Мой Ванька. Том первый
Шрифт:
– Николай Фёдорович, вы тогда скажите Тане, чтобы готовила всё необходимое, – прошу я зама. – Я быстро.
– Ты хоть чаю попей! Да поешь чего-нибудь. Ты же не знаешь, что там тебя ждёт и сколько времени придётся там находиться, – охлаждает он мой пыл и сразу выходит.
– Чаю мы тебе сейчас сообразим, – Кирилл Сергеевич начинает суетиться. – Ты скажи мне, чего это ты так приоделся?
– Это Ванька меня обрядил, – говорю я гордо. – Сказал, что не может видеть, как брат ходит чёрт знает в чём.
– Вообще, Ваня – большой молодец.
– Вы ещё не всё про него знаете. Вечером расскажу о его
– Ладно-ладно! Я насчёт чая, а ты иди в свой кабинет и переодевайся.
Захожу в кабинет. Таня суетливо собирает сумки.
– Привет, Танюша!
– Александр Николаевич! – она бросается меня обнимать, а потом и украдкой целует. – Я так соскучилась!
– Танюш… Ой… Совсем задушила! Дай я переоденусь.
Только сейчас она обращает внимание на мой вид.
– Ой… Какой вы стали…
– Это братишка меня приодел. Спасибо ему! Ладно, давай выйди, а я переоденусь.
– Можно подумать, что я вас без одежды не видела, – она тихонько смеётся, но выходит, стрельнув напоследок карими глазами.
В уже знакомом вертолёте трясёмся с Таней, сидя рядом. Летим в неизвестность, поскольку действительно совершенно нет сведений, что там за больной и вообще что с ним.
– Рассказывай, как ты тут без меня работала? – пытаюсь я перекричать шум двигателя – К поступлению готовилась?
– Вы уехали, и сразу нам с Петей пришлось всё время вот так вот по вызовам, – кричит она мне в ухо.
– Ну а что-нибудь читала?
– Конечно! Почти всё, что вы оставляли, прочитала. Много непонятного, правда.
– Это мы с тобой разберём вместе.
– Мы вместе будем только разбирать мои вопросы? – хитренько спрашивает она.
– Ой, Танюшка… Бедовая ты девчонка! – фыркаю я.
– А я действительно бедовая! – весело отвечает она.
Вертолёт садится.
– Александр Николаевич, мне тут надо ещё с почтой слетать. Я вернусь через два часа, – предупреждает меня Фёдор, лётчик, который нас всё время обслуживает.
– Хорошо! Мы справимся. Ждём!
До чего тут все жилища местного населения похожи! Как всегда, к нам бегут люди с фонарями и призывно машут руками. Похоже, что-то серьёзное стряслось.
Да уж… Серьёзнее не придумать. Женщина аж корчится от боли. И температура зашкаливает. Даже по внешним признакам у неё гнойный аппендицит. Да и своим зрением я это вижу. А вертолёт я опрометчиво отпустил…
Приходится принимать трудное решение. Я ассистировал Николаю Фёдоровичу при таких операциях неоднократно, но сам ещё не оперировал. Надо решаться и «резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита», как было сказано в одном замечательном фильме.
– Так, Танюша, тут гнойный аппендицит. Придётся делать операцию здесь, иначе будет всё плохо. Скажи, что нужны чистые тряпки, и много. Только чистые! И много горячей воды. Анестезию не забыла, как тогда?
– Я специально проверила! – обиженно восклицает она.
– Молодец. Давай, переводи.
Таня начинает лопотать на местном.
– Да, ещё скажи, что света надо побольше.
– Я уже сказала. Сама догадалась! – она улыбается.
Обезболиваю всё-таки гипнозом. Укол делаю только один. Ну не знаю я, как больная переносит анестезию! Оперирую прямо на её лежбище. Господь, наверное, мне всё-таки помогает. Руки будто сами
совершают нужные движения. Таня, подавая инструменты, почти не ошибается. Натаскалась! Молодец! Светят мне тремя фонарями. Света хватает, но хотелось бы, чтобы было ещё посветлее…Ну вот. Теперь шов…
– Александр Николаевич, дайте я… – шёпотом предлагает Таня. – Меня уже научили…
– Нет, Танюша. Здесь темновато. Было бы светло – делала бы ты. Извини, не обижайся.
– Да я не обижаюсь… Только вы устали, я же вижу! Прямо с самолёта – и на операцию…
– Такова участь врача! – невесело замечаю я. – Ты ещё не раздумала?
– Никогда!
Выхожу на свежий воздух, а Таня тем временем объясняет пациентке, что надо лететь в больницу.
Снова захожу в жилище.
– Ну что?
– Они сказали, что если великий шаман так говорит, то надо слушаться.
– Опять всё то же! Опять я шаман! – тихо возмущаюсь я.
– Вы же опять пользовались гипнозом! – поддевает Таня. – Вот и получите народное уважение. Только вы ведь действительно шаман! Вас за глаза местное население только так и называет. Или не согласны?
– Я и сам уже не знаю, кто я, – демонстративно отмахиваюсь, но мне всё-таки чертовски приятно.
Проследили за выгрузкой больной из вертолёта и входим в здание больницы. Опять встречают нас Кирилл Сергеевич и Николай Фёдорович.
– Ну, Саша… Вот и пришлось тебе аппендицит вырезать! – глаза Николая Фёдоровича довольно блестят. – Я же тебя предупреждал! Уверен, что ты всё сделал отлично. Не страшно было?
– Знаете, я как-то про страх и забыл, – признаюсь я.
– Вот это и есть самое главное! – хирург поднимает вверх палец. – Это значит, желание помочь больному пересилило страх. Молодец! Думаю, теперь ты ещё и мой ученик.
– А я хочу ученика поругать, – спокойно говорит Кирилл Сергеевич. – Сам догадался за что, или подсказать?
– Да понял я, что нельзя было отпускать вертолёт, пока не осмотрю больную. Поздно, но понял…
– Это называется – самоуверенность, Сашенька. Такого себе позволять не должно!
Он делает ударение на первом слоге слова «должно», и от этого фраза становится более значимой.
– Понятно, Кирилл Сергеевич… Усвоил.
– Надеюсь. Теперь пошли домой. Антошка заждался. Придёшь, ляжешь спать, отдохнёшь, а все разговоры – завтра.
– Представляешь, Юра, Саша сам прооперировал аппендицит в сугубо полевых условиях. Только с самолёта приехал и сразу полетел на дальнее стойбище. А там пришлось резать. …Вот и я говорю – молодец! Ты понимаешь, какая у него хватка?
Я всё это слышу сквозь дрёму и понимаю, что Кирилл Сергеевич расхваливает меня Юрию Степановичу по телефону.
– Юра, об этом мы с ним поговорим завтра. Ему надо хорошо отдохнуть после всех событий. Да не сопротивляюсь я! Я готов его выслушать и обсудить все варианты. Да… Я понимаю, что он упёртый… И про будущее его я понимаю… Ладно, ты меня утомил. Завтра поговорим с Сашей и созвонимся.
Понятно… Тайное общество в действии.
По какой-то негласной договорённости мы с Кириллом Сергеевичем совершенно не трогаем тему нашего возможного перемещения. Идём на работу и говорим о чём угодно, кроме этого.