Мой сын маг

Савл пожал плечами:

— Я просто создаю предметы, похожие на те, к которым мы привыкли, а потом говорю им, что они должны делать.

— Говоришь предметам, что им делать? — Химена удивленно покачала головой.

— Ах, да! — Она отвернулась и, глядя на сотворенную ею подзорную трубу, прочла короткое стихотворение, затем вновь поднесла трубу к глазам. — Ага, вот теперь она заработала!

Алисанда удивленно глянула на Савла. А он развел руками.

— Пленник — один из колдунов, — сообщила Химена, крепко сжала подзорную трубу, направила ее на подъезжавших к замку воинов и прочла какое-то стихотворение тоном, не допускающим никаких возражений. Опустив трубу, она довольно проговорила:

— Теперь он безопасен.

— А что вы сделали? — широко раскрыв глаза, спросила Алисанда.

— Отменила все его заклинания, естественно. Если он теперь попытается колдовать, все его заклинания обратятся против него. — Химена вновь посмотрела в подзорную трубу и довольно улыбнулась. — Вот уж не знаю, что он там только что замыслил, но он как-то странно ерзает в седле. — Чуть погодя она добавила:

— Снова попробовал — и опять не вышло.

— Мне бы хотелось, чтобы от него что-то осталось для допроса, — заметила королева.

— Что ж, будем надеяться, что он сам не переборщит в своем колдовстве, — пожала плечами Химена. Алисанда встревожено посмотрела на свекровь.

— Не «переборщит»? Как это понимать?

— Не переусердствует, — проговорила Химена — просто сама невинность!

Алисанда очень радовалась тому, что эта женщина на ее стороне и останется здесь, будучи связанной семейными узами. Королева решила, что ей следует помягче обращаться с мужем.

Кони галопом влетели во двор замка. Мэт спешился и улыбнулся Алисанде — та радостно улыбнулась ему в ответ, а Химена, прикрыв глаза рукой, с нежностью поглядывала на них обоих.

Рамон же не скрывал своих чувств: он взбежал по лестнице и заключил жену в объятия.

— Погляди, какой трофей я для тебя добыл, mi corazon! Но что ты с ним сделала?

— Да ничего особенного! — рассмеялась Химена. — Просто приказала, чтобы его заклинания действовали против него самого. — Ой, опусти меня, Рамон! Дети же смотрят!

Алисанда с Мэтом действительно не сводили с них глаз, и когда Рамон опустил Химену на землю, переглянулись.

Химена поправила прическу, улыбнулась и добавила:

— Если этот колдун пытался что-либо сделать для собственного блага, то это ему удавалось, но если он замышлял что-то против тебя, то получал по заслугам.

Отец удивленно обернулся, глянул на колдуна и крикнул Мэту:

— Помешай ему!

Мэт резко повернулся и увидел, что колдун становится прозрачным. Мэт поспешно пропел:

Это что еще за представленье?Здесь у нас не цирк, не балаган!Прекрати-ка это растворенье,Ишь какой нашелся Акопян!

Колдун перестал таять и выругался:

— Какой такой дрянной магией ты вынудил меня остаться здесь?

Мэт медленно запрокинул голову.

— Вот как? Ты разговариваешь на нашем наречии?

Глаза колдуна стали холодными, злыми.

— Самое варварское из всех наречий! Слова в нем текут как вода и утрачивают смысл!

— Да, у нас маловато гортанных звуков, — согласился Мэт. — Но разговаривать вы можете, господин колдун, и можете отвечать на вопросы.

В глазах колдуна блеснул страх, во он, брызгая слюной, ответил:

— Не стану отвечать ни на один твой вопрос!

— Не хочется звать тебя ни «колдуном», ни «пленником», — покачал головой Мэт, — а кстати, как тебя зовут? — Увидев, что по лицу мусульманина пробежала тень, Мэт уточнил:

— Назови свое мирское имя, тайного можешь не называть.

— Ахмед, — неохотно выговорил колдун.

— Ну, вот видишь? Вот ты уже и отвечаешь на мои вопросы.

Ахмед побагровел от злости.

— Больше ни на один не отвечу, напичканный свининой неверный!

— Свинина — неплохая вещь, если хорошо зажарена, — возразил Мэт и крикнул одному из солдат:

— Стражник! Сбегай-ка на кухню и принеси ветчины, которую подавали вчера на ужин!

— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, — ухмыльнулся солдат.

Стражник развернулся на каблуках и убежал. Лоб колдуна покрылся испариной.

— Ты не сделаешь этого!

— Почему бы и нет? — пожал плечами Мэт. — Гостеприимство — наш долг в конце концов. Терпеть не могу, когда мой гость голоден!

— Ты — свинья!

— Поосторожнее! — посоветовал Ахмеду Мэт. — Тогда получается, что ты проповедуешь людоедство!

— Я никогда не съем ни кусочка этого грязного мяса!

— Не съешь так не съешь, — уступчиво проговорил Мэт. — Но оно коснется тебя.

Отец Мэта нахмурился.

— Сынок, — сказал он, — я прежде никогда не видел, чтобы ты был таким непреклонным.

— Я теперь рыцарь, отец. И могу добиваться того, чего хочу.

— Но какое неуважение к чужой религии!

— Это же гуманнее, чем пытки, разве нет?

— Ты не смог бы причинить мне большей боли, чем та, которую я испытаю, если ты вынудишь меня согрешить! — обвиняюще проговорил колдун.

— А я бы на твоем месте усомнился в этом, — посоветовал колдуну Мэт и обернулся к отцу:

— Скажи, как ты думаешь, что бы произошло, если бы ты потер лампу и повелел джинну сделать с его бывшим повелителем все, что тому захочется?

— Нет, ты не сможешь совершить такую жестокость! — вскричала Химена.

— Да, не сможешь, — поддержал жену Рамон.

— Вот видишь? — Мэт пристально смотрел на колдуна. — Согрешить гораздо проще и приятнее, чем схлопотать от бывшего раба. Но еще приятнее согрешить по собственной воле, а не по принуждению.

— Я никогда не поступал вопреки своей совести!

— Почему же совесть не мешает тебе иметь джинна-раба и покорять христиан?

— Все, что делается для истинной веры, — не грех!

Мэт оглянулся на отца:

— Знаешь, когда я слышу такое от верующего, мне кажется, что тем самым он оправдывает нарушение самых главных заповедей своей собственной религии.

Рамон печально кивнул:

— Запреты на убийство и грабеж. Но, я надеюсь, ты не думаешь, что цель оправдывает средства?

— Иногда — думаю. — И Мэт подмигнул отцу так, чтобы колдун этого не заметил.