Мой властный миллиардер
Шрифт:
– Поехали, я отвезу тебя.
– Ты сегодня щедрый Дед Мороз?
– улыбается она устало. Кажется, за эти дни она похудела. Не удивительно. Слон от такого бешенного темпа жизни свалится. А Метёлкина держалась, как стойкий оловянный солдатик.
– Я сегодня добрый Папа Карло: не буду из твоего бревна делать Буратино.
– Сам ты бревно!
– сразу же вспыхивает боевым знаменем Настя.
– Ладно, - сдаюсь сразу же, - Я задумчивый Пигмалион, что видит нежные изгибы своей Галатеи, но не спешит ваять её из камня.
– Ты поэт, - фыркает она и
– Зовусь Незнайка, - открываю перед нею дверцу машины.
– От меня вам балалайка, - хихикает Метёлкина, забираясь в салон. Я не церемонюсь: сажусь рядом. Григорий молча трогает.
Я нахожу Настину руку. Сжимаю, а потом поглаживаю пальцы. Она не отнимает. Кажется, ей хорошо. А мне... это нельзя передать словами. Взрыв хлопушки, когда и радостно, и приятно, и разноцветное конфетти летит во все стороны. Как в детстве, только всё по -взрослому.
У Насти закрыты глаза и приоткрыт рот. Она дышит чуть слышно. Уснула? Меня это огорчает так, что я на миг чувствую себя обманутым. Я целую неделю мечтал, ждал, грезил по ночам. И вот наступил торжественный момент, а меня не оценили. Заснули. Вырубились.
А через минуту я понимаю, что дурак и осёл. Она вымоталась. Уверен: и дома Настя ваяет свой проект. Я видел мельком, чем она занята. У неё получается интересно. Плохо или хорошо - станет понятно позже.
– Эх, Метёлкина, - вздыхаю тяжело, - никакой с тобой романтики.
Она кладёт голову мне на плечо. Даже не кладёт - падает всем телом и не просыпается. Я устраиваю её поудобнее, приобнимаю за плечи, целую по-отечески в висок и успокаиваюсь. Всё нормально. Она выспится, а завтра. Я даже предвкушаю, как будет завтра.
Но есть очень хорошая поговорка: расскажи богу о своих планах, и он рассмеётся.
Бог, конечно, смеяться надо мной не стал - нужен я ему как зайцу стоп-сигнал. А вот мама моя притарахтела, как только я довез Метёлкину до общежития, сдал её в надёжные руки строгой вахтёрши и вернулся домой.
Она словно меня поджидала. Впрочем, я не удивлюсь, если так оно и было. Маня пришла не одна. И я потерял не просто дар речи - я челюсть уронил на пол.
29. Верх цинизма и наглости
Иногда нужно говорить «нет».
Жаль, не всегда получается. Семья, однако, это не бизнес.
Заметки мимоходом Владимир Орловский
Маня трясла губами. Мелко-мелко и очень жалостливо. В её прекрасных очах стояли слёзы
– бриллианты в несколько карат. Ушастое недоразумение тоже тряслось, выглядывая из -под кофты как раз напротив декольте. Эдакая медаль на грудь. Мане шло, но я понимал: это всё не спроста.
– Володенька, сынок, - слишком ласково, поэтому я дёргаюсь. Точно так может дёргаться и мой глаз, но я всеми силами креплюсь и стараюсь дышать ровно.
– Маня, только не говори, что ты купила это ушастое безобразие, - увы, холодную ровность в голосе удержать не удалось. Получилось зловеще и опасно.
Мама всхлипнула. Скривила рот. Нос у неё покраснел, слёзы хлынули потоком.
– Ты не можешь с нами так поступить!
–
– Как - так?
– уточняю, чтобы видеть картину целиком, хотя на подсознательном уровне я уже угадывал, что за всем этим последует.
– Ты же должен понимать: у нас Цири. Хорошая, но ревнивая девочка. А Ио - слишком тонкая и впечатлительная. Нежная и хрупкая. Ей нужно внимание и хороший дом, а не дурдом. К тому же, собачки не поладили.
– Зачем ты её купила?
– первый вопрос. А второй - при чём тут я?
– У тебя нет собаки!
– Маня перестаёт плакать и начинает торговаться.
Приехали. Железная логика, гранитный аргумент. Плитой меня по голове - бац!
– Погоди, погоди!
– выставляю я вперёд руки, пытаясь оттолкнуть то, что вот сейчас, сию секунду, на меня свалится, а я защититься не успею.
– Ты хочешь сказать, что купила это ушастое ничтожество, а теперь приволокла ко мне с целью его здесь оставить?
– Не его, а её, - очень важное и ценное уточнение.
– Это девочка. Ио.
Да хоть Иа! Мне-то что до этого?!
– Ничтожество - оно, поэтому - его!
– кажется, я увязаю в ненужном филологическом споре. Мне сейчас не о том нужно думать.
В эти страшные мгновения я пожалел, что Метёлкиной нет рядом. Она же Ангел? Вот пусть бы и разрулила, как она умеет. За что мне это? Настя, ты спишь, а на голову твоему боссу, между прочим, и не только, надеюсь, - кирпич падает!
– Володя, - шмыгает мать носом, - ты единственный, кто может помочь. Ну, не могу же я крошку выбросить на улицу? Или сдать в приют? Она же породистая, денег стоит, красавица. Для такого брутального самца, как ты, - очень даже в тему. К тому же, китайских хохлатых очень любят дети.
– Какие дети?!
– рычу я во всю мощь своих лёгких.
– Ты о чём вообще сейчас, мам? Ответь на один простой вопрос: зачем ты её покупала?!
Она хлопает ресницами, смотрит на меня чисто женским манким взглядом, словно говоря: ты тупой мужлан, не понимаешь очевидных вещей. А я и в самом деле не понимаю! И не хочу понимать - вот что важнее.
– Дети - твои. Надеюсь, ты всё же женишься и осчастливишь меня внуками. Собачки живут долго, и...
– Мам, - взглядом говорю всё, что я о ней думаю в этот момент.
Мать вздыхает, гладит ушастое дрожащее по голове.
– Они мне позвонили. Милые старички. Душевные. Как бы не моя вина, что ты всё напутал. Ну, может, и хорошо, что напутал, конечно, но я им вроде как обещала. А они вроде как на эти деньги рассчитывали. У них там внучка. Я Павлика попросила. Ну, и. вот, - снова гладит она печальную собачью мордочку.
– Что там внучка?
– интересуюсь, понимая, что это как раз ключ. Из её сбивчивой речи я всегда ловлю главное. Просила она Павлика не о деньгах, конечно же, а за девочку в беде. Маня сердобольная, несмотря на свою взбалмошность и прочие недостатки, что выросли на благодатной почве любви двух её мужей, которые потакали ей во всём.