Мой властный миллиардер

21. Мечты сбываются

Незамутнённая радость щенка -это всегда искренне, без подделок. Они как маленькие дети не умеют лгать.

Чистое удовольствие и неподдельное умение удивляться!

Азы собаководства Настя Метёлкина

Я готовилась к выставке, как на войну: лучшее платье, продуманная «боевая раскраска». Я даже босоножки выбирала тщательно, хоть не из чего особо было: две пары на все случаи жизни.

Стас настаивал, чтобы за мной заехать. Я отказалась, хотя смутно подозревала: он уже в курсе, где я обитаю, но будоражить местную общественность и давать пищу для сплетен -явно лишнее.

Я прекрасно доберусь на метро. Пройдусь по улицам. А Стас пусть ждёт меня у входа в галерею, где проходит выставка.

Всё сложилось весьма удачно. Душа пела, улыбка цвела, настроение - отличное. Я даже на какое-то время о злостном миллионере забыла. А что? Свет клином не сошёлся, Земля с рельс не сошла. Ну, почудилось мне что-то, туман в голове разум затмил на время - с кем не бывает? Жизнь прекрасна и удивительна, и я в этом убеждаюсь в который раз.

Стас показался мне ещё лучше, чем я его запомнила. Всё в нём было, как надо. Никакого тебе делового костюма, галстука и жёсткого воротничка. Он выглядел потрясающе и дорого, но вполне демократично. Неискушённый взгляд вряд ли бы остановился на джинсах и футболке, не зацепился бы даже на дорогущих часах у него на запястье. Выглядит он как студент, папенькин сынок.

В нём была некая небрежность, стиль. Но слишком хорошая стрижка, обувь, запах парфюма и шмотки не из секонд-хэнда всё же неоднозначно говорили: он дорогой и элитный, как марочный коньяк.

Светло-русые волосы развевал ветер. Они у него чуть длиннее, чем положено, но и длина эта выверенная какая-то, специально смоделированная. А может, я придираюсь. Так-то он хорош: высокий, статный, плечи широкие, таз узкий, ноги ровные. Брови тёмные, глаза то ли серые, то ли синие - не разглядеть издалека, а вблизи смотреть на Стаса пристально мне не хотелось.

В руках у него - букет из роз. Нет, ничего особенного. Не огромный неподъёмный веник, а очень аккуратная полусфера, где по краям - тёмно-розовые цветы, затем - кремовые, а в середине - белоснежные. Залипательно, глаз не оторвать.

– Привет!
– улыбается, как Чеширский кот.

– Здравствуй, здравствуй, парень Стас, - улыбаюсь в ответ и чувствую себя меркантильной сволочью. Ощущение такое, словно родину предала и продала.

Странно устроен человек: я душу была готова продать за то, чтобы попасть на выставку. Несколько часов назад чуть не плясала от счастья, что желаемое в руки упало. А сейчас стою в шаге от мечты и чувствую себя предателем, способным ходить на задних лапках, как собачка, за сладкой конфеткой.

А может, я просто не готова к свиданию со Стасом. Я всё-таки не бабочка, что легко с цветка на цветок порхает. Давлю в себе честные мотивы и делаю шаг вперёд.

– Это тебе, - протягивает Стас букет.

– Наверное, лишнее, - не решаюсь взять цветы, но Стас берёт меня за руку, вкладывает розы и сжимает мои пальцы.

– Расслабься, Настя. Это всего лишь выставка и всего лишь цветы для красивой девушки. Мне приятно их дарить. Небольшой знак внимания от мужчины, которому нравится доставлять девушкам удовольствие.

Эк он загнул. Лицо искреннее, глаза честные, а слова звучат двусмысленно. Или это я такая извращенка подозрительная.

– Пойдём, - протягивает он руку, - нас ждут.

И всё другое перестаёт существовать, когда мы наконец-то проходим Рубикон галерейного порога.

Внутри - таинство. Картины на стенах. Фрагменты жизни, в которые падаешь и не знаешь: вернёшься ли. Старые дворики, дома, когда-то бывшие чуть ли не дворцами, а сейчас - в морщинах времени, жестокости человеческого потребительства. Храмы, превращённые в склады, эпохи, разделённые на коммуналки...

Он умел передавать дух. Архитектурные линии создали другие мастера, а Стефан отразил характер каждого места, которое рисовал.

Это как в портрете. Есть просто блины-лица, где не прочесть ничего, кроме лоб-глаза-нос-губы. А есть живость ума в глазах. Особенности личности, что сквозят во взгляде, линиях подбородка или губ. Смотришь и думаешь: алчный, жестокий, властный.

Так и тут: каждый городской пейзаж - целая история, которую можно увидеть, прочитать сквозь мазки масляной краски или разводы акварели. Где-то хочется плакать, где-то восторгаться или умиляться, а где-то чувствуется грусть, теплота, скорбь, отчаяние.

Хочется притронуться руками к нарисованным камням, чтобы почувствовать их шероховатость или холодность - так это выпукло и ярко, пронзительно и здорово.

Я потерялась, погрузилась, растворилась. Забыла, кто я, где и с кем. А в голове, как цветы сквозь асфальт, проклёвываются собственные линии, рождаются мои дома, которые я ещё не создала, но очень хочу.

– Нравится?
– голос за спиной похож на удар хлыстом: высокий, но глуховатый, с жёстким дыханием и чуть картавой «р». Оборачиваюсь стремительно. Мужчины улыбаются мне с пониманием - Стас и незнакомец. А я понимаю: это он, художник, автор картин.

– Очень!
– искренне и с чувством, не пытаясь даже выразить всё, что творится в душе - это невозможно передать словами.
– Стефан?
– смотрю на мужчину вопросительно. Ему слегка за тридцать, и он неуловимо похож на Стаса. Не такой высоки й, худощавый, в очках. Волосы светлее - льняные почти, стрижка неаккуратная, почти неряшливая. Но тёмные брови и губы заставляют переводить взгляд с одного мужчины на другого.

– Вообще-то, Стёпа, - почти смеётся Стас, - это он за границей офранцузился или обуржуился - даже не знаю, как правильнее сказать.

– По рождению - Степан, по документам - уже Стефан, - протягивает он мне руку и я вкладываю в его длинные пальцы с обкусанными под корень ногтями свою ладонь.

А я Настя.

– Девушка, что покорила моего брата, - он не сводит с меня глаз - внимательных и изучающих.
– Он только о вас и говорит после «Города Ангелов», бредит, можно сказать.

Эта откровенность смущает меня, выбивает из колеи. Я не готова к подобным откровениям. Это всё равно что зайти за кулисы и увидеть изнанку театра - рутинную и обыденную, лишённую торжественности и пафоса.

– Перестань, - толкает Белова в бок Стас, - ты её смущаешь.

– Брат?
– переспрашиваю, чтобы выйти из зоны неудобных для меня разговоров.

– Троюродный, моя мама с его мамой - двоюродные сёстры, - поясняет Стас, но я почти его не слушаю: там, у дальней стены, призраком мелькает тень, и я вглядываюсь пристально, пытаясь понять: то ли Орловского сюда чёрт принёс, то ли мне он просто везде мерещится.

Скорее всего, последнее. К сожалению, рана ещё свежа, а сердце у меня нежное и впечатлительное. Никак не удаётся выкинуть господина Владимира из головы. Но я очень стараюсь. И однажды всё получится!