Мой Темный Квартет

1) рассказать ему о поле ребенка, до этого решив отгородиться от него;

2) разоткровенничаться перед ним;

3) заставить поцеловать;

4) позволить поцеловать;

5) позволить и — господи — практически заставить раздеть себя;

6) практически раздеть его...

Мы едва не занялись этим самым вновь! Качаю головой и кусаю губы, чувствуя привкус крови. Кошмар... Докатилась, однако — бросаюсь уже на него, как кошка в мае. И, хм, самое главное, что, если бы сейчас мне дали шанс переспать с ним, я бы — пха — не отказалась. Ни за что. Повторяю — докатилась, девонька. Угрюмо смотрю на стены, проклиная свой мозг и тело. Потом вдруг опускаю глаза вниз и смотрю на свой живот. А ведь … ведь еще незаметно, что так, где-то внутри, растет … мальчик. Мой мальчик. Наш мальчик. Снова хочется плакать, но я уже выплакала свое. Бережно кладу руку на живот, представляя, как буду качать его, разговаривать, одевать, гулять в парке, учить... Уже мысленно увеличиваю свой живот, думаю, как буду переваливаться из-за него. Смеюсь. А я ведь раньше как-то не задумывалась о процессе беременности. Нет, я давно знаю, откуда берутся дети, но между тем … Я как-то представляла все гораздо проще: забеременела, живот сразу вырос и — пуф! – ребеночек родился. Глупая... Вожу пальцем вверх вниз и улыбаюсь, как идиотка.

– Что, малыш?, – обращаюсь я к животу, глупо надеясь, что сын услышит. Кусаю губы, вспоминая последние часы, – псих у нас папочка, да? Псих … Да и мамочка тоже хороша... Наорала, выгнала ... Никогда не делай так, хорошо? Малыш … Так … так странно, странное чувство — говорить с пустотой. Но … но ты ведь слышишь, да? И думаешь, наверное «ох, и повезло с предками», – продолжаю хихикать, – не волнуйся. Мы … может … хотелось бы … исправимся. Ладно? Ох, и когда я тебя только увижу? Еще … еще сколько? Восемь месяцев … Это значит, я перестану ходить в колледж в следующем году... Уже перестану учиться, разве что на дому, потому что я не смогу ходить с тобой на учебу. Знаю, знаю, так делают, но я … я боюсь, боюсь своей неуклюжести, – обнимаю живот и качаю его, – интересно, каким ты будешь? На кого похож? На него? Его глаза цвета шоколада? Его бешеные волосы? Дерзкая улыбка? Загар? Или на меня? Мои космы? Мои синие глаза? Нет, – я качаю головой, – ты будешь похож и на него, и на меня … Ох, малыш, только будет лучше, если ты не унаследуешь наш характер и судьбу, было бы чудесно. И я … я мечтаю, чтобы ты жил в нормальном мире, без этих … этих всяких … демонов, – мурашки по коже. Ежусь и накидываю на плечи халат. Слышу, как за окном проезжает машина. Мама? Нет, мимо, – знаешь, чего я боюсь? Что моя мама узнает … точнее, когда она узнает. Она … она весь убьет меня, – вдруг смеюсь в голос, – хах, узнает, что у меня был первый секс, и тут же залетела. Может, даже пить бросит от смеха.., – промокаю лицо все еще мокрым полотенцем, – и что я такое говорю?..

Клонит в сон. Глаза слипаются. Медленно ползу к подушкам и, не успев достигнуть своей цели, засыпаю прямо посередине кровати: ноги свесились с краев, рука волочится по полу, лицо на скомканном одеяле... Спать... «Снится что-то очень странное. Я смотрю на все как-то со стороны, не принимая участия в действии, просто наблюдаю, безликая, бестелая, невидимая. Передо мной зала, как из современных сериалов о Средневековье: все в темных, мрачных тонах, канделябры, тусклые свечи, ковры из темно-багрового бархата, резные зеркала из почерневшего серебра, каменные плиты на полу, черные занавески, полностью перекрывающие окна, и портьеры, одинокая скамейка в углу и огромный трон. Из черного мрамора, покрытый темно-красной подстилкой и широкими подлокотниками. На нем замечаю, подойдя ближе, девушку: она полулежит в кресле, закинув ноги на один подлокотник и упершись в другой; черные кудрявые волосы достигают бедер, струясь на пол темными змееподобными зигзагами, кожа рук бледная, практически белая, ногти длинные и покрытые черным лаком, из одежды — полностью облегающее платье искристо-черного цвета, закрепленное едва-едва на плече, с широким вырезом от самого бедра, обнажающим длинные, такие же бледные ноги в тонких сетчатых колготках и черные туфли на высоченном каблуке. Ее лица не видно, оно скрыто за каскадом густых волос. Она лениво качает ногой, изучая свой маникюр, потом встряхивает головой, и я вижу скривившиеся пухлые губы, покрытые темно-бардовой, практически черной, помадой. Незнакомка резко встаёт и, стуча каблуками по плитам, подлетает к зеркалу, где некоторое время смотрит на себя, изучая свое отражение, и ворочает бумажки на столе. Тихо шепчет: «ничего, ничего... ни-че-го!» В следующее мгновение она также молниеносно разворачивается и прижимает к губам медальон, висящий на ее шее, который я раньше не заметило: резное произведение искусство с четырьмя отсеками: один полон ярко-рыжего дыма, второй – серебристого, третий и четвертый — металлического и коричнево-зеленого. Потом брюнетка поднимает голову и кричит. В медальон. В эту секунду она отбрасывает волосы с лица, и я падаю на пол, чувствуя, как с губ сорвался беззвучный, неслышимый ни для кого крик. У нее мое лицо, только более бледное и заостренное. У нее мои глаза, только более темные и густо-подведенные. У нее мой нос, только более горделиво вздернутый. У нее мои губы, только исковерканные мерзкой усмешкой. Она мой двойник. Нет. До меня доходит, и я холодею, не веря своим глазам. Это я есть я. Этакая темная, мрачная, неприятная я. Темная Я. Так и запомним — ТЯ. Не верится. Между тем крик ТЯ звенит в моих ушах.

– СЮДА! ВСЕ!

У нее мой голос, только более крикливый и пронзительный. Кто «все»? Кого она зовет? Слышу шаги за спиной и оборачиваюсь, смотрю на вошедших, потом подхожу ближе, чтобы лучше рассмотреть. Их четверо. Они стоят плечом к плечу, угрожающе одинаковые. Одинаковая одежда: черные сапоги до колена, черные кожаные штаны, черные рубашки, расстегнутые до середины груди, черные, опять-таки кожаные жилетки до середины бедра. Одинаковая поза: ноги расставлены на ширине плеч, руки сцеплены за спиной, головы подняты, глаза смотрят прямо перед собой, практически не моргая. Одинаковое выражение лица: полностью равнодушное. Хотя нет. Просто бесчувственное. У них нет эмоций.

– Вы долго, – кривится ТЯ, сложив руки на груди.

– Совсем не обязательно было кричать, – подает голос один из парней. Волосы на моей голове шевелятся, я буквально это чувствую.

Это Чак.

– Да, – таким же монотонным голосом откликается другой. Алан, – ведь бежать мы не можем, потому что ходим с определенной, угодной Вам, – он делает полупоклон, – скоростью.

– Не нуди, – отмахивается от него ТЯ, но заметно, что она любуется своими … подопечными, – я вас позвала по важному делу, – громыхая обувью, она оказывается вновь у зеркала. Все молчат, в то время как она вновь проверяет свое состояние и, видимо, уловив какой-то невидимый дефект, подмазывает верхнюю губу. Удостоверившись, что она выглядит идеально, поворачивается к не двинувшимся парням и слегка откидывается на столик, – у Люцифера скоро именины, и все наши бароны устраивают различные празднества, чтобы восхвалить Его. Между тем, я не получила ни единого приглашения. Ни одного. Это плохо, – тишина в ответ, – почему так? А?, – она изучает их, потом тычет пальцем в крайнего, – скажи ты, справа.

– Все довольно просто, – неужели этот ровный, без единого волнения и колебания, голос Айзека? Не верится.., – возможно, бароны не довольны, что Вы совратили практически всех их сыновей, не говоря уже о них самих. Но, в то же время должен заметить, все это не является причиной, потому что Вы являетесь украшением любого праздника.

– Выкрутился.., – смеется двойник, но видно, что она довольна. Медленно подходит и усаживается на свой трон, – ладно, вы должны будете убить всех баронов...

– Всех?, – слышу, наконец, четвертый голос, и мне хочется тут же спрятаться куда-нибудь в угол, забиться подальше от него. Грубый, тихий, жесткий, без каких-либо эмоций... Брайан.

– … убить всех баронов, – с нажимом повторяет ТЯ. Понимаю, что будь это кто угодно, от него бы сейчас не осталось ничего, за перебитую речь, но этому парню, как видно, все сходит с рук.

– Но почему?

– Потому что вы — мои рабы!, – ее голос повышается, – вы принадлежите мне! Ваши души — у меня, – она показывает на свой медальон, и до меня доходит: силы квартета — огонь, ветер, металл и земля, – ваши сердца тоже у меня, – вижу большую шкатулку, разделенную на четыре части. Не хочу заглядывать туда. Господи, – но это потом, а сейчас.., – она водит пальцем по губам, видимо, успокоившись, – уважь меня... Чарльз, – ее голос ласкает ухо, но в то же время корежит душу. Парень отделяется от друзей, как тень, и подходит к своей госпоже. Оказавшись в одном метре, он нагибается вперед, и тут темные коготки впиваются в его подбородок, тяня его вперед, буквально вталкиваю в кроваво-красные губы. Чак упирается руками в подлокотники, чтобы не упасть вперед, полностью подчиняясь желаниям своей королевы. Та же, искорежив и покусав его губы, слегка отталкивает парня назад. Тот мгновенно опускается на одно колено, положив на него одну руку, а другую убрав за спину. Другие трое секундой позже, одновременно, синхронно, повторяют его движение. Четыре пары глаз смотрят в пол. ТЯ ухмыляется и встает, минуя опустившегося перед ней парня, она направляется в сторону комнаты, которая находится за углом. Потом останавливается и оборачивается, – Чарльз, милый, ты очень … хорош, но сейчас мне хочется чего-то … пожестче, – она кусает губы и мурлыкает, – Брайан, иди, твоя очередь, – брюнет встает и, проходя мимо все еще стоящих на коленях друзей, замирает позади Двойника. Та улыбается и поворачивается к нему спиной, убрав волосы со спины. Его пальцы касаются брошки на ее плече, разрывают ее, и платье мгновенно летит вниз. Под ним … под ним ничего нет. Я вижу свое обнаженное тело со спины, и его я вижу не одна. Брюнетка усмехается, глядя на преклонивших колено «рабов», – можете встать, и, да, у вас сегодня выходной. Берите любую женщину в моем доме. Разрешаю. А ты — пошли, – ее рука резко рвет рубашку Брайана и также быстро расстегивает его штаны, одновременно тяня его за собой, в комнату, где я вижу огромную кровать..., – веселитесь!

Ее крик звенит в моих ушах, и я тоже кричу, пытаясь освободиться от этих щупалец тьмы» И, слава Создателю, просыпаюсь. Темно. Света нет. Я укрыта покрывалом. В первую секунду подскакиваю, потому что оно слишком холодное, потому ощупываю знакомую ткань и успокаиваюсь. Мама? Она пришла домой? Она укрыла меня? Улыбаюсь и опускаюсь обратно на подушки. Страшный сон все еще поглощает меня, но я стараюсь убедить себя в том, что это именно сон. И, спустя несколько минут, засыпаю вновь. *** Окно. Ветер стучит в стекла, намереваясь выбить их. На подоконнике преспокойно устроилась тень. Вдруг «голову» пронзил проблеск — дьявольская ухмылка в дыму. Тишину разбивает глухой, пахнущий плесенью смех, похожий на крики тысячи мучимых детей. В туманных руках подпрыгивает, мельтешит темный, но материальный медальон. Ручной работы. С четырьмя отделениями. Пустой. Пока что.

Глава 37.

Чего и следовало ожидать, утром Лекс проспала. Основательно. Когда она открыла глаза, в колледже прозвенел звонок на первую пару. Посмотрев на часы, брюнетка резко вскочила и начала метаться по комнате, надевая на себя первую попавшуюся одежду.

В итоге девушка слетела на первый этаж в одном кроссовке, держа в руке другой, джинсовых потертых шортах и длинной футболке на одно плечо с какой-то надписью на французском. Сжимая в зубах резинку, она пролетела в ванную, на ходу расчесывая и собирая волосы в неопрятный хвостик, быстро почистила зубы, умылась набегу, едва-едва коснувшись ладонями лица, и бросилась к двери, роясь на полке в поисках ключей, одновременно натягивая второй кроссовок. Сумка больно бьет по бедру, а телефон норовит выпасть, еле удерживаемый локтем. Даже не посмотрев на себя в зеркало, что было ее некой традицией, она уже открыла дверь и тут услышала.

– Доброе утро, милая!, – видимо, миссис Маллейн все это время наблюдала за движениями дочери молча, сидя на стуле около входа на кухню и сжимая в руке чашку кофе.

– А … да, – девушка рассеянно развернулась, кивнула ей, потом бросилась к ней, сделала три глотка кофе, не обращая внимания на недовольный выдох матери, кивнула еще раз и, помахав рукой, вылетела из дома.

– Рот протри!, – крикнула ей вдогонку Эббигейл, улыбаясь.

Лекс побежала по дороге, не реагируя на бьющую по ноге сумку и стирая кофейный налет с губ. Миновав два светофора на красный свет (ну, один на желтый), она неслась в сторону колледжа, но, достигнув самого оживленного переулка города, остановилась, так как тут нельзя уже было рисковать. Она вся вспотела, буквально чувствуя, как с нее течет, кофта неприятно прилипла к телу, как и волосы, изогнувшиеся на спине мокрыми зигзагами. И тут она уловила запах. Пряный, невероятно притягательный запах свежеиспеченного хлеба. Она нерешительно посмотрела в сторону магазина, потом на часы, потом на дорогу. «Ну, я и так опоздала. Так … почему бы … Мне же нужно есть, так? Даже за двоих. Мне нельзя голодать … Приду ко второму … Или ко второй паре. Не убьют меня». Решив так, брюнетка решительно направилась в сторону, откуда шел этот приятный аромат. Зайдя в магазин, она заказала себе чашечку кофе и булочку с маком и сгущенкой. Стоя в очереди, она лениво оглядывала магазинчик, иногда бросая взор на часы, но стараясь не нервничать. Тут она уставилась на женщину, стоящую перед ней: множество бус, колец, браслетов, среднего роста, крупные плечи, темные волосы... Она нерешительно коснулась ее плеча, заранее готовясь извиняться. Незнакомка обернулась.

– Это … это Вы!, – прошептала Лекс, удостоверившись, что это действительно та самая гадалка, – Вы — прорицательница из нового парка аттракционов!

– Тише, – поморщилась женщина, оглянувшись, – в обычной жизни я стараюсь не высовываться. Таких, как я, не особо любят, так что …

– Да, извините, – девушка пренебрежительно отмахнулась и наклонилась к ней, понизив голос, – Вы должны сказать мне то, что недосказали. Это очень важно для … для меня.

– Я не могу, дорогая, – та покачала головой, – не люблю говорить о плохом, особенно таким молодым. Более того, я тебя уже предупредила...