Мой Тургенев

Бенефис прошел успешно, но уже 12 февраля мадам Виардо написала письмо в дирекцию театров с просьбой об увольнении по причине внезапной болезни – коклюша. Ей было выплачено все причитающееся по контракту оставшееся содержание, и она, дав в том расписку, отбыла в Берлин, и оттуда в Париж. Далее продлевать контракт Виардо не решилась, она как женщина умная и привыкшая все просчитывать наперед, видела охлаждение к ней русской публики и не хотела его усугублять. Но она понимала, что именно в Петербурге, где перед ней было открыто широкое поле деятельности, и где публика и критика были к ней так благожелательны, только там она сформировалась, по-настоящему, как певица и артистка.

В течение этих трех лет Тургенев и Полина Виардо часто встречались в России, а во время ее отъездов в Европу между ними наладилась переписка. Первое письмо Полине Виардо Тургенев пишет сразу после петербургского сезона 1843-44 гг.: «…Через полтора месяца вы будете во Франции; я заранее радуюсь той радости, которую вы испытаете при свидании с вашей матушкой, с вашим ребенком, со всеми вашими добрыми знакомыми, но, если когда-нибудь мысль ваша перенесется на Север, не правда ли, вы не станете опасаться, как это могло быть перед вашей первой поездкой, что не найдете здесь искренних и верных друзей? Должен вам сказать, что вы оставили здесь о себе глубокую память; о вас говорят, вас любят, за исключением м-ль Волковой, вашего заклятого врага… В Большом театре не осталось ни одного свободного места. Итак, прощайте или, лучше, до свиданья. Будьте счастливы. Право же, когда я обращаю к вам это слово, мне нечего к нему прибавить, ибо я говорю его от всего сердца и говорю его часто, потому что мне кажется, что такие пожелания должны исполняться. Прощайте же еще раз и позвольте пожать вам руку, как в былое время».

Яркий образ великолепной певицы и талантливой актрисы затмил в глазах Тургенева всех и вся. Эта женщина привязала к себе великого писателя, приковала к себе его мысли и чувства на долгие годы.

* * *

Тургенев и Полина Виардо принадлежали к разным сословиям, он был потомственный дворянин, а она – певичка, или актерка, как говорила о ней мать писателя. Однако Полину Виардо это ничуть не смущало, она ставила себя чрезвычайно высоко. В разговоре была находчива, блестяща, смела, характером обладала властным. На сцене казалась смелой и страстной, а в жизни, по воспоминаниям современников, была женщиной чрезвычайно расчетливой и практичной.

Если перед Иваном Тургеневым были открыты двери всех петербургских светских салонов, то иное отношение было к Виардо, несмотря на одобрительное отношение аристократов к ее искусству. Ее приглашали петь в лучшие дома С-Петербурга, однако по окончании выступления она уже не принадлежала к этому высшему кругу. Она не была частью его, она лишь его обслуживала, конечно, за большие деньги. Об этом оставил воспоминания князь Мещерский, который познакомился с четой Виардо на балу у поэтессы графини Е. П. Растопчиной в 1844 году:

– Побеседовав с г-ном Виардо, я отправился в бальную залу, где встретила меня прелестная хозяйка, озабоченная тем, что г-жу Виардо никто не приглашает и она одна не танцует. Она обратилась ко мне, как к хорошему знакомому, с которым она не стеснялась, чтоб просить меня пригласить ее хоть на одну кадриль, что я и исполнил с готовностью. Г-жа Виардо была очень любезна и очень грациозна, но танцевала немного вприпрыжку, как танцуют обыкновенно француженки. В это время я заметил между маменьками, сидящими вдоль по стене залы, большое оживление: они как-то всполошились и стали что-то шептать между собой, показывая в мою сторону. Когда кадриль кончилась, то к великому моему изумлению я узнал, что маменьки нашли слишком щекотливым для своих дочек танцевать вместе с актрисой и находили мой поступок дерзким и непристойным. Разумеется все это говорилось втайне, шепотом… Таков был еще тогда в передовом петербургском обществе взгляд на театр и на актрис в особенности.

Когда первый пыл восторгов от выступлений примадонны поутих, стали слышны и критические нотки в откликах о ее пении. Выдающаяся немецкая пианистка Клара Шуман записала в своем путевом дневнике: «Вечером была на концерте Виардо. Очень скучно. Ничего кроме итальянской музыки… Полина очень хорошо спела русскую народную песню и вызвала даже не энтузиазм, а фанатизм. Это было чрезмерно и могло возмутить каждого здравомыслящего человека, понимающего в музыке, отдающего должное искусству Полины, но различающего и ее слабые стороны. …». Тайный советник Тенгоборский докладывал в министерство двора об артистах венской оперы и, в частности, оставил отзыв о пении Виардо: «Линда» – …госпожа Тадолини не похорошела, но она много лучше госпожи Гарсия…, «Севильский цирюльник» – г-жа Гарсиа поет в нем с известной нам бравурой. Мне бы хотелось, чтобы она меньше манерничала. Это ей не удается…»

И если эти отзывы иногда слышались даже в первый, наиболее удавшийся оперный сезон певицы в России, то во второй и особенно в третий сезоны таких негативных откликов стало много больше. В октябре 1845 года «Северная пчела» с удивлением отмечала: «Италианская опера продолжает свое блистательное существование, хотя прошлогодний энтузиазм наших дилетантов видимо охладел. Аплодисменты истощаются, крики восторга слабеют». Или «первое представление «Семирамиды». Что же? Четвертая часть кресел в первых шести рядах были пусты. Это грустно».

Там же, позднее: «Не исправило положения и появление П. Виардо в «Любовном напитке». Слухи разнеслись, что г-жа Виардо играет через силу, чувствуя себя не очень здоровой. И действительно, на этот раз в ее пении заметна была некоторая слабость». В начале 1846 года, все то же: «Заметьте странное положение нашей превосходной певицы г-жи Виардо-Гарсии в этой опере: все удивлялись, отчего ее партия не произвела никакого эффекта над зрителями… Публика наша нашла оперу скучной». Грустно, но похоже, что первоначальный энтузиазм, вызванный пением певицы в России, исчез «как с белых яблонь дым».

Известный революционер Герман Лопатин познакомившийся с певицей в 70-е годы очень резко и неодобрительно отзывался о ее творчестве: «И что такое Виардо? Я знаю французское женское воспитание… Собрали вокруг нее своих знаменитых друзей и сделали ее такой, какой она была, ее муж и любовник, если таковым был Тургенев. Муж ее был очень умным господином. Это для нас, русских, monsieur Виардо только муж Полины Виардо, а для французов madame Виардо только жена Луи Виардо. Это был очень образованный и очень сведущий в литературе и искусстве человек. Интересовался он и политикой и смыслил в ней много. Французы знали его». Поддерживал это мнение и известный художник Боголюбов, который был хорошо знаком с четой Виардо: «Зная Виардо, я по-своему составил о нём высокое мнение. Первое – как знатока музыки и знатока людей, ибо он из простой цыганки создал Полину Виардо великой артисткой и дал ей всестороннее образование, которым она блистала до конца дней своих…»

Несомненно, входил в группу поддержки певицы и преданный Тургенев, он подбирал ей русский песенный репертуар, хлопотал о продлении ангажемента в России, заботился о благоприятных отзывах в газетах и журналах, печатал ее музыкальные сборники.

Полина Виардо всегда умела поддерживать нужные знакомства. Говорили, что она обладала громадными связями со многими импресарио и артистами, которые помогали в ее собственной певческой карьере, а позднее она их использовала для продвижения своих учениц. В Петербурге она близко сошлась с Михаилом и Матвеем Виельгорскими, известными петербургскими аристократами и меломанами. Они оба были близки ко двору и непосредственно влияли на выбор ангажированных артистов. Они снабдили певицу рекомендательными письмами в Москву, благодаря которым там создавалась благожелательная атмосфера вокруг ее выступлений. Дом графов Михаила и Матвея Виельгорских был важнейшим музыкальным центром столицы. Г. Берлиоз, посетивший в 1844 году дом Виельгорских, называл его «маленьким министерством изящных искусств».

Приемы у Виельгорских разделялись на две совершенно различные половины, приемы графини отличались изысканной светскостью, а у графа Михаила 2–3 раза в неделю собирались не только известные музыканты, писатели и живописцы, но и актеры и даже газетчики… На половину Михаила Виельгорского получила приглашение и Полина Виардо. Кроме камерных музыкальных собраний, в большом зале дома Виельгорских постоянно давались открытые концерты и музыкальные утра, собиравшие весь музыкальный и интеллигентный Петербург. Полина Виардо хорошо понимала ценность и общественную значимость знакомства с Виельгорскими, долгие годы поддерживала переписку с Матвеем Виельгорским, и называла его своим другом. Кроме важных связей в театральном мире дружба с Виельгорскими служила ей поддержкой в чопорном аристократическом обществе, которое не относилось к ней как к равной.