Мой папа - плейбой

Впрочем, была у Богдана одна зацепка. И на дачу он стремился не только за тем, чтобы доставить Марика. Имелся повод посерьезнее. Он очень хотел пожать руку Ритиному деду. Если тот, конечно, подаст свою… Но в любом случае он скажет спасибо. Потому как этому человеку он тоже здорово задолжал.

А Николай Иванович их как будто ждал. Стоял у ворот, приложив руку козырьком ко лбу, и глядел на дорогу.

— Привет, дед! Дед — это папа. Пап — это дед, Николай Иванович. — Марк шустро выбрался из машины, приобнял деда, оглянулся по сторонам и быстро скрылся за калиткой.

— Что это с ним? — удивился Николай Иванович, поглаживая седые усы.

— Не знаю… — растерялся Связерский. — Богдан, — представился он, протягивая руку.

— Да уж знаем… Будем знакомы.

— Сочту за честь, — ни капли не кривя душой, кивнул головой Богдан. Дед чуть сощурился.

— А вы никак исправлять ошибки молодости явились?

— Кое-чего я уже не исправлю, как бы ни хотел.

— Это да. Но кто в этой жизни не ошибается? В раскаяние, как и в старость, не верят только те, к кому она еще не пришла. Так что… Вы уж только постарайтесь не добавить им новой боли. Иначе, несмотря на мою пришедшую старость — ноги я вам переломаю.

— Если добавлю им новой боли — я даже не буду сопротивляться, — пообещал Богдан, криво улыбаясь.

На том и остановились.

Вообще, со слов Марка, Богдан представил, что сразу по приезду им выдадут по лопате, ну, или тяпке и сразу погонят в огород. Но все обстояло совсем не так. На предложение помочь, хозяин ответил небрежным взмахом руки:

— Поздно уже. Солнцепек. А в солнцепек у нас что?

— Сиеста! — подсказал Марик.

— То-то же. И обед. Ну-ка, давай, беги, принеси овощей да зелени, а я нам плова разогрею.

Марк схватил ведро, висящее вверх дном на одной из штакетин забора, и помчал через сад.

— Что? — поинтересовался Николай Иванович, отрывая взгляд от кусочка сала, которое умело нарезал острым, как бритва, ножом на тоненькие слайсы. — Жалеешь о прошлом?

— Может быть. Но больше о будущем, которое в нем умерло.

Дед хмыкнул. Пододвинул тарелку, налил в стопку домашнего самогона и поставил перед гостем.

— На, вот. Помяни Димку-то.

Богдан опустил взгляд и протянул руку. Но замер, уже почти сомкнув пальцы на прохладном стекле:

— Я ведь за рулем, — прохрипел он, как будто лежащий на душе камень мешал ему говорить.

— До вечера все выветрится — не заметишь. А если что — можешь и у нас остаться. Места полно.

Богдан пожал плечами и одним глотком опустошил посудину. Скривился. Схватил ложку и отправил в рот первую порцию плова. А тут и Марк подоспел.

В общем, все прошло намного лучше, чем Богдан мог рассчитывать. К вечеру и правда вышли в огород. Вообще, у деда был установлен автополив, но кое-что приходилось поливать из ведра. Рабочих рук, как и трудового энтузиазма, хватало. Поэтом Николай Иванович мог отдохнуть. Он сидел на небольшой скамеечке у самой малины и наблюдал за происходящим.

Потом они играли в лото, сидя за столом в старой деревянной беседке, и болтали о своем, о мужском. О рыбалке, о машинах, о спорте… Как хорошо. Господи… как же невыносимо хорошо. Здесь все в этих разговорах — и связь поколений, и любовь, и смех, и общие воспоминания. Богдан зажмурился, неосознанным движением растер грудь, вслушиваясь в разговор деда и внука. Здесь только Риты не хватало. Он так явно представил ее рядом… Как она подкладывает своим мужчинам что-то в тарелку, как смеется над их спорами и улыбается легонько, но уже только ему… Таинственно, искушающе и немного стеснительно. Он еще в восемнадцать сходил с ума от этого странного коктейля.

— Марик… да ты совсем носом клюешь, ну-ка, давай, топай спать.

Полусонный Марк даже спорить не стал. Встал на автопилоте и, не попрощавшись, побрел в дом. Мелькнула мысль, что с уходом сына за столом повиснет напряженное молчание, но этого не случилось. В тишине было уютно.

А потом у Богдана зазвонил телефон. Это был агент, с которым Связерский не разговаривал вот уже… а с того самого момента, когда от души ему съездил по морде. Он немного помедлил, не слишком торопясь брать трубку. Разговаривать со Дагом Богдан не хотел. Тогда бы пришлось решать, как с ним быть дальше, а он еще определенно не созрел для такого решения.

— Привет, брат.

— Привет.

— У меня для тебя дерьмовые новости.

— Ты просто мастер, как их подать… — хмыкнул Богдан, пряча за невеселой улыбкой свою настороженность.

— Прости, Бо. Но это тот самый случай, когда, как ни подай…

— Ближе к делу.

— Это касается твоей сестры. Она… умерла, бро. Мне очень жаль.

Несколько долгих секунд Богдан молчал, тупо глядя в выцветшие глаза Ритиного деда.

— Бо… ты меня услышал, дружище? Там есть люди, которые проследят, чтобы все прошло самым достойным образом…

— Спасибо…

— Я могу тебе еще хоть чем-то помочь? Хочешь, я приеду к тебе? Или ты… ты приезжай к нам, Лили очень тебя звала.

— Нет. Просто сбрось мне контакты людей, которых ты нанял. Дальше я сам…

— Ты точно в порядке, потому что…

— Просто скинь номер.

Богдан сбросил вызов. Низко-низко склонился, между широко расставленных ног, делая жадные вдохи.

— Эй-эй, дружок! Ну, что ты? Ну-ка, вот… На, выпей маленько!

Связерский вскинул обезумевший взгляд на Николая Ивановича и, как под гипнозом протянув руку, опрокинул в себя самогон.

— Еще… — скомандовал он.

— А худо тебе не будет?

Замотал головой и не то чтобы доходчиво, но пояснил:

— Не могу… Не справлюсь…

— Тогда пей! Что случилось хоть?

— Сестра умерла… Сестра… Я пойду… можно я… возьму и пойду?

— Да куда ж ты пойдешь, глупый?

— К реке пройдусь… Не могу… — повторил опять севшим голосом. Дернул ворот футболки так, что тот затрещал по швам. Подхватил бутылку самогонки, сбежал по ступенькам беседки и, с трудом открыв калитку, побрел, куда глядели глаза.

Время существовать перестало. Как будто все привычные пространственные ориентиры стерлись, заштриховались болью. Богдан сидел на берегу и слепо смотрел вдаль. Он не успел. Не успел на какой-то миг. Ведь думал, думал найти сестру… Но так боялся увидеть, что с нею сделали время, жизнь и водка, что все откладывал. А теперь поздно. Он никогда не успевал. Кошмарный сон какой-то. Ведь только в кошмарах бывает, что ты куда-то бежишь-бежишь сквозь туман, спотыкаясь и падая, а когда до цели остаются какие-то миллиметры — она ускользает, и ты замираешь, скованный ужасом, сжимая в руках пустоту.