Мой отец видел Богов

Но время оказалось беспощадно даже к такому, как он. Со временем его лицо менялось, спина гнулась, кости слабели, а память изредка давала сбои. Он мог выйти из дома, пойти в магазин, а потом вернуться через час и спросить мать, зачем он вообще выходил.

Мне казалось, что это все было большим бредом. Казалось, что он специально давил на жалость и из-за вредности хватался за сердце, когда я пыталась делать что-то по-своему.

В последний мой визит мы праздновали с родителями новый год. Отец мало говорил, улыбался и слушал мои истории о новой работе и о странном парне по имени Кай, который мне казался на тот момент очень загадочным. Тогда я не думала, что через какой-то жалкий год мой шустрый старик, который в свои шестьдесят ходил быстрее меня, сообщит, что ему осталось жить три дня.

И вот, когда мы приехали в мой родной город глубокой ночью, на станции нас встретил отец. В его руках была палка, на конце которой болталась веревка с самодельным фонарем.

— Очень темно идти до дома, поэтому я ношу его с собой, когда гуляю, — сказал он. Я рассмотрела его морщинистое, обветренное лицо, серую шапку и огромную зеленую болоньевую куртку, которая была ему явно велика. На нем были черные ботинки со стертыми носами и такого же цвета широкие штаны. — Ого, кто это с тобой?

Я не успела ответить. Отец впихнул мне в руки палку с фонарем, схватил Йона и поднял его, прижимая к себе. Мальчишка вскрикнул от неожиданности, а потом рассмеялся.

— Здравствуйте, дедушка Арне!

Отец засмеялся в ответ:

— Все стали звать меня дедушкой, а ведь я еще так молод!

Йон не понял его шутки, поэтому уперся руками ему в плечи и строго посмотрел:

— А как же мне вас называть?

— Да я шучу! — оправдался отец. — Можешь обращаться ко мне не так официально, ведь ты тот самый замечательный маленький Йон?

И мальчик кивнул. Так старик и ребенок нашли общий язык. Отец поставил его на землю и протянул большую морщинистую руку. В другую он взял мой чемодан и велел идти впереди, чтобы освещать им путь.

— Как добрались, Йон? Понравилась поездка? Устал? — отец засыпал его вопросами. Мы шли от станции через посадки, которые отец назвал «лесом». Там, за этими деревьями, на возвышенности находилось небольшое поселение. Наш дом был дальше всех домов, потому что располагался почти, что рядом с берегом моря.

— Вот мы и пришли, Йон, это наш дом, — отец провел рукой в воздухе, показывая маленькому Йону открывшийся простор из темного неба, света маяка, крохотных домиков и звука плещущихся волн. Вдали лаяла собака. Это была Черешня, я сразу узнала ее голос. — Сейчас почти ничего не видно, но вот утром все будет по-другому.

Море волновалось. Чем больше мы приближались, тем сильнее волны ударялись о берег. Меня охватил холодный ветер. Пахло очень свежо и как-то одинаково. Запах был не таким, как в городе. Пахло морем, песком, сыростью, свободой и… родным местом.

Я вернулась домой.

Огромная псина прыгнула на меня, сваливая с ног. Йон испугался, прижавшись к деду. Я лишь рассмеялась, растворяясь в атмосфере детства и воспоминаний.

— Какая красивая мантия у этого Бога, — вдруг сказал отец, — я не верю, Герда, что ты этого тоже не видишь.

Отец открыл дверь, пропуская нас в дом. Черешня, воспользовшись моментом, проскочила мимо нас, забегая внутрь с мокрыми и грязными лапами. Она громко залаяла, встала посередине комнаты, стряхнула с себя влагу и, кинув любопытный взгляд на отца, побежала в гостиную.

— Дева Мария, помоги! Проклятая псина, как ты очутилась здесь? — это закричала с кухни мать. — АРНЕ!

Глава вторая,

в которой Маленький Йон знакомится с морем

— Арне, собака забежала в дом! Я же говорила тебе сразу закрывать за собой дверь, когда заходишь!

Матушка не успокаивалась. На кухне что-то загремело. Собака, громко топая лапами по деревянному полу, выбежала из гостиной и остановилась у кухни. Черешня медленно заглянула в приоткрытую дверь, вытягивая морду.

— Стой, где стоишь! — после этих слов на кухне упало что-то металлическое. Собака прижала уши к голове и помчалась к лестнице, чтобы спрятаться наверху.

Маленький Йон громко рассмеялся.

— Почему «Черешня»? — поинтересовался он, снимая ботинки.

— Потому что когда она была молодой, то ее темная шерсть на свету блестела каким-то синеватым цветом.

— И все? — удивился Йон, снимая ветровку и протягивая ее мне. Я продолжала стоять у входа с самодельным фонарем, осматривая дом, в котором за год ничего не поменялось. Сзади отец зашуршал тканью куртки. Он медленно пытался развязать шнурки, но те почему-то выскользали из его трясущихся рук.

— Папа! — я наклонилась к нему, помогая со шнурками, а он лишь положил старые, морщинистые руки с выстуапающими венками поверх моих и улыбнулся.

— Не утруждайся, я сам.

Наши глаза встретились. При ярком комнатном свете я хорошо смогла рассмотреть его лицо. Я очень пожалела, что не запомнила его с последнего момента нашей встречи, потому что не могла точно сказать, прибавлиось ли у него морщинок или нет.

Его пальцы всегда были горячими, но сейчас они источали холод и немного тряслись. Кожа на них стала сухой и неприятной на ощупь. Что-то в нем переменилось. Я не могла предположить, что за год он станет совершенно другим человеком.

Мы, живя с кем-то под одной крышей, не замечаем, как этот кто-то старает или взрослеет. Понятно, что человек, которого мы постоянно видим, меняется. Но эти самые перемены настолько малы, что не видны нашим глазам каждый день. Но стоит пройти не дню, а году с момента последней встречи — и вот перед вами совсем другой человек.

Неизменным остается только одно.

Глаза.

Глаза Арне были такими, как всегда. Простыми, немного наивными, частично грустными и в большей степени добрыми.

— Чего вы тут стоите? — заругалась мать, уходя на кухню. — Идите наверх и ловите ее.

— Бабушка такая строгая? — спросил Йон.

— Лучше не называть ее бабушкой, — в один голос сказали мы с отцом.

Маленький Йон, разумеется, ничего не понял, но в силу того, что был очень воспитан, просто согласился с этим фактом.

— Тетушка Хельга, — пояснил отец.

Я с радостью объяснила бы Йону причину подобного отторжения матери, но мне было страшно задеть его детское сердце суровыми глупостями взрослых.