Моя Америка

Вернувшись на вокзал, порадовался, что догадался продать кровь в Лос-Анджелесе, — на вырученные деньги я смог купить две котлеты, немного картофеля и бутылку кока-колы. Лас-Вегас был, пожалуй, самым дорогим городом, в который я когда-либо попадал.

Поезд наконец пришел к Чикаго. К тому времени я проехал половину страны и в течение двух дней не имел во рту ни крошки. Стояла ветреная, холодная мартовская погода. На вокзале меня встречали Октавия и Немлон. У Немлона родилась еще одна дочь, и вся его большая семья жила теперь в новом районе на другом конце города. Несколько мгновений они глазели на мои длинные спутанные волосы — это было задолго до того, как в моду вошли африканские прически — и на мою экипировку из Сан-Квентина и Фолсома. Потом они отвезли меня домой к Немлону. В их глазах я выглядел так ужасно, что они не отважились показать меня соседям на Саффилд-стрит, где жила Октавия.

Я долго лежал, растянувшись, в ванне Немлона, чтобы дать возможность теплой воде растворить наслоившуюся на мне грязь. Затем Октавия расчесала щеткой и подстригла мои волосы, а Немлон подарил кое-какую одежду. Вещи сидели на мне превосходно.

После возвращения домой, к семье, я попытался получить какую-нибудь работу. Это не составило большого труда, поскольку шла война в Корее, занятость увеличилась, всюду требовались люди. Все мои родственники работали на фабриках, производивших военную продукцию.

Я стал трудиться на семью Дипетро, которая владела фирмой «Пайонир фрут К°». Как и многие другие мелкие предприятия в США, фирма сотрудничала с администрацией тюрем и больниц для умалишенных и имела доступ к «лояльному», не входящему в профсоюз персоналу. Моими товарищами по работе на фруктовом рынке были прежде всего люди «низшего сорта», доведенные до отчаяния: недавно выпущенные из тюрем Коннектикута заключенные вперемешку с осужденными условно, а также бывшие пациенты психиатрических лечебниц, которым следовало бы там и оставаться. Кроме того, были среди них и алкоголики, находившиеся на излечении и после трудового дня возвращавшиеся в больницы. Все до изнеможения работали за плату, которая была намного ниже минимальной, установленной законом.

Владельцы предприятий оптовой торговли фруктами разъезжали на дорогих «кадиллаках» и «линкольнах», имели летние дачи в Майами и такие же роскошные пригородные дома. В их распоряжении находились армады грузовых автомобилей, пересекавших страну из Флориды и Калифорнии с грузом фруктов. Достаточно было одного слова хозяина о том, что заключенные и пациенты чуть-чуть опоздали с доставкой груза, и их тут же отправляли на нары.

Подобная практика считалась совершенно законной. Освобождающийся из заключения нуждается в средствах, чтобы кормить семью. Малолетнему преступнику, которому сокращают срок заключения, нужен работодатель, который мог бы внести за него залог. Пациенту психиатрической больницы также требуется место, чтобы работник социальной службы мог рекомендовать выпустить его в мир нормальных людей. Хозяева в свою очередь заинтересованы в дешевой рабочей силе, людях, которые не задавали бы лишних вопросов, держали язык за зубами и не осмеливались вступать в профсоюз, если хотели сохранить свое место.

Я работал на «Пайонир фрут К°» с четырех часов утра до двух дня. В нашей бригаде трудился Тедди Аливио, который только что вышел из тюрьмы, где сидел за взлом сейфа. За ним еще оставалось два или три года условно. Другой итальянский парень по имени Бонни, с которым я учился в восьмом классе, также недавно вышел из того же места, где провел три года за торговлю героином. Наш бригадир Ронни был осужден условно за кражу автомашины.

И наконец, Дядюшка и Дружище. Дядюшка — высокий негр прекрасного телосложения — работал шофером на грузовике и одновременно грузчиком, что противоречило профсоюзным правилам,

в соответствии с которыми ему разрешалось водить машину, но не разгружать ее. Он надрывался, складывая в штабеля пятидесятикилограммовые мешки с картошкой.

Дружище был маленьким белым парнем с очень большим животом, свисавшим над ремнем. Целыми днями он бегал с тачкой и был опасен для окружающих, так как часто наезжал на людей. Но торговцы фруктами не беспокоились за людей, их волновала лишь сохранность фруктов.

Мне пришлось хромать несколько дней после того, как Дружище наехал на меня сзади. К счастью, я был в сапогах, иначе он проделал бы хорошенькую дыру в моей ноге. Мало того, он мне еще и нагрубил, сказав:

— Смотреть надо, парень!

Однажды мы разгружали рефрижератор с апельсинами из Флориды. Дружище работал передо мной, а Дядюшка сзади. Неожиданно появился директор фирмы Джо Дипетро. Он был одет в пятисотдолларовое пальто, его руки защищали от холода толстые варежки, которыми он стучал друг о друга, как боксер перед выходом на ринг.

— Поддайте, ребята! Посмотрите на Дядюшку и Дружище, вот это дело!

Четверо других белых рабочих пытались поднять холодные ящики с апельсинами, которые стояли в рефрижераторе. Они разгружали ящики с заледеневшими фруктами всю ночь, и их руки покраснели от мороза. Пол был покрыт льдом, грузовой причал — снегом. Приходилось быть очень осторожным, чтобы не поскользнуться и не перевернуть тележку с несколькими сотнями килограммов апельсинов. Мы выбивались из сил, а бывшие пациенты дома умалишенных бегали по скользкой дороге и кричали громко, чтобы услышал босс:

— Навались, Дружище! Подтяни пояс, Дядюшка! Прибавь ходу!

И за эту работу нам платили гораздо меньше, чем полагалось по профсоюзному договору. Куда же смотрел наш профсоюз?

Представителем профсоюза у нас был Свансон, но никто не называл его иначе как Швед. Это был сильный, невысокого роста, белобрысый мужчина. У него в карманах всегда были две вещи — программа скачек и бутылка виски. Он ничего не делал для защиты наших профсоюзных прав. Все время прикладывался к бутылке, а во время ленча обсуждал с кем-нибудь из братьев Дипетро, на какую лошадь поставить на следующих скачках.

Однажды Дядюшка толкнул меня тачкой, груженной шестью пятидесятикилограммовыми мешками, да так, что я решил бросить эту опасную работу.

Мне удалось устроиться чистильщиком обуви к «Д. Г. Кристи и сын» на Асилум-стрит. Д. Г. Кристи был пожилым толстеньким господином родом из Греции. Он имел собственный дом, дачу и небольшую рыбачью лодку. Его любимым выражением было: «Господи, благослови Америку!» Его фирма чистила и ремонтировала одежду, продавала и ремонтировала шляпы, и у нее была будка чистильщика обуви, где я и работал за 24 доллара в неделю до тех пор, пока не стал участвовать в профессиональных матчах.

Первые профессиональные матчи

Я проводил свой первый профессиональный матч в зале Силк-Сити, пригорода Манчестера, что в штате Коннектикут. Против меня выступал здоровенный кудрявый итальянец по имени Пауло Росси. Он весил примерно 85 килограммов против моих 80. На мне были бело-голубые трусы цветов Хартфордской школы, на нем — красно-черные.

В раздевалке во время подготовки к матчу тренер бинтовал мне руки и говорил то, что я уже сто раз до этого слышал:

— Иди на него и атакуй. Двигайся вокруг него. Бей слева, все время в лицо. Сделай из него мусс.

Мы с Росси одновременно вышли на ринг. Я бросил взгляд в публику, чтобы увидеть, не пришел ли кто-либо из моей семьи или из семьи Кристи. Но было очень трудно разглядеть кого-либо в этом огромном море волнующегося шепота, которое разразилось ужасным ревом, как только прозвучал гонг.

Судья вызвал нас на середину ринга, напомнил правила:

— Я хочу, чтобы бой был честным и справедливым. Никаких ударов ниже пояса. Никаких ударов после остановки боя. Пожмите друг другу руки, а когда раздастся гонг, начните матч. Сильнейший из вас победит.