Мой XX век: счастье быть самим собой

Из писем Анатолия Иванова читатель мог догадаться, что в «Советском писателе» возникла идея пригласить его заместителем главного редактора издательства. В Новосибирске пребывая, он не видел перспектив для своего роста как общественного деятеля и творческого работника... В Москву! В Москву! В Москву! – стремились не только сестры Антона Чехова, сюда устремлялись не только Булгаков и Шолохов в начале 20-х, здесь библиотеки, театры, киностудии, здесь издательства, журналы, газеты... Но с издательством почему-то не получилось, хотя предложение было сделано... Вскоре я узнал, что Анатолий Иванов стал заместителем главного редактора журнала «Молодая гвардия», который в это время оказывался в центре литературной борьбы 60-х. ЦК ВЛКСМ пообещал московскую прописку, квартиру и пр. и пр. Возможности у комсомола были почти неограниченные. Сразу после утверждения в ЦК ВЛКСМ и ЦК КПСС Анатолий Степанович предложил мне должность заведующего отделом критики и искусства, члена редколлегии журнала, с окладом почти в два раза большим, чем я получал в издательстве, и полную свободу действий в подборе авторов и материалов для публикаций. А в это время у меня и Гали родился сын Иван... Было над чем призадуматься...

Одновременно с этим я написал несколько статей, в которых выразил то, что думал и что было частично содержанием наших литературных разговоров.

В прессе не уставали повторять, что у нас, в СССР, выработался общий советский характер. А так ли?

Предлагаемую здесь статью я отдавал в журналы «Октябрь», «Дон», «Знамя», «Дружба народов», но всюду ее отклоняли. «Волга», где главным редактором был Н.Е. Шундик, ее напечатала (1969. № 3; 1970. № 6).

4. Россия – любовь моя

Родное манит. Но в суете работы, в ворохе повседневных забот и дел все откладываешь, отодвигаешь поездку в родную деревню. И все же приходит день и час, когда говоришь себе: пора! Пора окунуться в воспоминания юности, поверить настоящее ценностями отчичей и дедичей. И вот она, моя родина, Рязанская земля, вот Стрелецкий луг, где я играл в лапту, рвал терпко-кислый щавель, пил ледяную родниковую воду из Мужичьего колодца. И конечно, вот они, мои земляки, люди разных судеб и несхожих характеров, но в чем-то коренном, главном схожие, близкие: в доброте, прямодушии, хлебосольстве. Память сердца неистребима. Она заставила меня отправиться в очень далекое и трогательное путешествие – в прошлое своих отцов и старших братьев, в страну своего детства.

Это путешествие я совершил не один. Моими друзьями, наставниками, попутчиками были книги о деревне – Грибачева и Стаднюка, Закруткина и Калинина, Анатолия Иванова и Проскурина, Залыгина и Дм. Зорина, Василия Белова и Виктора Астафьева, Бориса Можаева и Евгения Носова, Виктора Лихоносова и Валентина Распутина, Сергея Крутилина и Михаила Алексеева. Все, чем жили, болели, чему радовались их герои, было кровно, по-родственному близко и мне. Глубокие конфликты и радость их преодоления, горечь от бедствий и скупое счастье, торжество победы и драматизм повседневности, тревоги матерей и отцовская гордость – все это властно входило в мою душу, заставляя вновь и вновь переживать давние впечатления, собственные, невыдуманные.

...Городской подросток и подросток деревенский. Как много разделяет их! Конечно, количеством книжных знаний, культурными навыками городской мальчик превосходит деревенских ребятишек. Но у него нет драгоценного чувства природы, ощущения близости к ней. И тысячу раз прав Иван Стаднюк, когда взволнованно и приподнято размышляет об этом на страницах романа «Люди не ангелы».

Сын крестьянина, переехав в город, меняет многие привычки, самый уклад жизни. А дети его порой и не ощущают такого единства с природой, какое всегда присуще жителю деревни. Они вырастают на асфальте и уже считают его самым удобным и целесообразным покрытием земной поверхности. Представьте себе человека, идущего босиком по асфальту. Трудно? Бессмысленно. А я вот, приехав в свою деревню, решил пройтись голой подошвой по родной земле, чтобы ощутить ее прикосновение. Да вот беда – то и дело приседал от боли. Я с завистью смотрел, как невозмутимо вышагивал по той же проселочной дороге мой маленький проводник.

– Неужто тебе не больно? – спросил я.

– Отчего больно? Ведь по земле иду, а не по стеклу толченому, – искренне изумился парнишка.

Этот маленький казус навел меня на размышления. Чем больше думал я о родной стороне, тем больше чувствовал, что той радости, какой ожидал от встречи со страной своего детства, я не получил. В воображении, издали все виделось по-иному. Огромное село с величественной церковью на холме; ряды крепких пятистенок; веселье, смех, ребячий гомон, щелканье пастушьего бича, вечерами – переливы гармоники и голоса гуляющей молодежи. Но это в прошлом, недалеком прошлом колхозной деревни.

А теперь всю землю обрабатывают машины. Уже и лошадь на поле встретишь редко. Только пастухи, как и раньше, сохранили в неприкосновенности свое обличье. Разве что сели все на лошадей да и зарабатывают не в пример прежнему ежемесячно не меньше 120 рублей. Сутки работают, сутки отдыхают.

Да, не нашел я прежнего села Хавертова. Даже некогда полноводная Жрака обмелела: снесена мельница. Но в быт моих односельчан прочно вошла новь, невиданная в пору моего детства. В домах земляков – радио, телевизоры, газ, паровое отопление. Не в пример лучше теперь с кормами. Повысилась материальная заинтересованность крестьянина.

Правда, часть молодежи по-прежнему недовольна. Деревенские парни и девушки читают те же газеты и журналы, что и их городские сверстники, слушают радио и смотрят телепередачи, учатся по тем же школьным программам. У них формируются столь же богатые запросы. А что они получают? В сельском клубе крутят надоевшие пластинки, показывают старые фильмы. А больше и податься некуда. Так порой возникает неудовлетворенность, начинаются поиски выхода из этого трудного положения.

Истинный художник всегда в пути, беспокойное сердце ведет его по разным дорогам необъятной России. Чаще всего, повзрослевший, он оказывается в родной деревне, ведет разговор с теми, кто помнит его, отца, мать, родных. Здесь он родился и вырос, здесь он познал первые человеческие радости, слезы, обиды. Здесь он научился смеяться и плакать, впервые подрался, отстаивая свои убеждения. Все здесь было впервые, если не с ним, то с отцом, дедом, прадедом.

Очень точно удалось передать свои чувства от встречи с родной стороной Юрию Сбитневу. «Сладко пахнет занявшейся в печах березовой корой. Запах этот поднимает в душе какие-то сокровенные чувства. Будит память о далеком теперь уже детстве, о песнях, что слышал с колыбели, о сырых грибных местах, о румяном жаворонке с глазами-изюминками, что уместился на плоской ладони бабушки, готовый вот-вот вспорхнуть, о санках-леточках, о всем том, что вписано в наши сердца большими, очень большими буквами – Родина».

Восстановить связь времен, органическую преемственность поколений – вот задача, которая встала перед художниками нашего времени.

В последние годы все чаще и чаще говорят о творчестве таких писателей, как Виктор Астафьев, Василий Белов, Евгений Носов, Виктор Лихоносов, Валентин Волков (видимо, список будет пополняться с каждым годом), говорят как о формирующемся литературном направлении.

В чем сила этих писателей? В искренности, бескомпромиссной правде. Истоки их творчества – в деревне. Прошлое и настоящее современной деревни – в центре идейно-художественных исканий представителей новой волны в прозе. Вот почему художник уходит в свое детство: он старается понять самого себя через познание своих отцов и дедов. Но художник, раскрывая образы своих предков, не застывает в умиленности и не склоняется в восхищении перед ними, а воссоздает их образы во всей возможной полноте и многогранности. Да, они не запускали спутники, не руководили фабриками и заводами, не совершали исключительных подвигов. Но они рожали героев, воспитывали командиров производства, художников, писателей, наконец, сеяли, косили, собирали урожай, кормили всю страну и тогда, когда она воевала, и тогда, когда запускала спутники и космические корабли.

Не так давно (1967 – 1968 гг.) на страницах «Литературной газеты» развернулась дискуссия. В размышлениях некоторых критиков сквозь камуфляж «серьезных» и «продуманных» советов писателям ощущается опасение, что простой русский мужик становится настоящим героем современной литературы. Тут же, как и сто лет назад, заговорили о том, что молодые художники канонизируют в образах стариков немало косного и отсталого. Напрасно писатели, мол, восхищаются стариками – ведь они неграмотные, далекие от мудрости века. Они – это прошлое. «Не странно ли, если он и сегодня почитает свою малограмотную бабушку за высший эталон морали и мудрости? – восклицает маститый критик. – Найдем ли мы ответ у этих бабушек и дедушек на сложнейшие вопросы, стоящие перед нашим обществом, вопросы социальные, философские, нравственные?»