретил господина Даладье на квартире одного друга к завтраку (обеду) …Председатель совета министров заявил мне прямо с порога: «Я не могу прибыть, я нахожусь в системе, не позволяющей мне передвигаться так же свободно, как это может господин Гитлер» [77] .

Этот отказ явился для Гитлера и отца больше, чем просто разочарованием, это был еще один симптом недостающей готовности решить проблемы путем переговоров, доказательство французской замкнутости в отношении немецкого желания к достижению взаимопонимания.

77

Ribbentrop, J. v.: a. a.O., S. 52f.

Немецкое правительство, не падая духом, пыталось и дальше достичь успехов в непосредственных переговорах. Проблема обороноспособности рейха должна была быть рано или поздно разрешена. Совещание отца со Стэнли Болдуином, в то время являвшимся Lord President of the Council (приблизительно: Председателем Тайного совета), министром иностранных дел Джоном Саймоном и премьером Рамсеем Макдональдом имело следствием речь Болдуина в Палате общин, в которой он предложил компромисс где-то посередине между вооруженными и разоруженными государствами. Отец пишет, тогда это было больше, чем он ожидал бы, разумеется, в Париже этой речью были меньше довольны [78] .

78

Ibid, S. 56f.

В то время именно Париж блокировал любой прогресс в жизненно важном для Германии вопросе вооружения. Эту политику проводил французский министр иностранных дел Луи Барту. В 1913 году он ввел трехлетнюю воинскую повинность во Франции, в 1921-м — подготовил франко-польский военный союз и, наконец, в 1923 году в качестве министра юстиции в кабинете Пуанкаре голосовал за оккупацию Рура [79] . В переговорах с отцом Барту оставался на позиции, представленной до сих пор его правительством, и, в дипломатичной манере, уклонялся от обсуждения вопросов вооружения, явно строя расчеты на французских связях в Восточной Европе. Об этом у отца:

79

Meinck, G.: a. a.O., S. 70 и 208, Anm.238, Loosli-Usteri, Carl: Geschichte der Konferenz f"ur die Herabsetzung und die Begrenzung der R"ustungen 1932-1934. Ein politischer Weltspiegel, Z"urich 1949, S. 643.