Мой Шелковый путь
Шрифт:
Это был хорошо знакомый мне отель. Забытые ощущения возвращались ко мне. Десять месяцев тюремной камеры показались мне гнусной и неуместной заплатой на моей жизни.
Теперь я ощутил прежний благоухающий воздух красивого мира. Под ногами сиял мраморный пол, над головой пылали сотни ярких ламп... Горячая ванна, большое зеркало, мягкий банный халат...
– Как хорошо, – вздохнул я, вытягиваясь на кровати.
Я заказал еду в номер.
Минут через тридцать приехала Наташа, и мы проговорили до утра. Я удивился, с какой беззаботностью мне давался рассказ о тюрьме. Оказывается, время необыкновенно быстро отгораживает нас от недавних неприятных
Утром я уже ехал поездом в Рим, к семье.
На вокзале в Риме меня ждали Марк Захарович Мильготин, сын Миша и Лола. Не думал, что когда-нибудь встреча с близкими людьми доставит мне такую беспредельную радость. Рукопожатия, объятия... они не способны передать полноту моего счастья и глубину моей благодарности за оказанную мне поддержку.
– Поздравляем, Алимжан...
Мы еще не успели доехать до гостиницы, а я уже мучительно думал над самым главным для меня вопросом: что дальше?
– Дальше будем просто жить, – ответила Лола.
– Но как, дочка? И где? Здесь жить нельзя. Я сыт здешним гостеприимством по горло...
Но итальянское «гостеприимство» на этом не закончилось. Выходя на улицу, я видел поджидавших меня агентов полиции. Они не таились, ходили за мной открыто.
– Повторяется французский сценарий, – сказал я Лоле. – Наблюдают. А что наблюдать? Я просто дышу. Просто наслаждаюсь состоянием свободы. Что они хотят увидеть? В чем хотят уличить? Они продержали меня в тюрьме десять с половиной месяцев! Разве им этого мало?
– Почему ты злишься, папа?
– Как тут не злиться?
– Какая разница, как они ведут себя? Тебе нет до них дела. Не должно быть. Ты же все равно не останешься здесь.
– Не останусь. Но раздражает их присутствие у меня за спиной! Я не останусь здесь, но не представляю, куда ехать.
– Возвращайся в Москву.
Она произнесла эти слова как нечто само собой разумеющееся. Внутренне я сразу согласился, правда, в консульство направился не в тот же час. Минул почти месяц, прежде чем я принял окончательное решение. Трудность заключалась в том, что у меня не было российского паспорта. Я никогда не отказывался от российского гражданства, но уехал-то я еще в советские времена. Для поездки в Москву мне нужны были российские документы.
Должен сказать, что в консульстве меня приняли очень хорошо. Мы с консулом уже встречались, когда он приезжал ко мне в тюрьму. Кстати, пустили его ко мне не сразу, потому что итальянцы отказывались считать меня гражданином России. «Вы узбек, – говорили мне, нагло улыбаясь в лицо, – поэтому вами должно заниматься консульство Узбекистана». Зато когда они заводили речь о русской мафии, я сразу становился для них русским. Далеко не сразу удалось моим адвокатам добиться встречи с российским консулом.
И вот теперь я пришел к нему.
– Не беспокойтесь, Алимжан, – сказал он мне. – Мы скоро подготовим необходимые документы. Это чисто технический вопрос. Но паспорт вы будете получать уже в Москве.
– Пусть так. Главное – уехать отсюда.
– Натерпелись здесь?
– Устал от их беззакония. Устал, что ко мне относятся не то чтобы без уважения, а как к самой что ни на есть бесправной твари. Если бы на собственной шкуре
не испытал их «демократию», то никогда не поверил бы, что такое возможно. Если честно, то я до сих пор не верю...Эпилог
По-настоящему трудно дается нам лишь одно – исполнение долга.
Жить – это не значит дышать, это значит действовать.
Не тот человек больше жила, который может насчитать больше лет, а тот, кто больше всего чувствовал жизнь.
Когда я летел в самолете, снова и снова возвращался мысленно то к одним, то к другим событиям моей жизни. Чего в ней оказалось больше – трагедии, комедии, абсурда? Смешное и грустное сплелось неразрывно, превратившись в причудливую картину бытия. Неторопливо пролистывая картины ушедших лет, я все-таки смотрел вперед. Жизнь продолжалась. Она даже не поменялась. Изменились декорации, но сама жизнь осталась прежней...
Самолет коснулся земли, и я, заметно волнуясь, ступил на родную землю. Итак, я снова в Москве. Российскую столицу мне не доводилось видеть уже давно, и я, признаюсь, не очень представлял, какова она теперь. Телевизионные новости не могли дать даже приблизительного представления о Москве.
В Шереметьеве меня встречали не только друзья.
– Здравствуйте, Алимжан, – подошел ко мне человек, и по его лицу я сразу понял, что он был из правоохранительных органов.
–Здравствуйте.
– Алимжан, мне хотелось бы поговорить с вами.
– Сейчас?
– Да.
– Отложить нельзя нашу беседу?
– Лучше, если вы уделите нам часок сейчас, а потом спокойно займетесь обустройством вашей жизни.
– Что ж, давайте поговорим. Где? Здесь?
– Нет, в городе. Я отвезу вас в наш отдел. Ваши друзья могут следовать за нами, если хотят, и подождут возле нашего здания.
– Да, было бы неплохо, чтобы кто-нибудь поехал с нами, – сказал я. – Мне, знаете ли, столько довелось испытать беззакония на себе, что я невольно начинаю подозревать подвох. Надеюсь, вы понимаете меня?
– Прекрасно понимаю, Алимжан. Мы в курсе всех ваших дел.
– Даже так?
– Вы человек известный, а история, в которую вы попали, была очень громкой, – сказал мой собеседник.
– Лучше бы мне никогда не знать, что бывают такие истории, – ответил я. – Ладно, куда идти?
– Машина у подъезда...
Отдел, куда меня отвез таинственный незнакомец, находился на Сухаревке, неподалеку от Института им. Склифосовского. В небольшом кабинете меня ждали три человека, все в штатском, но по их осанке чувствовалось, что все они занимают важные посты.
–Здравствуйте, Алимжан, – улыбнулся один из них и предложил мне стул. – Мы надеемся, что вы не обидитесь на нас за наше желание встретиться с вами как можно скорее. Не думайте, что у нас имеются к вам какие-то претензии.
– Какие могут быть ко мне претензии, если я пятнадцать лет не был здесь?
– Поскольку вы вернулись на родину и намерены, как мы понимаем, жить здесь постоянно, нам было бы интересно узнать о ваших планах. Ну и расспросить хотели о ваших зарубежных делах, если вы не откажетесь рассказать нам. Похождения у вас были, прямо скажем, необыкновенные.