Моя Америка

Миновав несколько мексиканских антикварных магазинов на Оливера-стрит и сувенирные лавки — западни для легковерных туристов, где продаются пончо, открытки с видами и сомбреро, — я продолжил свой путь на трамвае до общежития на Хоуп-стрит. Там я внес квартплату за две недели вперед и за десять долларов приобрел в кафетерии талоны на питание. После этого отправился обратно той же дорогой, которой пришел, с грандиозной мыслью покорить этот город. Подошел к первому попавшемуся полицейскому и спросил его, как пройти к центру. Он посмотрел на меня как на дурака.

— Это и есть центр, парень, — сказал он.

Я ожидал увидеть небоскребы, но в отличие от других больших городов, которые я видел, в Лос-Анджелесе их не строили, как мне объяснили, из-за риска землетрясения. Для Лос-Анджелеса, во всяком случае для района, куда я попал, было характерно другое: проститутки, сутенеры, гомосексуалисты, джазовые клубы в подвалах, стриптиз, комические театры, дешевые отели, залы игральных автоматов, будки чистильщиков обуви, патефоны, ревущие на полную громкость, магазины одежды и три-четыре ярко освещенных винных магазина на каждый квартал. Кругом промышляли воры карманники, грабители и мелкие жулики.

На одной только Мэйн-стрит действовало больше мошенников, чем в ином городе во время карнавала. Обворожительные парни в элегантных фланелевых костюмах, галстуках «а-ля Дикий Запад» и ковбойских сапогах «обрабатывали» глазеющую деревенщину. Солдаты-отпускники из Кореи с деньгами, которые жгли им карманы, заманивались в залы для игры в бинго, где их буквально раздевали догола.

В любое время суток, светило ли солнце, или шел дождь, в жару и стужу белые, черные, красные и коричневые люди сидели на улице со сморщенными от голода и нужды лицами и просили милостыню. Кровоточащие руки просили денег на еду. И это происходило в самом богатом капиталистическом государстве мира!

Чем дальше я шел по Мэйн-стрит, тем больше негодовал. Вдруг я услышал вой полицейских сирен и дробный звук автоматной очереди. Звуки неслись из музея криминалистики. За двадцать пять центов здесь можно было увидеть автомат, которым пользовался Джон Диллинджер при ограблении банка, пуленепробиваемый «кадиллак» Аль Капоне с белыми покрышками и с отверстием для винтовки в заднем окне, а также оружие, принадлежавшее когда-то многим известным гангстерам.

Выйдя из музея на ослепительное солнце, я направился к спортивному залу, перед которым одна из знаменитостей в мире бокса — Одноглазый Конноли — создавал рекламу нескольким боксерам, тренировавшимся к предстоящему матчу.

— Заходите, посмотрите, как лучшие боксеры мира тренируются здесь каждый день! Вы увидите чемпиона в легком весе Картера, лучшего в мире полутяжеловеса Арчи Мура, третьего в мире в полусреднем весе Рамона Фуэнтеса, четвертого в полусреднем весе Арта Арагона! Всех вместе — за двадцать пять центов, пятьдесят центов — по субботам и воскресеньям.

Будто ведомый какой-то магической силой, я вошел в один из самых знаменитых в мире залов для бокса, рассказал Одноглазому, что хочу стать настоящим боксером, что уже тренировался в Коннектикуте. Он отвел меня прямо к Пэдди Квайяду. А тот будто сошел с обложки боксерского журнала. В прошлом боксер, золотоискатель, моряк и владелец салуна на Диком Западе, он был хозяином спортзала на Мэйн-стрит.

Пэдди обладал копной густых белых волос, носил ковбойские сапоги, а вокруг его шеи был повязан ядовито-красный шарф. Он сильно заикался, сильнее, чем я, а толстые очки болтались у него на носу, который давным-давно был глубоко вбит в его ирландское лицо.

— Так-так. Значит, хочешь стать боксером? — Тут он крикнул своему помощнику: — Выдели парню шкафчик!

Пэдди владел не только тренировочным залом, но и правом первого выбора среди молодых боксеров, приходивших туда. Именно так функционирует мир бокса. Тот, кому принадлежит тренировочный зал, может отобрать самых способных новичков. Таков был неписаный закон, действовавший среди менеджеров от бокса.

Вторично я пришел туда на следующий день около четырех часов, когда зал был наполовину пуст, а значит, Пэдди мог хорошенько посмотреть на своего нового подопечного. Затем стал тренироваться ежедневно с двенадцати до трех, в одно время с настоящими «звездами» — «телевизионными» боксерами. У них были менеджеры со связями в среде мафии, они могли устроить прибыльные матчи. Эти боксеры носили шелковые рубашки, спортивные костюмы модного покроя, ботинки из крокодиловой кожи, разъезжали в «кадиллаках» в обществе надушенных девиц и всегда спешили куда-нибудь на матч: в Лос-Анджелес, Питтсбург, Чикаго, Детройт или Кливленд, где получали большие «телевизионные» деньги. Группа самых знаменитых возила с собой собственные ринги и останавливалась в лучших отелях. Подлинные «сливки» бокса, как, например, Рэй Робинсон, отправлялись в турне по Европе с собственным слугой, парикмахером, тренером, менеджером и кучей подхалимов — подобно африканским королям не столь отдаленных времен на борту «Куин Мэри».

С четырех-пяти и до девяти вечера в двери спортзала на Мэйн-стрит устремлялся нескончаемый поток нищих авантюристов. Они искали «американское чудо». Неорганизованные, необразованные, нежеланные, отверженные и голодные. Мойщики посуды, землекопы, водители грузовиков, посыльные, чистильщики ботинок, рабочие прачечных. Парни, живущие на пособие по безработице, вышибалы и телохранители. Помимо бедности, нас объединяла еще одна общая черта. Мы устали. Устали от того, что нас затаптывали в грязь. Мы хотели стать богатыми.

Лучшее время для тренировок было по субботам и воскресеньям в середине дня. Особенно во время церковной службы зал был полон потных новичков, а иногда сюда заглядывала та или иная «звезда», получавшая от 50 до 200 тысяч долларов за одно-единственное выступление. Зрителей было очень много, все скамейки заняты, и люди стояли даже на цыпочках, чтобы увидеть тренирующихся боксеров.

Здесь же находились тренеры с толстыми пивными животами, карманами, набитыми бумажниками, и руками, обвешанными часами. Дело в том, что никто из боксеров не решался оставлять что-либо ценное в раздевалке — многие из них лишились там своего имущества.

В углу стояли менеджеры и перешептывались. Среди них было немало дельцов, которые скорее ограбили бы свою мать, чем послали своего боксера на честный бой.

И все они, пришедшие в зал, — люди всех сортов, всех размеров,

всех весовых категорий — охотились за зелеными бумажками «дядюшки Сэма».

Когда раздавался гонг, у шести груш и шести мешков для боксирования, пяти тренировочных скамеек и двух рингов было полно черных, белых, коричневых и красных тел, которые наносили и парировали удары, скакали через веревочку и боксировали с тенью. Удары сыпались один за другим, пока не раздавался еще один удар гонга, и вся активность в зале замирала, будто кто-то нажал на кнопку отключения роботов.

На скрипучем грязном полу в пятнах крови лежали побежденные с побитыми лицами и затравленными взглядами. В них присущие молодости боевой азарт и надежда достичь вершины угасли давным-давно. Их потные майки с пятнами крови и вазелина говорили больше, чем десять тысяч фотографий из боксерского журнала. Это были те, кто ничего не добился. Они все еще продолжали борьбу за свою мечту, но из всех хрипящих, бьющих и потеющих парней, находившихся в зале в тот воскресный день, лишь двум — Арчи Муру и Зоре Фолли — суждено было достичь вершины. Доходы пятерых других превысили 10 тысяч долларов в год, а остальные за всю свою жизнь не держали в руках пятисотдолларовую бумажку, если только не стукнули кого-нибудь ночью в темном переулке.