Мой плохой босс
Шрифт:
— Терпи, — фыркаю ему в губы, — ты сказал, что хочешь меня настоящую. Ответишь за слова?
— За каждое, — выдыхает Антон, а потом я крепче прихватываю его за член, и ему становится не до разговоров.
— Тогда терпи!
Может быть он и прав. И два года “до корпоратива” я и вправду сдерживалась слишком сильно и играла не свою роль.
Но дерзить мне безнаказанно этот наглец не будет.
Пусть вот так — задыхается, обмирает, глухо постанывает только от одних только движений моих пальцев. Его тело — будто гулкий контрабас и одно движение моей руки отдается дивным звуком.
И
А нет!
В этой сонате кульминации не будет. Один только облом.
И я замедляюсь, перехватываю грубее, притискиваю к стене сильнее, напоминая об иссеченной спине болью, отстраняю Антона от оргазма раз… Второй…
Господи, как же хорошо… Как мне нравится, не представлять себе на месте саба Антона Верещагина, а иметь его самого в своем полном распоряжении. Готового на все. И даже терпеть мои издевательства. Наслаждаться ими!
— Ира…
Еще больше мольбы? Надо же, а я думала, что знаю все тональности его умоляющего голоса.
— Ты что-то сказал? Я не расслышала, — мурлычу я, снова скользя пальцами по его дивному члену.
Сверху вниз. Снизу вверх. Теплая гладкая плоть в ладони, восхитительно твердая, очень многообещающая.
И аккомпанемент из рваных вздохов мне полагается в награду. Даже не хочется разжимать пальцы на этом “смычке”, он сладкий даже на ощупь.
— Госпожа моя…
Да-да, вот так надо! С голодным, темным исступленьем. Уже на все готов, а, мой сладкий? И плевать на больную спинку, лишь бы хоть в какой-либо вариации я тебе дала? Хоть что-то!
Интересно, почему он все это мне позволяет? Он! Неужто так сильны его сабмиссивные инстинкты? Так не хватало жесткой руки?
— Помиловать тебя, Верещагин?
Я замедляюсь снова. Если брать во внимание чрезвычайно раскаленный вид Антона — странно, что вода, падающая на его кожу с душевой панели, не испаряется еще на подлете.
— Нет, — наконец выдыхает Антон, и пальцы его на моей шее подрагивают, — помилования не надо. Карай до конца. Я заслуживаю.
Сладкий мой, медовый, такой шелковый паршивец.
Я точно его сожру. Ну, или он умрет у моих ног, умоляя разрешить ему кончить.
Но отказаться от него, вот такого — совершенно непосильная задача для меня.
Я могу лишь только продолжать его казнить. С жестоким удовольствием.
Глава 39. Антон
— Чисто теоретически, Верещагин, у тебя есть свой дом, и если мне правильно помнится — даже не один. Таскаться ко мне каждый вечер не обязательно.
Ирина говорит это, стоя в дверях своей квартиры, напротив меня и скрестив руки на груди.
— Не обязательно или нельзя? — педантично уточняю я, любуясь ею. — Принципиальнейшая разница, чтоб ты знала.
Теплеет. Теплеет воздух между нами, теплеет воздух вокруг нас.
Ира в белом тонком платье в черный горошек — такая вся из себя девчонка, легкая, почти невесомая.
И губы в розовой помаде.
Такой контраст с тем, какой она бывает настоящей — стальной, жестокой, способной скрутить тебя в тугую спираль, просто потому что ей так захотелось.
Моя
охуеннейшая.Смотрит на меня задумчиво, будто прикидывая, найдется ли у неё на меня время. И хочется сложить пальцы крестиком, как студенту, который стремался идти на пересдачу ненавистной философии.
Ведь я могу ей надоесть. Я не её блядский космический Пэйн. И будь я рациональней, я не выжимал бы из этих отношений такого градуса. Не возвращался бы к ней каждый день. Вот только я так не могу. Не получается. Она слишком легко может найти мне замену… Я уже знаю, я воевал за место у её ног.
Я ведь помню, для таких, как она — очень важны четкие границы. Контракт, оговаривающий все условия взаимодействия. Тот, в котором я могу вписать — согласен на всё ради своей Госпожи. И только ради неё.
И до сих пор нет никакого соглашения между нами, никакой договоренности. Мы просто трахаемся. И кто вообще мог предсказать, что меня будет беспокоить эта сторона вопроса. Я даже не знаю, насколько я её устраиваю и устраиваю ли вообще.
Она не говорит. Я не заговариваю. Чувствую, что при всем моем списке «заслуг» с гребанного корпоратива — любые претензии на что-либо серьезное можно просто сразу закопать. За оградой кладбища. Немыслимо даже то, что она мне сейчас позволяет быть к ней настолько близко.
Ирина думает еще минуту, явно желая подержать меня в подвешенном состоянии чуть подольше, а потом шагает ко мне и прихватывает меня за галстук, тянет меня в свою прихожую. Я уже не помню, когда наша с ней встреча начиналась по-другому.
Я склоняюсь к её губам, но… Но когда хоть эта восхитительная сучка мне давалась вот так просто?
Она уворачивается, так и подразнивая меня своим вишневым дыханием. Знает, что я хочу с ней целоваться. Я дохера всего от неё хочу. А она выдает мне себя по выдаче. Чайной ложкой. Зато меня выжимает каждый вечер досуха. Будто и не напрягаясь, берет в руку и выжимает как губку, заставляя иссыхать голодом по ней все сильнее.
— Не хочешь меня спросить, как прошло мое собеседование, а? — шипит моя мегера, каждым своим словом будто спуская с меня тонкую полоску скальпа.
Ну, упс. Логично было спросить, она при мне с утра на это собеседование собиралась. Простите, не догадался сразу. Прокололся где-то? Ну, это вряд ли. Я себя знаю. Хотя… Ирина меня знает тоже.
— Как прошло собеседование? — тоном пай-мальчика интересуюсь я.
Моя жестокая кошка впивается в меня своими глазами, как когтями.
— Паршиво, — мягко улыбается она, — оказывается, вакансия закрыта. Вот вчера еще была открыта, и собеседование мне назначили, а сегодня — упс. Уже нашли специалиста.
— Какая печаль, — вздыхаю я, — ну, ты же помнишь, что всегда можешь ко мне вернуться?
Зеленые льдинки смотрят на меня еще кровожаднее.
— Верещагин, у тебя деньги лишние? Всех ты не подкупишь ведь.
Каждое её слово — будто воображаемый укус. А я уже заебался, я не хочу воображаемых, я хочу реальных.
— А я тут при чем? — и ни один детектор лжи бы сейчас не усомнился в моей искренности. — Откуда бы я знал, куда ты устраиваешься?
— Оттуда, что пальчики свои с моего телефона ты зря не стер, — вкрадчиво мурлычет Хмельницкая, а я…