Мой взгляд на литературу
Шрифт:
Сердечно приветствую и шлю поклоны
Станислав Лем
Адресат неизвестен
Краков, 16 ноября 1971 года
Дорогой пан,
примите мое сочувствие в св[язи] с несчастным случаем. Если я правильно понимаю, выбрались вы из этого – после долгих больничных возлежаний – целым умом и телом? И то хорошо. «Бессонница» [278] как название относится скорее не к поре возникновения книги, сплю я не так уж плохо, а к состоянию, в которое могут ввести размышления о неожиданностях будущего. Что касается определения музыки, то: а) я в музыке не разбираюсь; б) главным недостатком Вашей идеи является ее неустойчивость, потому что каким экспериментом можно было бы проверить, действительно ли музыка «поддерживает» в «переходе» от человека «естественного» к такому, который преображается в кого-то иного? Прошу заметить, кроме того, что такой тип мышления, пусть и широко распространенный, отмечен фатальной ошибкой, приводящей к импликации, якобы то, что, МОЖЕТ БЫТЬ, когда-нибудь будет, каким-то образом придает смысл, ценность тому, что теперь ЕСТЬ фактически. Эта импликация лежит в основе пагубных концепций, типа «посвятим живущее поколение добру будущих», или проявлялась в некоторых заключениях Маркса, типа, что «империализм действительно натворил в Индии много плохого, тем не менее, проникнув туда, уже тем, что свалил феодализм и установил капитализм, ПРИБЛИЗИЛ райское состояние социализма, ergo, в исторической перспективе это было ХОРОШО». Такое мышление, prima face, рационалистское, secunda face, просто бессмысленное, даже убийственное, поскольку таким способом можно в диахронии все всем «оправдывать». Конечно, говоря о музыке, Вы не подразумевали такие аберрации, но направление обобщения приближено к этому, отсюда и мое предостережение. Ведь автобус ни в каком смысле не является «вознаграждением» за то, что испытывали
278
Под таким названием вышел в 1971 году сборник Лема, в который вошли: «Футурологический конгресс», «Не буду служить», «Ананке», «Слоеный пирог», «Блаженный».
Г. Клоппер не является моим porte parole [279] в чистом виде, потому что культура кроме адаптационных исполняет и антиадаптационные функции, напр., взаимные самоистязания людей. Поэтому я не могу всерьез считать себя приверженцем тезисов этого типа без существенных оговорок.
И далее я не согласен с вами. Стрессы сегодня сильнейшие, дорогой пан, побойтесь Бога, а во времена смертельных танцев, когда половина Европы была обречена на разные черные смерти, оспы, чумы, когда люди буквально сходили с ума, о чем свидетельствуют воспоминания тогдашних современников, стрессы были слабее, чем нынче? Представление, что мы живем в наипаскуднейшие из всех возможных времена, является заблуждением, фальсификацией перспективы по принципу «своя рубашка ближе к телу»... Причин пресыщенности, повышения порога восприимчивости к Произведениям – огромное количество, самых различных, и только разум всегда пытается поймать за хвост ту одну-единственную релевантную, словно других одновременно и быть не может. (Запад: рост предложения, чисто количественный потоп, обескураживающее обилие, взаимное гашение сосуществующих звезд, слишком много мод, слишком быстрая их смена, падение нормативных эстетик трансцендентальной санкции, коммерциализация, прагматизация, падение цензурных барьеров и 100 других факторов. Восток: преобладание социотехнических методов полицейского, провокационного типа, манипуляция сознанием, падение веры в автономию высших и неинструментальных ценностей, знание о легкости слома суверенных качеств духа и опять 100 подобных.)
279
глашатай; рупор (фр.).
Тяжелее обстоит дело, когда вы касаетесь вопроса якобы ультимативных ограничений гностики и онтичного горизонта. Способность вербального формулирования якобы – новых – истин и озарений, если такая имеется, разочаровывает при строгом самоанализе, поскольку богато одаренная интеллектуально личность поймет в конце концов, что нет ограничителя ее собственной продуктивности, что она могла бы бесконечно размножать различные альтернативные структуры, улавливающие и понимающие мир, – и что не может быть в их пределах иного критерия правды, кроме эмпиричного (таково мое маньяческое credo). Потому что окончательным мерилом определенной теории функций мозга будет лишь мозг, построенный на основе такой теории, а не только интерпретируемый схемами или толкованиями. Тогда, после изготовления, можно по крайней мере быть уверенным, что теория проверена предиктивно. Никто ничего более солидного еще не придумал, но это касается только гностики. В онтологии вообще ничего доказательного не найдешь.
Гений. Видите ли, в экспедиции моего Одиссея серьезных мыслей, может быть, больше, чем в других частях «Абсолютной пустоты» [280] .
Гений является общественным, а не сингулярным фактом, подобно тому, как выстрел из пушки является результатом нескольких процессов, а не одним сингулярным процессом, при этом личность в этом образе следует сравнить с капсюлем. Ничем более, как капсюлем, гений быть не может. В этом смысле собственно гениальность является функцией темпа происходящих перемен и может быть определена дифференциалом: ибо в ситуации медленно протекающего развития (доктрин, систем, понятий, техник, знания и т.п.) ретардация распознания, а тем самым социальной амплификации и утилизации «гениальных» идей, не ликвидирует ценности таковых до нуля. Потому что и через двадцать, а то и через сорок лет после публикации «потенциально гениальной» работы, когда она наконец занимает высокое положение и облучает мозги, и создает новое направление, школу, какое-либо движение, происходит хоть и запоздавшее, но все-таки эффективное распознание. А когда темп перемен возрастает так, что и за 15 лет идея не подхвачена одновременно с ее появлением, не усилена обществом и попросту бесполезно состарилась, так как ее шанс культурного расцвета угас безвозвратно, поскольку развитие уже проложило себе другое русло, тогда и гением вообще невозможно стать, разве что в исключительном случае. Кроме того, огромно влияние количества живущих... слишком большое количество возникающих одновременно оригинальных помыслов, приемов, идей, образцов взаимно уничтожается, ликвидируется, поскольку нет условий для усиливающей кристаллизации, глубокой вспашки, разрастания мысленных молний в большие системы в любой области. (Это, опять же, не единственная причина, их гораздо больше.) Что касается машин, то я стал скептиком, – пока нам еще далеко до по-настоящему разумных, а то, что машина может побить сильного шахматиста, несущественно, способность играть в шахматы не коррелируется положительно и четко с исключительным интеллектом, скорее, это род узкого умения, вот, типа умения нумерологической акробатики гениальных счетчиков, которые могут быть чуть ли не идиотами, то есть акробатики и эквилибристики умственной, эквивалента ловкости циркачей. Наверняка когда-нибудь это изменится, но не следует принимать за чистую монету направленное в далекое будущее предвидение по отношению к сегодняшнему дню.
280
Речь идет о рецензии на несуществующую книгу Куно Млатье «Одиссей с Итаки» в «Абсолютной пустоте». – Примеч. ред. пол. изд.
Аксиология и деонтология, дорогой пан, по-видимому, не могут быть спасены специальной скорой помощью, составленной, например, из гуманистов, да и не о такой самаритянско-благотворительной акции идет речь. Мне кажется, что все-таки очень многое можно сделать, и многое бы делалось, если бы не толпы профессиональных преградителей и тормозов из полицейских кланов. Ибо разум, как и раньше, преследуем, часто неумышленно, то есть даже не впрямую, а косвенно, что бывает и результатом обычных политических конъюнктур. Не столько сама стрессовость времен приходит в столкновение с разумными намерениями, сколько, скорее, имеем времена внезапного вторжения различных информационных технологий, и то, что попадает на вход каналов связи, эти предпочтительные помет, китч или вранье, вся эта дешевка ревет из гигантских громкоговорителей эпохи, атакует глаза, мозги, ликвидирует зародыши самостоятельного мышления, и это, по разным причинам, на Востоке и на Западе, получает вполне подобное в результативной параллельности развитие. Что здесь можно сделать? Я – не улучшатель-психопат, который носит за пазухой план спасения человечества. Могу, что делаю, а делаю аккурат то, что могу, знаю, удается, с переменным успехом, но всегда с полной выкладкой, так, чтобы сделать как можно лучше, поскольку именно в качестве продукта нахожу награду для себя («добродетель – твоя награда» – это в данном случае хорошо соответствует). А поскольку патроны в моем магазине еще не закончились, nil desperandum [281] , конечно, это личный девиз, для собственного употребления. Панацеи, к сожалению, у меня нет, образцов не знаю, рецептов не скрываю, потому что у меня их нет. А вы, как мне видится, попали как бы в какую-то яму или депрессию. В принципе, то, что можно сделать интеллектом, зависит от оправы этого интеллекта, от состояния, капризов и настроения нашего духа – таков наш механизм. Неисследованный!
281
не стоит отчаиваться (лат.).
Благодарю за теплые слова, желаю всего доброго и прошу написать мне, если что-то вас духовно подвигнет – в декабре должны выйти мои новые «Звездные дневники», которые рекомендую Вашему вниманию.
Станислав Лем
Майклу Канделю [282]
Краков, 8 мая 1972 года
Дорогой пан,
я получил ваше письмо и одновременно письмо от миссис Реди [283] , в котором она рассказывает, как вам приходится двоиться и троиться, чтобы сделать одновременно столько хорошего моим книгам, истерзанным разными личностями. А кроме этой терапевтической, редакторской, стилистической и т.п. деятельности вы еще и намерены перевести «Кибериаду». Я хотел бы в меру моих малых возможностей помочь вам в этом. Прежде всего хочу сказать, что мое знание того, как делается нечто такое, как «Кибериада», это знание a posteriori, то есть я сначала написал книжку, а уж потом задумался, откуда все это взялось. В «Фантастике и футурологии» об этом говорится очень мало, поскольку парадигматикой и синтагматикой литературного словотворчества я несколько шире занимался в «Философии случая» /.../
и там есть несколько замечаний общего характера. Дело, однако, представляется мне необычайно трудным прежде всего потому, что английский представляет совершенно иные возможности играть языком, нежели польский. Я думаю, что главная трудность состоит в том, чтобы для каждой истории найти некоторую главную парадигму, или стилистический прием. В принципе, этот прием, этот языковый план, который господствует в большинстве рассказов «Кибериады», это Пасек, пропущенный через Сенкевича и высмеянный Гомбровичем. Это определенный период истории языка, который нашел потрясающе великолепную эпохальную репетицию в произведениях Сенкевича – в «Трилогии»; при этом Сенкевичу удалось сделать воистину неслыханную вещь, а именно: его язык («Трилогии») все образованные поляки (за исключением несущественной горстки языковедов) невольно принимают за «более аутентично» соответствующий второй половине XVII века, нежели язык тогдашних источников. Гомбрович набросился на это и, вывернув наизнанку памятник, сделал из этого свой «Трансатлантик» – видимо, единственный (в значительной мере именно поэтому!) роман, который невозможно перевести на другие языки.282
Кандель Майкл – американский славист, автор ряда эссе о творчестве С. Лема, переводчик его произведений на английский язык.
283
Редактор американского издательства «Seabury Press», которая занималась изданием книг Станислава Лема. – Примеч. ред. пол. изд.
Поэтому я думаю, что какой-то цельный план условной архаизации, как налета, скорее, даже как грунтовой краски, при переводе необходим, но мое невежество в области английской литературы не позволяет предложить конкретного автора, к которому можно было бы обратиться. Так как важнейшей вещью является наличие в общественном сознании (по крайней мере, у образованных людей) – именно этой парадигмы, исполняющей функцию почтенного образца (Как Отцы Говорили). Но ясно, что моя архаизация, хоть и условная, и скудная, одновременно является и отказом, с некоторым прищуром, от таких имеющихся в польском языке уважаемых традиций. Отсюда иногда возвращение к эпитетам, взятым из латинского языка, давно уже полонизированным и вышедшим из оборота, но все-таки понятным, и при этом своей понятностью указывающим на источник. На этом об общем плане умолкаю, чтобы не скатиться во вредный академизм (ибо все это НЕВОЗМОЖНО, КОНЕЧНО ЖЕ, реализовывать с какой-либо «железной настойчивостью»).
Затем приходит фатальный вопрос низших уровней лексики, синтаксиса. Не все тут безнадежно, поскольку английский язык содержит в себе довольно много латыни (что не удивительно, если учесть, сколь долго англичан давили римляне), но тут все сложно, ведь большинство говорящих по-английски не отдает себе отчета об этой «латинизации» собственного языка. Создание неологизмов кажется легким делом, но в сущности это противная работа. Неологизм должен иметь смысл, хотя и не должен иметь собственного смысла: это смысл должен в него вносить контекст. Но очень существенным является вопрос: можно ли, имея перед собой неологизм, выйти на пути тех ассоциаций, которые имел в виду автор? Вот, если бы я захотел вместо «публичного дома» использовать неологизм, мог бы ввести термин «любежня». Но потребовалось бы, чувствую, недалеко от этого слова разместить такое, которое может с ним ассоциироваться, слово «беготня». Если «беготня» не появится, могут пропасть ассоциации комического характера (сексуальная беготня – половой марафон – etc.). Этот пример пришел мне в голову ad hoc. Конечно, он служит экземплификацией того, о чем идет речь, но ни в коей мере не помогает при переводе. Отход от оригинального текста во всех таких случаях является требованием, а не только дозволенным приемом.
Таким образом, возникает впечатление (потому что наверняка я этого не знаю), что некоторые качества «Кибериады» возникают из явления, которое я назвал бы контрапунктностью, размещенной в языке, – контрапунктностью, основанной на противопоставлении разных уровней языка и различных стилей. А именно: в слегка архаизированных стилистически рассуждениях появляются термины stricte физические, причем, самые свежайшие (берейторы, – но держат в руках лазеры; лазеры – но у них есть приклад; etc.). Стиль в известной мере противостоит словам: слова удивляются архаичному окружению; вообще-то это принцип поэтической деятельности («слова, удивляющиеся друг другу»). Речь идет о том, чтобы «ни одна сторона» определенно не могла победить. Чтобы произведение не было перетянуто ни в направлении физики, ни в направлении архаики – таким образом, чтобы был баланс, чтобы тут держалось какое-то колебание. Это вызывает некоторое «раздразнивание» читателя, результатом которого должно быть ощущение комизма, а не раздражение, конечно...
«Послушайте, милостивые государи, историю Запрориха, короля вендров, дейтонов и недоготов, которого похоть до гибели довела».
A)Запев взят из «Тристана и Изольды». B)Запрорих является Теодорихом, скрещенным с прорехой и запором. C)Из остроготов я сделал недоготов; видимо, потому, что «недоготов» наверняка ассоциировалось у меня с чем-то недоГОТовленным. D)Дейтоны – это просто из физики, – дейтроны, etc. E)Вендры – это венды, древнее наименование славянских племен («р» добавилось, чтобы приблизить к ВЕДРУ) [284] .
284
В оригинале использована несколько иная игра слов. Там вождь остроготов Теодорих «скрещивается» с ширинкой в штанах, германское племя кимбров или кимвров, которых разбил римский полководец Марий, искажается так, чтобы стало похоже на слово «ушат, лохань». Несмотря на подробную подсказку Лема, я возился с этой фразой минут сорок. Константин Душенко перевел эту фразу из «Сказки о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона» так: «Послушайте, милостивые государи, историю о Ширинчике, короле кембров, девтонов и недоготов, которого похоть до гибели довела!».
Конечно, если бы я писал аналитически, следуя словарям, то в жизни ни одной книжки бы не написал, – все само перемешивалось в моей страшной башке.
Что я могу Вам предложить? A)идиоматику современной стратегии, любовницы Пентагона (откуда пошло MOUSE – Minimal Orbital Satellite, Earth [285] , всяческие Эниаки, Гениаки [286] etc.) – MIRVы (Multiple Independently Targeted Reentry Vehicle [287] ), ICPM(это уже я: Intercontinental Philosophical Missile [288] ); second strike capability [289] etc. Вы сведущи в этой прекрасной лексике? Она скрывает в себе великие гротескные возможности. B)Сленг, конечно. C)Кто-то, достаточно широко известный для читателей, но, как я уже говорил, не знаю, кто: какой-то исторический писатель, соотвествующий Дюма во Франции, Сенкевичу в Польше (но Дюма был намного беднее в языковом отношении). D)Кибернетическо-физическая лексика (ее можно разбивать, или освежать идиоматические слепки – feedback – feed him back [290] – не знаю в эту минуту, что бы можно было с этим сделать, но представляю себе контекст, в котором это можно было бы использовать для намека на обыденность, основанного на кибернетическом термине). E)Ну и ЮРИДИЧЕСКИЙ язык! – язык дипломатических нот, языков правовых кодексов, язык написанных конституций etc. Прошу не бояться бессмыслицы! (В «Сталеглазых» присутствует Комета-Бабета; конечно, исключительно из-за аллитерационной рифмы, а ни из-за какого смысла; аналогично можно сделать planet Janet, cometary commentary etc.) Даже совершенно «дико» всаженное слово обычно подвергается переработке в контексте и исполняет тогда функцию локального орнамента или «остраннителя». Затем – контаминации (strange-estrangement [291] – если удастся в это вбить strangulation [292] , может из этого получиться что-нибудь забавное). Впрочем, разве я знаю!
285
Наименьший орбитальный спутник Земли (англ.).
286
названия первых компьютеров.
287
Многозарядный снаряд с боеголовками, нацеленными на отдельные объекты (англ.).
288
Межконтинентальный философский снаряд (англ.).
289
возможность повторного удара (англ.).
290
Игра слов: feedback – обратная связь; feed him back – дословно: покорми его снова (англ.).
291
Strange – странный; estrangement – отдаление, разрыв отношений (также: estrangement effect – эффект чуждости, основная категория театра Брехта) (англ.). – Примеч. ред. пол. изд.
292
удушение (англ.).