Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Как это? — спросил кто-то из слушающих.

— Отгонять, — поправился капитан.

Но, как выяснилось, молитва не помогла. Когда он читал молитву, ему показалось, что во всех концах завода поднялся хохот. Хохотали стены, развалины, углы, подвальные помещения цехов. Этот хохот глушили пулеметными очередями, выстрелами танковых орудий, автоматическими пушками.

— Так продолжалось еще три дня и три ночи, — уточнил капитан и замолчал, очевидно не решаясь признаться в своих личных действиях против «призрака». Когда же его спросили, чем все это кончилось, он как бы по секрету сообщил, что солдатам особого батальона было приказано не показывать даже признаков жизни, не открывать огня, кто бы ни появился в цехах с той, опасной

стороны.

— Почему?

Капитан встал, вытянул руки по швам и ответил:

— Я есть немецкий офицер, решил фиксировать русский призрак на фотопленка.

— Как? — спросили его.

Жестами и словами он объяснил, что его личная снайперская винтовка была оснащена оптическим прицелом с фотофиксатором, что после долгих и томительных ожиданий объектив прицела, направленный в сторону кручи, откуда появился призрак, поймал цель... Но это был не призрак, а обыкновенное лицо русского военного человека в гимнастерке с двумя кубиками в петлицах. Лобастый, губы толстые, над бровями густой чуб светлых волос. Капитану показалось даже, что он разглядел цвет глаз — голубые. «Быть может, это и есть призрак в облике белокурого человека?» — подумалось тогда капитану. И он нажал спусковой крючок снайперки. Нажал как раз в тот момент, когда в центре прицела оказался голубой глаз, кажется правый. Но чуть снизил. Пуля легла ниже глаза черной точкой. Сию же секунду лицо подпрыгнуло выше прицела, показалась грудь, спина, снова грудь. Чьи-то руки потянули его вниз, под кручу берега. И вдруг в окуляре оптического прицела оказались эти самые валенки, пятками вверх...

И туда были брошены танки-тральщики со штурмовым батальоном — мощный бронированный кулак.

— Но чем больше и сильнее кулак против плавающей в воздухе пушинки, тем меньше вероятности прижать ее к стенке или поймать в ладонь, — философски предварил капитан дальнейший ход борьбы с «призраком».

В самом деле, штурм кручи продолжался целые сутки. Танки-тральщики утюжили тонкую ниточку кромки обрыва с траншеями и стрелковыми ячейками. Однако ни убитых, ни раненых русских солдат там не оказалось. Только через день нашли в заваленном блиндаже контуженого интенданта, который, придя в сознание, показал, что на круче оборонялась небольшая группа какого-то лейтенанта, что этот лейтенант с пробитой головой был эвакуирован за Волгу. Оставшиеся после него люди ночью тоже погрузились в лодку и уплыли. Это была последняя лодка под кручей, и контуженому интенданту ничего не оставалось делать, как ждать помощи или смерти. Он вскоре умер, уже находясь в плену.

Помолчав, капитан дополнил, что после проявки пленки он убедился — его разум нормальный: снайперский фотообъектив зафиксировал то же самое, что видели глаза. Капитан хорошо запомнил лицо лейтенанта и с тех пор отказался верить в существование призраков. Но ненадолго. Ремонтировать танки в цехах завода не давали русские снаряды.

Они падали и разрывались каждый раз там, куда приходили солдаты и инженеры специального батальона. Будто у этих снарядов были глаза и они видели самые важные цели. Три недели они не давали работать ни днем, ни ночью, а после 20 ноября, когда русские войска перешли в наступление и окружили 33 дивизии немцев, батальон специального назначения по личному распоряжению фон Паулюса был переведен на строительство оборонительных сооружений. Инженеры и техники батальона начали изобретать и строить «сюрпризы» дальнего прицела — убивать людей после того, как здесь закончатся боевые действия.

В конце своей исповеди немецкий капитан сказал, что он должен сам, своими руками снять злые «сюрпризы» дальнего прицела, иначе к нему снова придет призрак в «литых сапогах» и будет преследовать его даже там, в загробном мире.

— В загробный мир спешить не следует, — поправил его комбат. — Вам еще здесь, на нашей земле, много работы.

— Спасибо, — сказал немецкий капитан, глядя на ноги обступивших его людей.

Все они были в валенках, и опять ему, вероятно, показалось, что перед ним привидения. Он не мог скрыть своего испуга, прижался спиной к стене.

— Здесь все живые люди, — попытался успокоить его комбат и, обращаясь к своим бойцам, пояснил: — Вот что значат умелые действия только одного отважного воина! Он, вероятно, погиб, но и мертвый держит врага в страхе. Мне думается, это был тот самый командир, что руководил обороной на круче в районе тракторного завода. У него было всего лишь пятьдесят шесть бойцов и одна девушка-санинструктор.

— Точно, товарищ майор, точно, он! — выкрикнул Петр Чесноков и, схватив своего брата Антона за рукав, кинулся к выходу. — В госпитале мне одна раненая санитарка рассказывала про него. Все совпадает...

Братья выскочили из блиндажа. Они долго стояли на ветру, провожая взглядом чернеющую в заснеженной дали живую точку. Лейтенант шагал на запад. Он догонял свою часть.

Запись вторая

Истинные герои, как правило, неохотно рассказывают о своих подвигах. Они не умеют и не хотят подчеркивать своей значительности. Природа щедро наградила их дерзким умом, отважным сердцем и не дала никаких внешних признаков, по которым можно было бы отличить, герой человек или не герой. Вероятно, потому мы так глубоко верим в скромных, порой застенчивых людей.

Они не замечают за собой никаких заслуг и продолжают делать свое дело просто, по-будничному. О них уже складываются легенды, но они не хотят признать в них себя, идут по жизни своим путем. Легенды догоняют и обгоняют их, а они еще все живут и трудятся среди простых людей. И не думают о славе...

Что-то подобное можно проследить на судьбе человека, названного «комдивом бессмертных».

В сорок третьем году, в конце февраля, когда центр военных событий переместился с Нижней Волги на курскую землю, где назревало новое, не менее значительное, чем на Волге, сражение, в селе Хомутовка в избе колхозника Ворохобина появился военный человек с немецким автоматом. Появился ночью. Постучался в дверь, открыл и тут же упал, не переступив порога.

В избе было много военных людей. Тут остановились на ночевку артиллеристы. Сейчас все, кроме Тани Ворохобиной, спали крепким, непробудным сном. Усталые, едва успели поужинать — и сон свалил каждого из них где попало: у стола, на полу, на лавках, — целый день они вытаскивали застрявшие в сугробах машины и орудия.

— Кто это?! — испуганно спросила Таня, отпрянув от стола, на котором после ужина беспорядочно громоздились солдатские котелки, ложки, кружки и остатки провианта к завтраку.

Упавший у порога не отозвался, и Тане почему-то показалось, что это какой-то пьяный бродяга — встанет и начнет хлестать из автомата. Надо предупредить старшего. И она принялась тормошить спящих. Потолкала одного, другого, третьего. Ни один не просыпался. Что же делать? Кликнуть мать — не услышит. Она ушла за хворостом в овраг, да и этот может вскочить...

Снова принялась расталкивать артиллеристов. Толкала изо всех сил, зажимала носы, и, хоть убей, ни один даже головы не поднял. Поведет носом из стороны в сторону — и опять храп со свистом, жутко слушать...

Наконец послышались шаги матери. Таня осмелела, подошла к упавшему у порога человеку. Остановилась перед ним и мать. Ей, вероятно, тоже показалось, что в избу ввалился пьяный немец из числа тех, что были вышиблены из села позавчера. В таком случае надо обязательно поднять артиллеристов. Но, присмотревшись, сказала:

— Погоди, дочка, с ним случилось неладное.

— А чей он, наш или не наш? — спросила Таня.

— Наш, — ответила мать. — Автомат немецкий, а пуговицы на хлястике шинели, видишь, наши, со звездочками.

Поделиться с друзьями: