Мой вид любви

— Фу-у-у-у, — произносит женский голос. — Здесь попахивает депрессией.

Я поворачиваю голову и вижу Лекси и Джорджию, стоящих в дверях. Лекси ухмыляется, а Джорджия мягко улыбается. Моё сердце сжимается, и слёзы наполняют глаза. Не могу вспомнить, когда видела их в последний раз. Может быть, на их выпускном… Вау, это было… десять месяцев назад?

— Чего, чёрт возьми, ты ждёшь? Иди сюда и обними меня, — требует Лекси. Я встаю, но застываю на месте. Если я обниму её, то потеряю самообладание. А это то, что я делаю сейчас — теряю самообладание.

— Отлично, тогда мы подойдём к тебе, — они обе пересекают комнату и заключают меня в крепкие общие объятия. Слёзы, которые подступали к моему горлу, выступают наружу. Одна за другой они текут по моим щекам, как река, прорывающаяся через плотину.

— Всё хорошо, — говорит Джорджия, потирая рукой мою спину.

— Что вы, здесь делаете?

Они, а также моя семья и друзья, несколько раз пытались навестить меня после смерти Йена, но я снова и снова отталкивала всех, пока они, наконец, не сдались и не позволили мне погрязнуть в моём горе в одиночестве.

— Мы оставили тебя в покое, но теперь не собираемся уходить, — Лекси отстраняется и кладёт руку на бедро. И тут я замечаю её волосы.

— Ты покрасила волосы? — я провожу по ним пальцами. — Срань господня, они светлые… как у блондинок-блондинок.

Лекси смеётся и бросает на меня растерянный взгляд.

— Я покрасила волосы, год назад…

— А я даже не заметила… — ох, я действительно отстойная подруга.

— У тебя случилось много всего, — говорит Джорджия, пытаясь оправдать меня.

Но так ли это? Много ли чего произошло?

С тех пор, как умер Йен, я только и делала, что оплакивала его потерю. Я бросила колледж, перестала работать в развлекательном центре, который помогает содержать моя семья. Я не занималась в спортзале. Правда была в том, что в моей жизни ничего не происходило.

— Красиво, — говорю Лекси. — Подходит к той сексуальной форме сёрфингистки, которая у тебя есть.

Джорджия смеётся, а Лекси закатывает глаза.

— Итак, что вы здесь делаете? — спрашиваю я снова.

— Сейчас весенние каникулы, — отвечает Лекси. — Мы едим в Кабо с нашими родителями и подумали, что могли бы вытащить тебя из этого дома и вывезти на несколько дней к солнцу. Я умираю от желания окунуться в волны…

Я уже начинаю качать головой, прежде чем она успевает закончить предложение, и они обе начинают хмурятся.

— Я ценю вашу поддержку, но я просто не готова ко всему этому.

Последний раз я была в Кабо с Йеном во время весенних каникул в его выпускном классе.

— Не готова к чему? — возражает Лекси. — Полететь на частном самолёте в Кабо и провести пять дней, валяясь у бассейна и на пляже?

Я понимаю, о чём она говорит, но не могу этого объяснить. От мысли о том, что мне там будет весело без него, сводит живот. Каждое общее воспоминание о нас будет заменено другими воспоминаниями, но уже без него. А я не могу этого сделать. Всё, что у меня осталось, — это мои воспоминания. Я не могу их заменить…

— Мы с Йеном вместе ездили в Кабо, — выдыхаю я.

Обе девушки хмурятся и кивают.

— Ты не можешь делать так вечно, — говорит Лекси.

— Просто ей нужно больше времени, — тут же возражает Джорджия.

Время: то, чего, как я думала, у нас с Йеном было предостаточно. Только оно закончилось задолго до того, как должно было, оставив мне только память о нём.

— Мне правда жаль, — отвечаю я им. — Я не могу. Я ненавижу, что вы проделали весь этот путь…

— Мы прилетели с родителями. У папы были кое-какие дела по фитнес-залу перед нашим отъездом, — произносит Джорджия.

— В следующий раз, — предлагаю я, но в моём тоне нет уверенности. — Спасибо, — благодарю их. — Спасибо. Спасибо.

— Пожалуйста, — Лекси вздыхает, притягивая меня в объятия. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — отвечаю я ей, прежде чем обнять Джорджию. — Желаю вам хорошенько отдохнуть.

Когда они выходят за дверь, входит моя мама. Она обнимает их и желает хорошо провести время. А потом мы остаёмся одни.

Сначала она ничего не говорит, просто подходит к балкону, где я сидела, и берёт в руки потрёпанный листок бумаги.

— Сколько таких ты написала? — спрашивает она, поднимая листок.

— Ни одного.

Её глаза на мгновение расширяются.

— Но я видела тебя…

— Это всё, что я написала, — я киваю в сторону листка, моё горло начинает сжиматься от переполнявших эмоций. Я ненавижу себя за то, что всё что я делаю целыми днями, это плачу. И когда я кажется, наконец, прихожу в себя, то снова плачу.

— О, Микаэла, — мама бросает письмо на мою кровать и заключает меня в свои объятия. — Мне больно видеть тебя такой, моя милая девочка, — моё лицо утыкается ей в грудь, и я сдавленно всхлипываю. — Я так сильно по тебе скучаю, — бормочет она, пока я плачу в её рубашку. — Пришло время, милая. Время двигаться вперёд. Ты заслуживаешь новую жизнь.

— Я не знаю, как справиться с этим, — признаю я. — Моё сердце… Мне больно, мам. — дрожь сотрясает моё тело, и мама обнимает меня крепче. — Я чувствую, что словно примёрзла к тому, что было пятнадцать месяцев назад, тому рождественскому дню, когда узнала о смерти Йена. Всё, что я делаю или о чём думаю, напоминает мне о нём, о нас, — я шмыгаю носом. — У нас были планы, и теперь… — я икаю. — Я не знаю, что мне теперь делать. Я чувствую себя такой потерянной. Он должен был быть со мной навсегда.

Мама слегка отстраняется и смотрит мне в глаза.

— Делай это день за днём. По одному шагу в день. Это всё, что ты можешь сделать. Но ты действительно должна начать двигаться вперёд.

— Я не знаю как.

— Только ты можешь это понять, — отвечает она. — Ты скорбишь. Но сидеть в этой комнате, избегая жизни, — это не выход, — она целует меня в лоб. — Я еду в развлекательный центр. Хочешь присоединиться ко мне?

Мои родители помогают управлять развлекательным центром, который был создан для того, чтобы уберечь детей от улицы. Мои бабушка и дедушка начали это, потому что мой отец был одним из таких детей.