Мой плохой босс

В углу удивлённо хмыкает, удивляясь моей неторопливости, наша штатная вуайеристка, теоретически обязанная контролировать ход сессии. Хотя, разумеется, она пришла сюда попялиться на порку.

Ну да, ее удивление мне ясно. В отличии от него — она знакома с примерным ходом таких вот “мероприятий”

Эта комната и красный ошейник — так-то не для тех, кто любит прелюдии.

Здесь можно зафиксировать раба покрепче и браться сразу за разогрев. А можно и без разогрева. Если готов это оплатить, разумеется.

Но это знаю я, знает сучка, сидящая в угловом кресле, а он — не знает ничего из этого. И это хорошо.

Потому что с ним я не хочу что-то конкретное. Я хочу всё.

Госпожа мастер здесь не для того, чтоб мне мешать, в конце концов.

На этой дискотеке музыку ставлю я.

Как он на меня смотрит…

Если бы он смотрел так на кого-то другого, на другую Госпожу, я бы задыхалась от желания выцарапать эти глаза. Я бы запретила ему вообще поднимать ресницы, чтобы вот такой его взгляд больше не доставался никому.

Нет. Он смотрит на меня. Просит. Умоляет присвоить его себе поскорее.

И как я могу отказать в такой просьбе?

Все просто — толчок носком сапога в грудь, и вот — мой сладкий уже опрокинут на пол.

Он — дёргается, приподнимается на локтях, но я реагирую мгновенно.

— Лежать!

Опускаю ногу на голую грудь моего плохого мальчишки. Прижимаю его к полу, попирая его — моего побежденного врага. Наслаждаясь каждой секундой этой победы.

Ты не сбежишь от меня. Сегодня — не сбежишь.

А Он смотрит на меня неотрывно, и в его глазах расцветают фейерверки.

Хотел этого, да, малыш?

Он редко моргает, пытаясь не отводить от меня глаз.

Он тихонько сглатывает, потому что в его горле сухо.

Ты боишься меня, малыш?

Да?

И правильно.

Тебе, предательской душонке, что является ко мне, но подставляет щеки Эве — тебе нужно меня бояться. В конце концов, так больно, как мне делал ты, не делал даже чертов Ив.

И только ты, мой проклятый наркотик, от пристрастия к которому я не могу излечиться. Настолько, что в первый раз я согласна забрать себе Нижнего после Эвелины, даже если эта дрянь тебя трахнула.

Ты — мой, раз уж ты явился. И я заставлю тебя определиться. Заставлю от нее отказаться. Только позже. Чуточку позже…

Я наклоняюсь, веду сложенный вдвое плетью по его скуле, вниз, от виска. Прохожусь по подбородку, касаюсь губ…

Вижу язык — длинный, наглый, быстрый язык Верещагина — скользнувший по гибкой части плети. И этот же наглец, облизывается от удовольствия, будто не плеть мою на вкус пробовал, а какой то десерт от именитого кондитера.

Ему сладко!

Паршивец, а…

Но это ужасно заводит.

Домина — это изначально внешний образ. Не просто так. Мы позволяем себе надевать маски, менять роли.

В этой скучной блузочке, застегнутой под горло, я — твоя главная бухгалтерша, что таскается к тебе с отчетами три раза в неделю и которую ты можешь разделывать на части за нарушения дресс-кода.

А в ботфортах до бедра и кожаном корсете я — та, кто заставит тебя облизывать мои каблуки. Да, и ты сделаешь это с подлинным удовольствием.

И пусть я могу швырнуть тебя на колени в чём угодно, даже стоя в одних трусах посреди полного людей ресторана, мне не нужна атрибутика для этого, но внешние детали — это тоже элемент игры.

Я не люблю масок, это будто стирает с меня лицо.

Когда я хочу, чтобы мужчина целовал мои ноги — я надеваю туфли.

Когда я хочу, чтобы мужчина платил за место рядом со мной кровью — я надеваю их — сапоги на плоской подошве. Купленные в магазине товаров для верховой езды. Ни в коем месте не сексуальные, но зато — устойчивые. Чтобы после широкого замаха не терять равновесия на этих шатких шпильках.

У него красивые запястья.

Такие, на которых в удовольствие затягивать кожаные петли стяжек, чтобы зафиксировать его между двумя столбиками.

Спиной ко мне. На коленях. С опущенной вниз головой.

Он готов.

Какая сладкая картина, однако!

Как оторвать глаза? Есть варианты ответа?

Плеть практически пылает в моих нетерпеливых пальцах.

Время пришло.

Глубокий замах — и она летит вперед. Вперёд и вниз, к подставленной спине. Оставляет первый алый штрих и дарит мне первый судорожный вздох моего сладкого паршивца. Первый раз он ловит воздух ртом, пытаясь справиться с болью. Вот только кто сказал, что я хочу дать ему справиться?

Два. Три. Четыре.

Он почти захлёбывается ощущениями после трёх последовательных резких ударов.

Больно, любовь моя? Мне тоже было. Много-много раз. Из-за тебя! Возможно, именно сегодня мы будем квиты.

Плеть — не ремень, эта боль — резкая, горькая, сильная, и от нее кайфовать может не всякий маз. Я знаю. Я через это проходила. Пробовала. Чтобы помнить, насколько же это великий дар — подставить мне спину. Чтобы ценить каждую секунду этого принятия.

И кто здесь сильнее? Я? Или он, что надел ошейник и позволил мне сейчас себя не сдерживать?

Он!

Я знаю.

И я схожу с ума от того, что делаю.

С кем я это делаю!

Одинадцать…

На этом ударе я вырываю у него глухой стон. Первый. Судорожный. Он пытается задавить это, но в конце концов, ничего такого в этом нет.

Кричи, мой сладкий, кричи. Дай понять, что я здесь стараюсь не зря.

Боль — не всегда для удовольствия маза. Но есть слейвспейс, удовольствие от служения.

Я здесь. Я — с тобой. Я — только твое чудовище.

Тебе нравится?

Ему нравится!

Каждый стон — отдается мне эхом. Каждый — удар в мой панцирь, от каждого по нему расползается все больше трещин.

Что бы то ни было — он здесь. Снова. Снова кормит меня, снова принёс себя в жертву моего голода.

И этот вечер — он для меня, только для меня. Как тут откажешься?

Двадцать семь…

Мир шумит, и его терзает буря. Двенадцать баллов шторма.

Каждый взмах моей руки — порыв ветра, рвущий остатки сдерживающих меня цепей.

Каждый его стон — дождь, что смывает всю грязь, что на нас налипла. И нет валюты дороже для этой цели.