Моя Америка

Фильм уже начался, когда мы с Петерсоном покупали билеты в кино. Пробравшись в темноте в конец зала, мы сели на два свободных места рядом с двумя орущими белыми парнями. На экране тем временем с дерева спускался Тарзан. Спустился и тут же стал бить прутом полуголых африканцев, а я вспомнил, как недавно точно так же у нас били нескольких черных. Весь зал закричал: «Бей негров, секи негров, Тарзан!» Я свернулся калачиком и старался не смотреть на эту страшную сцену. Тогда я узнал, что не только я, но и другие негры тоже родом из Африки.

Через некоторое время мы с мамой покинули наш ужасный дом рядом с кабаком Смеллинга и переехали в старый дом на Грамлей-стрит. Здесь не было ни центрального отопления, ни электричества. И все же если бы он стоял в Саммерхилле, то считался бы самым лучшим домом. В большой комнате находился камин. Когда дул холодный ветер с побережья Флориды, мама закладывала в камин кирпичи и разжигала дрова. Потом она клала кирпичи под матрац, чтобы теплее было спать. Нам нравилась эта квартира.

Вскоре мама вновь вышла замуж, и мой отчим переехал к нам. Маминого нового мужа звали Оскар Саттон. Я считал, что он составил удачную партию моей маме. Папа Саттон, как я его обычно называл, имел хорошую работу на железнодорожной станции, где разгружал вагоны с почтой и мыл полы. Случалось, что белые пассажиры давали ему на чай. Железнодорожная контора, где он работал, была от фирмы «Л. энд Н.», что означало «Луисвилл и Нэшвилл». Эта частная железнодорожная линия проходила из Джорджии в Чикаго и принадлежала концерну «Морган траст компани». Папа Саттон проработал там более 30 лет. Уйдя на пенсию, он получил в подарок карманные часы от гангстеров с Уолл-стрит, которые владели этой железной дорогой. Перед смертью он часто брал часы в руки и играл с ними как ребенок.

У папы Саттона был внук Клиффорд, который учился в школе. Когда мама и папа Саттон работали, дома оставался Клиффорд и

присматривал за мной.

К нам приехал дедушка Мид доживать свою жизнь в Джорджии, так как страшный ураган снес его дом. Дедушке было за 90 лет, а это солидный возраст. Ему нравилось проводить время на веранде в кресле-качалке. Он качался и рассказывал о своем отце, который работал как каторжник в корпорации «Ю. С. стил», принадлежавшей финансовому дому Морганов.

Поскольку у папы Саттона была хорошая работа, маме не нужно было трудиться на школьной кухне. Но иногда она устраивалась на работу, например убирала контору Джеймса Венерабла. Мистер Венерабл был президентом местного отделения ку-клукс-клана. Иногда мама и папа Саттон сервировали стол на приемах у господина Венерабла в его роскошном доме, где ку-клукс-клан устраивал встречи с зажженными крестами, призывая правительство выслать как можно быстрее всех негров в Африку.

Однажды воскресным утром, когда дедушка еще спал, мама жарила курицу, которую мы обычно ели после церкви, а я собирался идти в воскресную школу, на улице хлопнула дверь автомашины, и красивая женщина направилась к нашему дому. Как только мама увидела ее, она начала читать молитвы. Эта симпатичная незнакомка оказалась моей родной матерью. Попросив такси подождать, Артрайн быстро поднялась по лестнице. Было видно, что она хотела сказать что-то очень важное.

— Миссис Адамс, я благодарна вам за то, что вы заботились о мальчике все это время. Но если вы помните наш уговор, я оставляла его только на время и сейчас хочу забрать с собой.

Мама Кэрри обняла меня и попыталась убежать со мной из дома, но Артрайн была расторопнее и успела перехватить меня. Мама начала рыдать.

— Вы не должна забирать его, — кричала она. — Он мой сын, даже если ты его родила.

Я попытался ухватиться за маму Кэрри, обняв ее за шею Я совсем не знал ту красивую женщину, помнил только, что встречал ее всего несколько раз.

Из последних сил Артрайн вырвала меня из объятий мамы и побежала к такси «только для цветных». До тех пор пока мы не промчались по Фрейзер-13 стрит до Кэпитал-авеню, я из-за спины Артрайн видел маму. Она вскинула руки к небу и кричала:

— Боже, помоги мне! Боже, помоги мне!

Артрайн жилось нелегко. Одна с двумя детьми на руках — Вилли и Сэмми, — она, чтобы как-то прокормиться, работала на кухне у белых и официанткой в кафе для цветных, принадлежавшем грекам.

Гетто, где она жила, было еще хуже Саммерхилла. Пыльные улицы без тротуаров, с низкими домами, где черные дети, одетые в лохмотья, ползали по полу, а в брошенных автомобильных кузовах семьи разводили цветы. Ночная тишина то и дело нарушалась перестрелками и завываниями сирен. Артрайн учила меня читать при свете крохотной лампочки.

Поскольку я был самым старшим, мне приходилось заботиться о своих младших братьях, когда Артрайн находилась на работе. Я всегда опускал жалюзи на окна и никогда не открывал дверь. Спали мы на полу у стены. В стенах жили крысы. Ночью я слышал их шуршание и не мог заснуть, все время думал, что одна из них может выбежать и покусать нас. Радовался, когда темная ночь заканчивалась, выходило солнце, и нам можно было вставать.

По утрам за то короткое время, когда мы находились вместе, Артрайн пыталась втолковать мне, что я ее сын и что ее дети это мои братья, что мы все скоро переедем в Калифорнию, где она получит хорошую работу на фабрике по производству оружия.

Артрайн, прежде чем уйти на работу, кормила нас завтраком. Затем она становилась у окна и начинала расчесывать свои длинные черные волосы, открыв жалюзи, чтобы видеть солнце Джорджии. Она вплетала в волосы желтую гвоздику, которая хорошо сочеталась с желтой одеждой официантки.

Однажды воскресным утром раздался громкий стук в дверь, затем все стихло. Артрайн приоткрыла дверь, и вошла моя тетя Октавия. Ее щеки пылали, когда она обнимала меня. Артрайн заплакала и стала объяснять, почему она украла меня: я, мол, ее сын, и она лишь просила Кэрри, чтобы та позаботилась обо мне некоторое время. Я отвернулся от Артрайн и прижался к Октавии — она была моей любимой тетушкой.

Артрайн совсем пала духом. Она лишь интересовалась, кто послал телеграмму Октавии и как она смогла так быстро приехать. Утром в понедельник Октавия и мама взяли меня с собой к адвокату в контору Венерабла и подали прошение. Согласно закону штата Джорджия, я был назван Шерманом Адамсом-младшим, а Октавия и мама Кэрри стали моими опекунами.

Через некоторое время мы должны были получить большие деньги по страховке дедушки Мида, дом которого был разрушен во время урагана. Добродушный, приятный белый чиновник страховой конторы принес нам деньги. Новые банкноты, лежавшие на столе, наводили на мысль о том, что мы теперь очень богаты. Мид расписался на каком-то листке. Если бы он даже и попытался прочитать, что там написано, он все равно не разобрал бы микроскопический шрифт. Чиновник страховой конторы положил подписанный листок в портфель. Он был доволен. Он только что проделал жульническую операцию для своего шефа на Уолл-стрит. Дедушкин дом стоил несколько тысяч. Во всяком случае, больше тех нескольких сотен, что лежали на столе.

Перед тем как уйти, все еще улыбающийся чиновник сказал маме, что знает один банк, которому принадлежат многие дома в Саммерхилле, и что мы можем приобрести более дешевый дом на полученные по страховке деньги.

На следующий день мы с мамой пошли в банк, который находился на окраине города. Она подписала несколько документов, и вскоре мы переехали в дом на Фултон-стрит.

Наш новый дом был похож на другие дома в Саммерхилле. В нем не было ни отопления, ни электричества, ни водопровода, ни туалета. Раньше в этом доме был притон.

Самогоноварение в Саммерхилле было таким же обычным явлением, как и героин в Гарлеме. Самогон стоил намного дешевле, чем спиртное фабричного производства. «Виски» домашнего изготовления называли «Свет луны» или «Белая молния». Его доставляли в Атланту, где была подкуплена полиция. Подпольные торговцы перевозили спиртное на грузовых машинах «форд», обложенных изнутри мешками с песком, чтобы не понести урон от нападений гангстеров, и снабженных мощными двигателями.

Королем этого бизнеса был мистер Фэтс. Этот пухленький старичок весом в 150 кг приезжал в Саммерхилл в большом черном лимузине вместе со спекулянтом-негром, который был у него шофером. Многие умирали от отравления или становились слепыми в результате употребления этого самогона. И ни один белый не был обвинен в смерти пятидесяти негров — жертв господина Фэтса. Сам он отделался небольшим штрафом, а затем продолжал производить самогон для негров и цветных, как будто ничего не случилось. А в Атланте вышла пластинка, которая стала популярной и продавалась в городе, как мороженое в жаркий воскресный день. Она называлась «Плохое, плохое виски».