Мой труп
Шрифт:
– Не совсем… Все закончилось тем, что я приняла снотворное и отрубилась.
– А-а…
По напряженной паузе стало ясно, что разговор закончен.
– А почему ты не осталась? Тебе не понравилась наша компания?
– Я знала, вопрос попросту глуп - просто не знала, как еще, не наводя подозрений, расспросить ее.
– Знаешь, - Инна остановилась. Внутри похожего на лабиринт многоэтажного «карандаша» было холодно, как в склепе, и, оказавшись здесь, я всегда вспоминала, что его построили на втоптанном в землю еврейском кладбище.
– Я не удивляюсь,
– Как?
– Я не обиделась - я обрадовалась, что диалог свернул в нужную сторону. Я знала, как мы живем.
– Никто, кроме меня, и не заметил, что ты ушла. Они ссорились на кухне из-за каких-то наркотиков!
– обличила нас Инна.
Наркотики… Привычку искать вдохновенье с их помощью Янис привез из Питера. Он не стал наркоманом - даже ЛСД он попробовал всего раз и отверг. Все очень легкое - Котины фирменные коктейльчики из травки, иногда кокаин. Вчера в антракте Оля упрашивала Костю отдать ей таблетку экстази - он сопротивлялся. Ничего интересного. Зря Инна заговорила о Косте. Я не хотела думать о нем.
У моей курсовой «Образ Сани Красельниковой…» не было финала. Но были серьезные подозрения, что финал этот будет плохой.
– А ты заметила, как я ушла?
– шагнула я на твердую почву.
Инна была покороблена - ссора из-за наркотиков явно не произвела на меня впечатления, а это, в ее понимании, говорило о многом.
– Конечно, я заметила, что тебя нет, - ответила она голосом классной руководительницы, в образцовом классе которой завелась малолетняя шваль.
– Только я одна и заметила. Только я и Андрей…
– Правда?
– Я спросила чересчур громко. Я забыла про Костю, про Арину, про Сашика, про курсовую…
«Господи, это правда? Ты правда общалась с Андреем уже после того, как я ушла?» - готова была прокричать я на весь холл. На весь склеп телецентра с огромной ямой по центру. В центре ямы был мост к лифту. Я стояла на этом мосту между ее «да» и «нет».
Но Инна расценила мой энтузиазм по-другому.
– Да, он заметил. Вы поссорились с ним?
– Она решила, что он - мой парень.
– С чего нам вдруг ссориться?
– По-моему, он самый нормальный человек из всех, кто там был.
По-моему, Андрей просто пытался охмурить тебя - а эту реакцию каждая женщина считает самой нормальной, что ни на есть. Даже такая, как Инна. Увидев ее вчера на спектакле в составе съемочной группы, я изумилась, как она постарела. Инна казалась теткой под сорок.
Ей и было где-то под сорок. Но между теткой «под сорок» и барышней «немного за тридцать» - пролегала бездна. И при виде ее внутри меня шевельнулся страх… Вдруг мы все выглядим так? Настолько не девочками, настолько не мальчиками?
– Андрей проводил меня до дороги и посадил на машину.
– Какой он молодец!
Моя версия подтвердилась. Вечный дамский угодник, вот кого ты облюбовал себе на ночь. Я постаралась увидеть Инну его глазами: обширные бедра, огромная грудь - многим мужчинам нравится. Я представила их в антракте. Понятно, почему он отшил
Арину. Андрей всегда был верен даме сердца на вечер. Он был джентльмен в своем роде.Только Инна - не мы. Такая не ляжет в постель с первым встречным лишь потому, что у него красивая морда, а красота приключения представляется выше морали.
– А перед этим ты постучала ко мне?
– поставила я точку над «i».
– Да. И я, и Андрей. Приятный молодой человек, - Инне было приятно вновь ощутить себя женщиной.
– Да, он у нас бубочка…
Лифт вознес нас наверх. Мы зашли в монтажную, я плюхнулась в кресло.
Я была невиновна! Оправдана по всем статьям. Хеппи-энд. Финита ля комедия. Занавес!
Конечно, ребята из «02» не вычеркнут меня с ходу из списка подозреваемых. Конечно, мой мент скажет: «Вы могли выйти из спальни, убить его и вернутся назад».
Но отныне я такая же подозреваемая, как все остальные. В сравнении с остальными я даже в особом - привилегированном положении. Теперь показания Арины, Жени и Кости: «Она заперлась в спальне с Андреем» - будут работать на меня.
«…с Андреем» - опровергнет Инна.
Что осталось? «Она заперлась в спальне». С тех пор меня никто не видел!
Я посмотрела на экран монитора и замерла. Андрей. Крупный план. Белогвардейская фуражка. Его лицо прожило не дольше секунды. Его сменили другие кадры. А поверх них шел текст, начитанный голосом Инны:
«Спектакль «Дни Турбиных» оказался открытой политической акцией. Артисты выкрикивали со сцены антиукраинские лозунги «ломать эту чертову комедию с украинизацией», «терроризировать население гнусным языком, которого и на свете не существует»… Вызывая вопрос, кто финансирует этот театр и не заслужил ли он официальный запрет на въезд в нашу страну?»
– Ты написала этот текст?
– спросила я, не веря.
– Да.
– Но это же наши друзья…
Я запнулась. Они не были друзьями Инны, они были моими друзьями.
Но Инна не стала меня поправлять.
– А это наша страна, - непререкаемо сказала она.
– И они не имеют права говорить здесь такие вещи!
– Но это сказали не они. Это сказал Михаил Булгаков. Это текст его пьесы.
Несколько секунд Инна колебалась - но спорить со мной, дипломированным театроведом, не стала.
– Значит, они не имели права цитировать здесь такие высказывания! Булгаков был украинофоб. Он ненавидел нашу страну.
– Нет, он любил ее. Просто он жил в другой стране.
– Той страны давно нет.
– Но он любил ее.
– Это не оправдание. У нас другая страна, независимая - со своим языком, своей украинской культурой, своей украинской историей…
– Этой страны тоже нет, - сказала я.
– Что?
– Ее еще нет. Ты говоришь о воображаемой стране. О стране своей мечты. И выдаешь мечту за действительность.
Я вдруг поняла, что цитирую того же Булгакова: «все любят Украину волшебную, воображаемую». Был ли он украинофобом иль нет, он выразил главную проблему своей страны наиболее точно и горько.