Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Государственный деятель должен учитывать консервативную позицию определенных социальных групп, если он не хочет обойтись без сотрудничества этих групп. Сталин мог позволить себе с одного раза отрубить головы Красной Армии. Он сделал это в буквальном смысле слова. Гитлер, однако, в своем затруднительном положении не мог себе позволить даже отстранить их in corpore (всех вместе) от дел. Хотя Гитлер верно понимал, «что круги, в которых я нуждаюсь для вооружения, не присоединились ко мне во время борьбы», как он якобы однажды сказал госпоже фон Белов, теперь, после того, как он стал всемогущим «фюрером» рейха, он должен был сделать все, чтобы завоевать их, тем более что он оставил их на их традиционных руководящих должностях в армии и администрации, — ввиду внешнеполитически обусловленного цейтнота даже вынужден был оставить. Так или иначе, надо было избегать всего, что могло бы привести к еще большему отчуждению этих кругов. Визионеры и пророки, однако, видят повсюду лишь «друзей» или «врагов» своих убеждений. Это, должно быть, относилось также и к Гитлеру и, следовательно, затруднило или вообще воспрепятствовало созданию основы доверия с теми кругами, которые в идеологическом плане не являлись его «сподвижниками». Не зря в кругах, находившихся в оппозиции к режиму, говорили о «внутренней эмиграции в армию». Отсюда очевидна установка части высшего офицерского состава по отношению к режиму. Непоследовательность, выразившаяся в принципиальном исключении надзора над вооруженными силами, с одной стороны, показывает наивность, с другой стороны, положительную оценку офицерского корпуса Гитлером, который не мог представить себе заговор с потенциальным противником в той форме, в какой он на самом деле практиковался позднее. Это запрещение мер наблюдения означало, что предательские происки, в которые абвер и начальник штаба армии были вовлечены с 1938 года, не могли быть предотвращены. Они стали известны руководству рейха лишь из материалов следствия после покушения 20 июля 1944 года. Они привели, в частности, к казни Канариса и Остера. О том, что произошло в этой связи до и во время войны, можно лишь строить догадки, поскольку далеко не все было за прошедшее время опубликовано. Достаточно вспомнить лишь заместителя Канариса генерала Остера, в 1940 году безустанно сообщавшего планируемые даты наступления голландскому военному атташе Засу и тем самым expressis verbis (явно) принимавшего в расчет высокие немецкие потери. По сей день окончательно не разоблачен «Вертер» [430] ; через него, очевидно, все немецкое военное планирование во время войны с Россией попадало в руки советского Верховного командования.

430

Название русской шпионской организации.

До того времени командование вермахта выражало обеспокоенность в отношении всех внешнеполитических и военных решений Гитлера. Сошлюсь на отца: при объявлении всеобщей воинской повинности вермахт имел опасения по поводу 36 дивизий, которых не потерпят страны — гаранты Версальского договора. Когда этот факт как таковой был принят, их вдруг оказалось недостаточно. Хорошо помню, как отец, посмеиваясь, рассказал нам об этом. Я уже упоминал возражения Фрича против быстрого перевооружения, которое в то время требовалось по внешнеполитическим причинам, а также напряженность в отношениях между Гитлером и Верховным командованием вермахта во время Судетского кризиса. Армия уже тогда планировала государственный переворот. Также и по поводу наступления на Западе генералитет имел частью значительные опасения. Лишь только Россию армия рассчитывала разгромить в течение нескольких недель! Здесь опять же, должно быть, сыграли свою роль воспоминания о «предыдущей», Первой мировой войне.

Не следует ли искать отправную точку упомянутого Гальдером осторожного или даже негативного отношения консервативных офицеров к Гитлеру и его режиму, в определенной мере, в пропагандировавшемся Гитлером «народном сообществе», через которое они чувствовали себя в частной жизни задетыми сильнее, чем через внешнюю политику Гитлера? Стояло ли устранение из сферы принятия внешнеполитических решений в большей степени на переднем плане, чем внешнеполитические несогласия фундаментального характера? Можно ли игнорировать то, что для некоторых мотивом, ведшим к неприятию «ефрейтора» и его «народного сообщества», была попросту реакционная поза. Ведь как выразился о своем сословном сознании состоявший в сговоре с Черчиллем и Ванситтартом отпрыск старой прусской аристократии Клейст-Шменцин: «Аристократия должна настаивать на воспитанных на протяжении веков господской породе, господском чувстве и безусловном сознании принадлежности к верхам» [431] .

431

См. «Der Spiegel», 13. April 1998, S. 76.

«Маленький капрал» Бонапарт знал свой генералитет. Он имел в тогдашних условиях возможность сам «делать» своих генералов. Он мог отыскивать и приближать их. У «богемского ефрейтора» Гитлера такой возможности не было, или, по крайней мере, она, ввиду тяжелого международного положения, являлась ограниченной. Тем более он должен был бы заниматься ими, чтобы узнать их и быть в состоянии их оценить. Безусловно, ограничение гражданских прав было серьезным аргументом против его режима. Однако не тяготеют ли многие консерваторы к авторитарному правлению — хотя и при условии, что оно находится под их решающим влиянием?

Старейшую и эффективнейшую систему управления имела, без сомнения, немецкая армия. Я уже упоминал кратко немецкую систему командования. В ее основе лежал фундаментальный вывод, что наибольшей «эффективности» введенного в бой войскового подразделения можно достичь лишь тогда, когда каждый боец на своем месте умеет, в случае необходимости, действовать самостоятельно в духе соответствующего боевого задания для своего подразделения. «Пустота поля боя» [432] — в отличие от задействованных войсковых масс в XIX веке — требовала и обуславливала «инициативу и сообразительность» на всех уровнях вплоть до рядового солдата. Немецкая система военного командования, на практике пронизывавшая все ступени воинской иерархии от командующего армией до последнего гренадера, предоставляла эффективные рамки для того, чтобы обеспечить даже в самых тяжелых условиях оптимальное задействование войск, что в то же время всегда означало: с наименьшими потерями! В фундаментальном воинском регламенте (HdV 300) для сухопутных сил в составе германского вермахта был сформулирован замечательный принцип: «В сложной ситуации может оказаться лучше сделать что-то неправильно, чем не сделать ничего!» Поощрение немецких командиров всех рангов к собственной инициативе и самостоятельности, фундаментальному принципу основ немецкого командования, к утверждению которого стремились.

432

Термин распространен уже до Первой мировой войны в качестве характеристики современного поля боя.

Топ-менеджеры в политике и бизнесе мудро держатся в стороне от деталей, ограничиваясь установлением генеральной линии политики или бизнеса. Они надзирают за ходом дел и оставляют за собой «Controlling» (контроллинг) — как это называется сегодня. Данная практика освобождает первого человека от ответственности за вопросы, относящиеся к деталям, и защищает от перегрузки, без того, правда, чтобы снять с него общую ответственность. Гитлер с течением времени пошел — вероятно, из-за ложного понимания «принципа фюрерства» — прямо противоположным путем. Вместо того чтобы установить под своим руководством ответственное правительство, которое решало бы текущие задачи, которое он мог бы привлечь к ответственности и с чьей помощью ему удалось бы также, возможно, найти при случае «козла отпущения», он отстранял от дел все больше козлов отпущения, однако вместо замещения многих ставших вакантными постов он взваливал обязанности на себя. Под конец он взялся также еще и командовать армейской группой на далеком Кавказе. Само собой разумеется, что ни одной функции он эффективно выполнять не мог.

Де Голль и Франко структурировали свое правящее положение в первом смысле, не говоря уже о Сталине, который, будучи бессменным и абсолютным правителем Советского Союза, являлся до 1941 года лишь «Генеральным секретарем» партии, не занимая никакого поста в государственном аппарате. В качестве Генерального секретаря партии он представлял, так сказать, высшую контрольную инстанцию, и больше ему, как сильной личности, ничего не требовалось, чтобы обеспечить свою абсолютную власть в советской империи. Гитлер решал проблемы назначением «особых уполномоченных», по большей части подчинявшихся ему лично, нередко в качестве «высших органов рейха». Не будучи интегрированными в четко расчлененные рамки организации и контроля, они ссылались на пресловутые «приказы фюрера». Таким образом, их деятельность также не была согласована и не подчинялась текущему контролю.

Другой драматический пример кадровой политики Гитлера воплощается в лице Геринга. Еще в мирное время он был нагружен функциями и должностями, с которыми никакой бог не смог бы эффективно справиться. Уже лишь две важнейшие задачи, порученные ему, являлись чем-то большим, чем «full time jobs» («работы на полную ставку»): в качестве главнокомандующего Люфтваффе он нес ответственность за то, чтобы из ничего в течение короткого времени появились на свет мощные военно-воздушные силы, и, как «уполномоченный по четырехлетнему плану», он должен был обеспечить все сырьевое снабжение рейха и распределить сырье. Как мы уже показали, следовало, сверх того, ожидать, что обе эти функции приведут к серьезному конфликту интересов. Уже Битва за Британию в конце лета 1940 года явилась предупреждающим сигналом и должна была бы подвигнуть Гитлера на то, чтобы глубоко разобраться с развитием военно-воздушных сил и их руководством. Самое позднее после первых тяжелых атак союзной авиации требовалось бы сделать выводы в плане личной ответственности.

Если можно говорить о последовательности в отношении стиля руководства и кадровой политики Гитлера, то она состояла, с одной стороны, в ставке на людей, которых он считал лично преданными ему, и, с другой, в ориентации на многовариантность во всех областях, чтобы избежать аккумуляции власти. Предотвращение образования группировок, которые потенциально могли бы вынуждать его к нежелательным для него решениям, являлось, кажется, основным принципом его «системы правления». «Системы», которая была, без сомнения, до конца «успешной» в его смысле. Однако, к сожалению, она также предоставляла одну из важнейших граней структуры личности Гитлера, отчасти предопределившую катастрофу, в которую он столкнул Германию.

Время правления Гитлера делится на две части. Первый этап охватывает период с 1933 до конца 1940 года. Начиная с 1941 года у Гитлера можно было наблюдать прогрессирующее изменение личности. По замечанию отца, «фюрер (делался) по своим взглядам все более твердолобым». Оставался ли Гитлер в 1942 году, не говоря уже о более поздних этапах войны, все тем же, что и до 1940 года? Зимой 1939/40 года именно Гитлер, вопреки недовольному начальнику Генерального штаба, приказал осуществить план кампании на Западе, предложенный Манштейном. В 1943 году знаменитая операция «Цитадель» была начата так бездарно, что любой курсант мог бы ожидать немецкое наступление на утвержденных направлениях главного удара. Можно ли сравнить Гитлера, в 1940 году принявшего кардинальное решение по смещению направления концентрированного главного удара в середине фронта наступления на Западе, с ним же в 1942 году, с одной стороны, раздробившим силы своей армии одновременным наступлением на Волге и в направлении Кавказа, с тем чтобы, с другой стороны, вцепиться в конечном итоге намертво в известное имя «Сталинград», открыв русским тем самым возможность разрушительного контрнаступления?

Следует привести и два других решения Гитлера, а именно в качестве примера прогрессировавшей иррациональности — иначе это назвать нельзя. Подразумеваются, во-первых, требование Гитлера переделать уже существовавший в принципе «реактивный истребитель» Ме-262 в бомбардировщик, а во-вторых, создание так называемых «полевых дивизий Люфтваффе», в которых излишний наземный персонал Люфтваффе должен был использоваться в наземных боевых действиях. Последнее решение может быть связано с растущим недоверием к сухопутным силам, которым не хотели отдать «национал-социалистических» солдат Люфтваффе Геринга (divide et impera?) (разделяй и властвуй?). С военной точки зрения создание этих полевых дивизий Люфтваффе являлось абсурдом. Офицеры, унтер-офицеры и солдаты не имели никакого военного опыта, не были даже приблизительно обучены в необходимом объеме, зачастую даже и возглавлялись неопытными офицерами, то есть также и командные посты были заняты офицерами Люфтваффе. Эти дивизии частью буквально разваливались, когда им приходилось ввязываться в тяжелые бои. Если бы этих солдат Люфтваффе, вместо того чтобы бросить их сражаться в составе собственных дивизий, распределить по испытанным пехотным дивизиям (что в начале 1943 года в целом и произошло), то они вполне могли бы стать дельными бойцами. Я знаю, о чем говорю: после повторного взятия Харькова танковая дивизия «Лейбштандарт» получила в качестве пополнения 6000 человек «выбракованного» наземного персонала Люфтваффе. Эти люди перешли в Ваффен-СС не добровольно, их попросту перевели к нам. Танковому полку были приданы 600 человек унтер-офицеров и рядовых. Мне с некоторыми из наших опытных танкистов поручили в течение нескольких недель подготовить из этих солдат Люфтваффе боеготовых солдат танковых войск. Оглядываясь назад, я вправе констатировать, что эта цель была достигнута. Поскольку в рамках операции «Цитадель» я вновь должен был командовать ротой, которая, как и другие роты, была пополнена «людьми из Люфтваффе», я вправе судить об этом. Они так же дисциплинированно и эффективно выполняли свой долг, как и добровольно пришедшие в Ваффен-СС солдаты. Их, кстати, не делая различия, поносят вплоть до сегодняшнего дня, так же, как и всех солдат Ваффен-СС.