Мой труп
Шрифт:
Мы с Сашиком не были неприятны друг другу физически. В каком-то смысле мы стали ближе, чем родственники, - ближе, чем с Костей.
– Нет, здорово, что ты приехала.
– Сашик отлип от меня. Роль сменилась - стала трагической.
– Мы с Костей поссорились!
– Прости, это я виновата, - покаялась я.
Я сосватала Сашика в программу «Тайное - явно».
Он хватался за любую возможность явиться на экране, и, желая подсластить ему самомнение, я не подумала, что это явление вряд ли понравится Косте - Саша, на полном серьезе рассказывающий, как его такса общается с привиденьем соседа, умершего
– Мы поссорились из-за тебя!
– сказал Сашик с упреком: «Ты всю жизнь портишь мне жизнь!»
– Я же сказала «прости»…
– Из-за тебя и Андрея.
– Не из-за телесюжета?
– Это вчера.
– «Вчера» Сашу уже не интересовало.
Он жил сегодняшним днем, проживая каждое мгновенье кишками, не веря ни в «после», ни в «до». Мгновенье назад он любил меня. Теперь - опять ненавидел. Он был рожден актером.
– Мы поссорились утром.
– А можно подробнее?
– Я мысленно достала дневник, готовясь конспектировать каждое слово.
– Утром Яныч начал стучать к тебе в дверь. А я сказал: «Да оставь ты ее в покое. Может, у них любовь!»
Если утром он сказал это так, ясно, отчего Янис вскипел. Сашик произнес реплику раздора, выпятив грудь, расставив руки. Король Лир, намеревающийся прижать к груди меня - свою бедную дочь Корделию!
В эту секунду он был защитником моей любви. И ее же жертвой.
– Ау, масик мой! Ну какая любовь?
– пожурила его я с улыбкой всепонимающей матери.
Мать и ребенок - наши давнишние роли. Я не видела смысла менять репертуар.
– Не знаю.
– Сашик стал маленьким мальчиком, чья нежно любимая мать мешает ему играть в пасочки, вместо того чтоб пойти и подыскать себе, в конце концов, мужика.
– Хоть какая-то! Ну должна ж ты быть с кем-нибудь счастлива.
С кем угодно - только не с Костей. Саша и не скрывал свой подтекст.
– Должно ж у вас это когда-то закончиться!
– Все закончилось, Сашик. Давно. Мы просто друзья.
– Ты так думаешь?
– Он обрадовался как ребенок. И расстроился как ребенок.
– Нет, Яныч сказал, что я радуюсь по-свински, потому что ревную его к тебе. И мне наплевать, что Андрей опоздает на самолет. И Андрей тебе не подходит…
– И скажи, что он был неправ, - ухмыльнулась я.
– Была б твоя воля, ты б сбагрил меня и черту!
Сашик насупился. Передумал. Улыбнулся. Кивнул.
Если б на моем месте сидел Костя, мой масик отпирался б до последнего. Но, как и с Ариной, мы с ним легко принимали несовершенства друг друга. В нашем случае было просто бессмысленно лгать и пытаться быть лучше, чем есть, - ненавидеть друг друга еще больше мы б все равно не смогли.
– Может, и прав, - вздохнул Сашик.
– Но, по-моему, ты не должна его слушаться.
– С чего я должна его слушаться?
– Ты всегда его слушаешь.
– Неправда.
– Да ладно… Всегда. Мы ж любим его. Нашего Котика.
– Мы не любим. Ты любишь. Я - не люблю.
– Да ладно… Если бы вы не любили друг друга, ты б давно была замужем.
– Я была замужем. Забыл? Я не создана для семейной жизни.
– Когда ты жила с нами, ты так не считала!
– сказал Сашик резко,
Сказал так, что мне захотелось подуть на его обиженный палец.
– Саша, когда это было?
– Это было, - сказал он упрямо.
И в чем, в чем, а в этом он был прав.
Между двумя самоубийствами «от несчастной любви»… я была счастлива. Я опять победила!
Я снова поверила: норма - для ограниченных личностей. Любовным комбинациям нету числа. Если судить по «нехорошим» пьесам, мой вариант - почти банальный! За лето после второго курса я выхлебала боль до дна и… привыкла к нашей странной любви на троих. Осенью я окончательно переехала к ним.
Я привыкла есть приготовленный Сашиком ужин, делать с ним вместе маски из глины, покупать одну упаковку краски для ресниц на двоих и утешать его после ссор с Костей… Привыкла, что Костя моет мне голову. Привыкла, что мы читаем с ним все книги вместе, обговаривая каждый абзац. Привыкла обсуждать с ним каждую мелочь своей жизни и спрашивать его совета во всем. И прятаться под его подбородком, когда мне хреново. И рассказывать Косте обо всех своих пассиях (мы называли их «Наш мальчик» - «Наш мальчик-1», «Наш мальчик-12»), и высмеивать всех. И безнаказанно целовать его - в шею, в подборок, в висок, в бровь, в макушку… И жмуриться от нежности.
Мы были неприлично идеальной семьей! Никогда - ни после, ни до, ни тем более с мужем - мое счастье не было таким тихим и теплым, таким мещански-рождественским. Я возвращалась домой, и Костя ругал меня за промокшие ноги, и грел мои замерзшие ступни, и натягивал на них шерстяные носки. Я гладила ему рубашки и пришивала к ним пуговицы. Никогда никого я не слушалась так покорно, как Костю, - он мог заставить меня наново перегладить рубаху, переписать курсовую, выбросить на помойку любую любимую вещь. Никогда никому я не прощала то, что безмятежно прощала ему. Я простила ему даже Сашика…
И где-то на дне меня, как потускневшая монетка в колодце, по-прежнему лежала уверенность - мы были созданы друг для друга. Я могла прожить с ним до скончания лет! Так или эдак. Я б нашла способ. Но в тот день, когда Костя сказал, что навсегда уезжает из Киева в Питер, мое сознание треснуло. Раскололось!
Я выжила. И опять победила. Я вышла замуж… Это было давно. Так давно, что давно не было правдой.
Аж странно, что Сашик так и не смирился со мной.
– Ты правда больше не любишь Костю?
– Сейчас он ничего не играл. Он был самим собой. И я подумала, что за четырнадцать лет от Саши ничего не осталось - кроме любви. Он был одной непреходящей любовью к Косте.
– Хочешь правду, мой масик? Я плохо помню, что значит «люблю».
– То есть как?
– Мне никто не верит, но я даже в книжках пропускаю места, где написано про любовь. Мне их скучно читать.
– То есть как?
– повторил он.
Он смотрел на меня голубыми глазами мягкой игрушки. Он тоже не верил. В его понимании жизнь накручивалась на слово «любовь». Вся его жизнь - оказалась любовью к Косте. Любовь была фабулой, темой, идеей. Он был типичным героем мелодрамы - «незаконнорожденной дочери Мельпомены».