Моя чужая новая жизнь

— Они наверняка поймали какого-нибудь партизана, — тихо сказал Фридхельм. — Сама понимаешь, никто не станет ждать с допросом до утра.

Допросную эти ублюдки устроили в штабе, выделив одну из комнат.

— Девка попалась возле складов, — без предисловий начал Химмельштос. — Вся обвешанная бутылками с горючим. Если бы она успела поджечь их, уничтожила бы все припасы.

Я на ватных ногах шагнула за дверь, пытаясь морально подготовиться, что увижу очередную крипоту.

— Что, Ганс, без помощи не получается справиться с этой сучкой?

— Царапается, как дикая кошка.

Я отшатнулась от мерзкого зрелища. Девушку крепко удерживали, разложив на столе, и судя по всему, уже успели изнасиловать всей толпой. Моё появление никого особо не смутило. Ганс продолжал яростно вколачиваться в судорожно дергающееся тело несчастной.

— Вы куда? — резко окликнул Химмельштос.

— Пойду погуляю, пока ваши солдаты не закончат «развлекаться».

Не собираюсь я смотреть это низкопробное порно. Он что-то пробурчал им и вышел следом.

— Герр штурмбаннфюрер, я могу заменить Эрин на этом допросе, — вмешался Фридхельм. — Я немного знаю русский.

Тот вытащил из жестяной коробочки очередную конфету и насмешливо прищурился.

— Герр лейтенант, давайте каждый будет заниматься своим делом. Меня не устраивает «немного». Пара слов заученных из словаря — такое могут и мои солдаты. Фрау Винтер находится здесь в качестве переводчицы, вот и пусть выполняет свои обязанности.

Вот же мразь! Издевается, чтобы наказать меня, ну, или подтолкнуть к решению перебраться в тёпленький и безопасный берлинский штаб.

— Мы можем начинать, — из двери высунулся солдат.

Вопреки моим опасениям, девушка пока ещё была относительно цела, если не считать потрёпанного вида и разбитой губы. Они даже оставили на ней рубашку.

— Кто ты? — перевела я.

— Не скажу, — коротко ответила девушка и опустила голову, стараясь ни на кого не смотреть.

— Сколько человек в вашем отряде?

Девушка безучастно молчала, и Химмельштос кивнул своим подручным.

— Она заговорит.

Её бесцеремонно швырнули на стол, и один из солдат замахнулся толстенным проводом. Я отвела глаза, но это было бесполезно, уши-то не закроешь. Свист провода, глухие звуки ударов, тяжёлое, хриплое дыхание… Не знаю, как она умудряется держаться. Я уже потеряла счёт ударам, а она даже не кричит.

— Показывай, где вы прячетесь, — Химмельштос ткнул ей под нос карту.

Девушка медленно подняла голову. Искусанные в кровь губы искривились в презрительной усмешке.

— Ах ты тварь! — он со злобой уставился на карту, где красовался теперь смачный плевок. — Ничего, ты заговоришь.

Девушка сдавленно застонала, когда её бросили на стул.

— Если ты признаешься, умрёшь быстро, ну а если будешь упорствовать — всю шкуру спустим.

— Я не боюсь пыток, — хрипло ответила она. — Советские бойцы никогда не сдаются. Мы по капле отдадим свою кровь за Родину и рано или поздно сотрём вас с лица земли!

Я едва не вскрикнула, увидев в руке солдата плоскогубцы.

— Давайте сюда пальчик, фройляйн, — глумливо протянул он.

Я услышала тихий сдавленный стон.

— Какая-то ты хлипкая. Вы же обычно хвалитесь, что не издадите ни звука.

Да тут бы кто угодно орал от боли! Во всяком случае, изнеженные мальчики моего времени, которые впадают в депрессию по любому поводу и без, точно.

— Только не вздумай отключиться, дрянь, — я вздрогнула от хлёсткого звука пощёчины.

— Дайте ей хотя бы воды, — пробормотала я.

Девушка действительно выглядела на грани обморока. Ещё бы… Несколько пальцев уже зияли кровавыми ранами на месте вырванных ногтей. Химмельштос кивнул, разрешая, но напиться по-человечески ей не дали. Один из солдат просто окатил её пару раз водой из кружки.

— Ну что? Продолжим, или ты всё расскажешь? — перевела я очередной вопрос.

Она промолчала, вызвав этим очередной шквал злых насмешек.

— Этой дуре нравится терпеть боль?

— А может, ей понравилось принимать в себя немецкие члены, и она хочет перед смертью ещё раз повторить?

Кто-то рванул её рубашку, обнажая грудь.

— Ну же, говори!

Я почувствовала дурноту, увидев, как тиски сжались на её груди, превращая сосок в кровавое месиво. Сдавленно вскрикнув, я пулей выбежала на улицу. Свежий морозный воздух немного помог, но я чувствовала, что не в силах сделать и шага, чтобы вернуться.

— Что вы себе позволяете, фрау Винтер? — грубо спросил Химмельштос. — Это что ещё за выходки — уходить посреди допроса?

— Вы разве не видите, что ей плохо? — огрызнулся Фридхельм.

— Сейчас, когда на кону стоит наша победа, недопустимо проявлять слабость, — отрезал он. — Да любой мальчишка из Гитлерюнгена держался бы лучше, чтобы не опозорить своего фюрера. Вы идёте, или мы будем ждать, пока вы приведёте в порядок свои нервы?

— Иду, — процедила я.

Тупому ежу и то понятно, куда он клонит. Ну нет, я не дам повода сфабриковать обвинение в «паникёрстве».

— Герр штурмбаннфюрер, девка в отключке, — солдат грубо пнул бесчувственное тело. — Что с ней делать дальше?

— Бросьте в сарае, продолжим завтра.

Я представила, каково провести ночку в ледяном помещении в одной рубашке, и вопреки своему страху решилась возразить.

— Верните ей хотя бы что-то из тёплых вещей, иначе утром обнаружите труп.

Химмельштос уставился на меня тяжёлым взглядом, затем нехотя кивнул, и солдат подхватил брошенный в углу ватник.

* * *

— Как ты? — Фридхельм поставил на стол стакан с чаем. — Пей, тебе нужно согреться.

У меня всё ещё стояли перед глазами жуткие картины.

— Рени, — он коснулся моей ладони.

Я промолчала. Я просто не знаю, что тут можно сказать. Притворяться, что всё в порядке, тоже не могу.

— Я поговорю завтра с Вильгельмом. Бесчеловечно заставлять тебя смотреть на эти мерзости. Почему этот тип такой упёртый? — он резко отодвинул стул и вскочил, подхватив со стола сигареты.

— Это бесполезно, — бесцветным голосом ответила я. — Химмельштос ещё с прошлой осени взял Вильгельма на карандаш после его заступничества.