Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Одноглазый Конноли все время двигался между двумя рингами с микрофоном наготове.

— Уважаемые дамы и господа! На ринге номер один — Дэви Галардо из Лос-Анджелеса! Пятый претендент на звание чемпиона мира в полулегком весе боксирует с занявшим шестое место в легчайшем весе Кенни Тераном из нашего Города Ангелов!

(Кенни Теран был позднее приговорен к пожизненному заключению за торговлю наркотиками.)

Одноглазый проскальзывал между канатами к другому рингу.

— Уважаемые дамы и господа! На ринге номер два — светловолосый тигр Ральф Чинкс, который будет выступать в следующую субботу в четырех раундах на голливудском ринге! Боксирует против Фрэнки Кокрела, которого вы можете увидеть в следующий вторник на олимпийском ринге Лос-Анджелеса,

когда он примет участие в шестираундовом полуфинале!

Там было так много боксеров, ждавших разрешения подняться на ринг, что их тренеры должны были заблаговременно заказывать время у Одноглазого.

...Лица, намазанные вазелином, под толстыми защитными шлемами... двигающиеся плечи... ноги, танцующие по полу, как бычки на пастбище... ужасный звук прямого попадания в нос, рот или бровь... режущая боль, как у зубного врача... рррринг... КОНЕЦ!

Я ждал, что Одноглазый скоро выкрикнет по списку мое имя, и с нетерпением ждал благословенного дня, когда смогу пролезть между черными канатами на ринг и доказать Пэдди, что во мне есть искра божья. От этого зависело, будет он продолжать давать мне один доллар в день на еду и платить за квартиру или нет.

В то воскресное утро в Лос-Анджелесе я чувствовал себя примерно так же, как тогда, когда стоял перед списком принятых в футбольную команду Хартфордской публичной школы. Но здесь мне не представится нового шанса через год. Сегодня или никогда. Или я докажу, что со мной нужно считаться, или мне придется возвратиться в ту дыру, откуда я приехал, и продолжать мыть машины, драить полы, мыть посуду или чистить ботинки.

— Ррринг! Шер-ман Ад-амс, 85 кило... с Востока... Хартфорд, Коннектикут...

Мне стало нехорошо, комок подкатил к горлу, и ноги задрожали. Никогда раньше не приходилось слышать, как мое имя объявляется в микрофон. «Господи, как я попал в эту кашу?..»

Мне захотелось уйти домой. Но было поздно. Мой голодный желудок и мысль о не внесенной в срок квартплате заставили меня со скоростью зайца прыгнуть между канатами. Я повернул голову, чтобы отыскать глазами Пэдди. Он спокойно жевал свою толстую вонючую сигару, опираясь, как обычно, на палку.

Я забыл имя своего первого соперника в матче, но помню, что его судьба была сходна с моей. Он был беден, работал на бензоколонке и приехал из какой-то дыры на Западе с мечтою разбогатеть.

Побить нескольких парней в баре было одно, а повторить то же самое на огороженном канатами ринге — совсем другое. Соперник весил килограммов на десять больше и был на пять лет старше меня. Его удар справа был страшен, но боксерской техникой он не владел.

Моя двухлетняя тренировка решила исход боя. Его длинное тело нависало надо мной, как крепость на вершине скалы. Он наступал, нанося беспорядочные удары левой, и ждал, когда я раскроюсь, чтобы свернуть мне челюсть правой. Но мои выработанные тренировкой рефлексы позволяли уходить из-под ударов его мускулистых рук и, преодолевая защиту, сближаться с ним. Я все время обрабатывал его голову и провел пару хороших ударов в нос. Его правая каждый раз со свистом проносилась на пару дециметров выше моей головы, и тогда я наносил ему серию ударов по ребрам, вышибая из него дух.

Пэдди и двое тренеров филиппинцев были довольны

результатами боя. Пэдди переселил меня из общежития в квартиру, которую снял в городе, на Флауэр-стрит. Там была комната и кухня с холодильником, который продавец льда за доллар раз в неделю наполнял льдом.

На рынке труда

Моей первой работой в городе смога — Лос-Анджелесе — было распространение рекламы. Я зарабатывал всего четыре доллара в день, вкалывая с восхода до заката солнца. Начинал в четыре утра и заканчивал в четыре дня. Люди, работавшие вместе со мной, напоминали героев американского фильма ужасов. В большинстве своем это были пожилые белые мужчины — отверженные, которым некуда было идти, нечего есть, негде спать, которые

не имели ни прошлого, ни будущего.

Мы занимались поистине черной работой. Нас нагружали, как скотину, и сажали в кузов грузовика среди высоких связок рекламных листов. Каждый раз, когда машина тормозила слишком резко, все валились в одну большую кучу, а сверху на нас падали связки бумаги.

Обычно дорога до района, где расклеивалась реклама, занимала около двух часов. В семь часов утра мы получали карты района, а также большие сумки наподобие тех, которыми пользуются почтальоны, и несколько килограммом листов.

День за днем с утра до вечера я и остальные из армии оборванцев распространяли рекламу среди богатеев. Мы находились в стране «американской мечты». Никаких черных, коричневых или краснокожих здесь не увидишь, если только они не одеты в форму шоферов или домашних слуг.

Часами мы шагали вдоль ухоженных газонов, пахнущих свежескошенной травой, и совали бумажки в почтовые ящики, висящие перед красивыми домами, построенные в колониальном или современном стиле, с большими плавательными бассейнами и белой лакированной мебелью для пирушек в саду.

В четыре часа заканчивали. Бросались в машину и растягивались в кузове, готовясь к долгой поездке обратно в Лос-Анджелес.

Спустя некоторое время мои бедра стали твердыми как камень, а налившиеся ноги готовы были выдержать пятнадцать раундов боя против Рокки Марчиано3.

Но сам я падал от усталости и потому устроился на новую работу, в детской прачечной в Голливуде. По утрам я должен был вставать в половине пятого, чтобы успеть на автобус, идущий в Беверли-Хиллс.

Там я никогда не видел ни кинозвезд, ни знаменитых режиссеров. Единственное, что я видел, так это гору грязных пеленок.

Коричневые и черные женщины целыми днями очищали пеленки и сбрасывали в большие бочки, из которых они попадали в огромные контейнеры на скрипучих колесах. Оттуда мы вылавливали грязные пеленки и переносили их в круглую стиральную машину, и через какой-нибудь час белье выходило таким чистым, белым и красивым, как и обещал «Голливудский пеленочный сервис» в своей телевизионной и радиорекламе.

После этого сырое белье загружалось обратно в контейнеры, а мы толкали их по лужам обжигающей воды мимо паровых труб к сушильным барабанам, испускавшим пар и разбрызгивавшим горячую воду. Нам приходилось надевать по две пары толстых носков и высокие сапоги, чтобы не обжечь ноги.

Прачечная была кипящим адом, где температура в машинах колебалась от 80 до 100 градусов. Мы были постоянно потными и промокшими до костей. Я поджаривал яйца и хлеб к ленчу на поверхности проклятых машин.

Машины для сушки не имели ни сигнальной системы, ни иного устройства, сообщающего о готовности пеленок. Нужно было совать руку во вращающийся барабан и пробовать самому. Если они были достаточно сухими, следовало «достать мешок». Это была самая скверная операция во всей работе. В то время как крутящаяся горячая машина находилась в движении, нужно было просунуть руку через все пеленки, пока ты не обжигался о кусок меди. Это означало, что мешок найден. Теперь надо было как можно быстрее вытащить раскаленный мешок из барабана и закрепить его на внешней стороне машины на два крюка. А затем оставалось лишь набить его обжигающими руки пеленками, затянуть медный провод и заколоть большой безопасной булавкой из латуни. После этого гора мешков грузилась в сверкающие белизной автофургоны, которые развозили белье по адресам клиентов.

Многие рабочие, долго трудившиеся здесь, передвигались согнувшись в три погибели, как шахтеры, проработавшие двадцать лет под землей в Южной Африке. Их черные и коричневые руки несли на себе бесчисленные следы от ожогов, создавая впечатление, что людей подвергали пыткам.

Прошло много лет, прежде чем исчезли следы от ожогов на моей правой руке — ею я доставал мешки. А ведь я проработал-то там всего три месяца. Подумайте о беднягах, трудившихся по пятнадцать-двадцать лет в этом лагере рабов.

Поделиться с друзьями: