Мой труп
Шрифт:
«Мелодраму не зря называют пародией классицистической трагедии», - говорила нам Сфинкс.
Все в мелодраме было преувеличенно и неправдоподобно. Ее герои никогда не страдали трагическим выбором, их не мучили сомнения, не раздирали противоречия. Их позиция была однозначна. Я никогда не слыхала, чтоб Сашик горевал об уходе из театра Франко. Ни разу не поймала на крамольной мысли: а может, карьера была важнее огромной любви?
С годами он и сам стал походить на пародию - пародию на большую любовь. Все его страдания были преувеличенны, все признания неправдоподобны. Говоря о своих чувствах, он мог вдруг запеть оперную арию. И я сразу вспоминала, что мелодрама - переводится
Теперь, взирая на людей, упивающихся влюбленностью, я видела детей, умиляющихся своим глупым пасочкам. Когда я видела человека, страдающего от любви, у меня было такое чувство, словно его избивают у меня на глазах. В случае с Сашиком оно умножалось на сто. Я знала, как ему больно. Знала его боль лично. Именно Сашик не давал мне забыть, что любовь - это больно.
– Ты и мужа своего не любила?
– спросил он с любопытством. В его устах это прозвучало: «И давно ты больна?»
– Любила. Но до того, как вышла за него замуж.
Я вышла замуж за Виктора - свою первую любовь. В тот год, когда я окончила театральный, в начале зимы Костя вернулся в Киев… и Виктор тоже вернулся и заявил, что любит меня, но для того чтоб это понять, ему понадобились пять лет размышлений. Я сказала, что мне тоже нужно подумать, и мы ходили и думали, только это была уже не любовь, конечно.
В ту зиму я уже разучилась верить любви - я научилась бороться с ней, как с позорной манюрской болезнью. В ту зиму я еще не жила, а пережидала, когда при воспоминании о Костиных губах, пальцах, висках в моем горле перестанет вставать комок нежности - ненужной ему нежности. Когда, заслышав его телефонный звонок, я перестану подпрыгивать от счастья - глупого счастья. Когда все, что делает меня рабою, исчезнет, сдохнет и канет в Лету.
В ту зиму я уже знала, что самая настоящая, искренняя, самая большая любовь не гарантирует тебе ничего - кроме боли. Я больше не желала испытывать эту боль. И больше никогда не испытывала. И гордилась собой.
Много ли вы знаете женщин, действительно неспособных страдать от любви?
– Тогда почему ты не бросила его?
– спросил Саша.
– Кого?
– Костю.
– Мы же друзья…
– Да?
– Мой масик посмотрел на меня как на мать-предательницу.
– Тогда почему вчера, когда Женя сказал, что ты в спальне с Андреем, Яныч сразу встал в стойку?
– Когда Женя сказал это?
– встала в стойку и я.
– Мы поссорились…
– Из-за сюжета.
– А потом помирились. Костя стоял на коленях, он сказал, что любит меня, только меня… А потом пришел Женя.
– С пивом?
– С Доброхотовым… - Голос Сашика стал визгливым, предложения - рваными.
– И Костя сразу… - Он сморщился, собираясь заплакать. Как и положено опытной матери, я знала все интонации Сашика и все их последствия.
– А я сказал: «Если ты еще раз вспомнишь о ней, я уйду! Прямо сейчас!» И он забыл про тебя! А утром снова… Какая ему разница, с кем ты?!
– Саша, пойдем, выйдем в холл.
Я поволокла его в пустое фойе, проклиная манюрскую привычку накручивать себя на пустом месте. Я видела, Сашик вот-вот заревет или запоет на глазах у ведущей Марлены и потеряет лицо. Или работу.
Я посадила его на пуф:
– Прежде всего, Андрея со мной не было!
– Потому что Яныч сказал, что он тебе не подходит?
– Сашик скрючился на пуфике. Он горько ревел. Маленький мальчик с морщинами под глазами. Лучше б он спел мне арию «Смейся паяц». Пение всегда помогало ему собраться, поверить в себя.
– Янис
никогда не говорил мне такого!– А Андрею сказал. Они говорили на кухне. О тебе!
– Когда это было? Еще до сюжета?
– Да… Я зашел, чтоб позвать их смотреть мой сюжет, и услышал…
– Что?
– Твое имя.
– Мало ли как они меня поминали. Может, на хуй послали.
– Не тебя… А меня… Яныч сказал: «Уходи, не мешай нам»!
– Просто он не любит, когда ты ведешь себя так, будто все должны бросить все и смотреть твой сюжет.
– А утром Яныч сказал, что я готов сосватать тебя черту!
– Это я тебе сказала! Только что!
Еще одна бабская склонность - рубить все в один винегрет. Я перестала понимать, где правда, где истерика. Я прижала его и стала гладить по вздрагивающей, несчастной спине.
Его неизбывная детскость, так раздражавшая Яниса, вызывала у меня материнские чувства - он был, пожалуй, единственным, кто вызывал их у меня. При виде детей я испытывала недоумение. Я никогда не хотела ребенка. Разве что на третьем курсе от Кости. Но Костя не хотел детей. Их хотел Саша. А рожать от Саши не хотела я… Сашик, вот кто страстно мечтал родить: «Ну почему, почему я не могу? Когда мы занимаемся сексом, я думаю, вдруг случится чудо», - признавался он.
Естественно, мне. Костя таких дум не любил. Мы говорили о детях только друг с другом - мы оба хотели родить от Кости.
– А Костя сказал, что с Андреем ты станешь тупой манюркой, - наябедничал Сашик. Его спина успокаивалась под моими руками.
– Неужели? А Костя не сказал тебе, кто я сейчас?
– не сдержала я приступ сарказма.
Что за вопрос?!
Идеальная подруга, чьи запойные поступки не могут быть продиктованы низменной манюрской влюбленностью. Идеальная женщина, неспособная написать говно и оправдать Галилея. И неважно, что мне за тридцать, я сплю лишь со снотворным, а засыпая, реву в подушку…
Мне вдруг захотелось подойти к зеркалу. Захотелось понять: я никогда не изменюсь? Я всегда буду идеальной для Кости? Что-то страшное было в его слепоте.
«В его?» - проклюнулся Игнатий Сирень.
«Ты всегда его слушалась»,– сказал Сашик.
Он знал меня - как себя. Все наши спорные поступки мы оба совершали исключительно за Костиной спиной. Иначе почему я сразу отключила мобильный? Еще до того как сформулировала: Костя заставит меня набрать цифры «02». И я послушаюсь! Послушаюсь, как девочка-паинька. Я поверю, он прав. А разве не прав? Костя всегда мог заставить меня сделать все что угодно!
Костя сказал, я не вправе искать компромисс, и я больше не писала о театре. И больше не ходила в театр… Костя уличил меня в манюрстве, и я разучилась страдать от манюрской любви.
«Тогда почему ты не бросила его?»– спросил Сашик.
Я бросила мужа и полсотни мужчин, но так и не бросила Костю. Если не любить его - гарантированный способ быть с ним, чем так уж плох такой вариант?
«Фатальная ошибка», - объяснила наш Сфинкс.
Но не гамартия. Гибрис - гордыня! [16]
16
Гибрис - театральный термин, происходит от греческого слова «гордыня». Из высокомерия герой трагедии бросает вызов богам, что и приводит его к катастрофе.