Моя летняя ночь
Шрифт:
После процедур омовения ног, входим в старые сенки, и дальше в такой же старенький, скрипящий полом, коридор. Придерживаю девушку за плечи, словно боюсь, что она удерет и обломает меня.
– Мам! Внук бабы Марины приехал!
Крик звучит так неожиданно и громко, что я резко сжимаю ее хрупкие плечи и замираю.
– Ты охренела что ли? – злобно шиплю в ее ухо.
Нахера она меня притащила, если у нее тут родители? Издевается? Мстит за подглядывание? Вот маленькая затейница!
Но в погруженном в тишину доме раздается только ее веселый смех, отдающийся вибрацией в паху. Русалка разворачивается и невинно смотрит на меня, затихая.
– Прости, прости, – шепчет она, – я пошутила, – сглатывает, выпучивая
– Нихрена не смешно!
Шепчу, как малолетний придурок. Мне блин, двадцать восемь. А я, как школьник, родителей испугался.
– Прости, – Аня судорожно сжимает ладони в замок, – я, когда нервничаю, шучу невпопад. На похоронах бабушки три года назад пошутила над тем, как приятно видеть всю родню, сказала, что неплохо бы так почаще собираться, потому как и вкуснях много, и маленькое черное платье есть повод купить.
Взрываюсь хохотом. Она серьезно это сказала? На похоронах?
– А когда сестра ногу сломала, и ходить не могла, поднос с едой специально оставляла в нескольких метрах от нее, говоря, что она должна тренировать силу воли, если хочет похудеть.
Прислоняюсь спиной к деревянной стене, посмеиваясь. Девчонка, правда, нервничает. Нафига она мне все это рассказывает? Неужели непонятно, зачем я тут?
– А на последнем экзамене так нервничала, что предложила преподу раздеть меня догола, чтобы он убедился в отсутствии шпаргалок.
Она еще учится? Ей хоть восемнадцать есть? Она довольно высокая, достает мне до шеи. Но болтает как малолетка.
– Сколько тебе лет?
– Вчера исполнилось шестнадцать, – выдает она.
Вот же облом! Как у меня вообще на нее встал? Я же не извращенец! Вот телки пошли! Гребанная акселерация!
– Спокойной ночи, – резко разворачиваюсь к дверям.
– Леша, стой! – останавливает Аня. – Я шучу. Мне на следующей неделе двадцать. Я же говорю…
– Заканчивай нервничать!
Я взбешен. Эти ее шуточки меня до инфаркта доведут. Я уже усомнился в своей нормальности и испугался. Собрался к психологу идти.
– Не могу ничего с собой поделать. Извини.
– Пошли, – подхожу к ней, сжимаю ладонями ее плечи, – где твоя комната?
Я сейчас взорвусь. Мне нужна разрядка. И если она пошутит снова, я просто засуну член в ее рот.
Мы поднимаемся на второй этаж по скрипящей лестнице, и попадаем на небольшой чердак. Дом практически ничем не отличается от дома моих стариков. Только немного меньше и давно не видел ремонта. В углу стоит расправленный диван.
– Быстро в душ, и обратно, – командую я, чтобы она, не дай бог, снова не начала шутить.
– Леш, ты что, это же огород, какой тут душ?
Ах да, опять забыл, где нахожусь. Цивилизация не касалась этого места. Наплевать. Мы оба только что из реки.
– Встань сюда, – подвожу ее к окну, в которое попадает лунный свет, в котором я хочу видеть ее. – Ты будешь медленно снимать с себя полотенце, и делать все то же самое, что делала на берегу. Я хочу видеть это снова.
Свет не включаю, иначе она от нервов меня до смерти "зашутит". Да он и не нужен мне сейчас.
Плевать, что я веду себя, как чертов извращенец. И плевать, что романтика, царившая на берегу осталась там. Она сама виновата. Нефиг было юморить.
– А меня никто не увидит? – смущается русалка.
– Да кто будет сюда пялиться? Начинай!
Скидываю с себя полотенце, кидаю надоевшие шорты на пол, и разваливаюсь на диване.
Анюта снимает полотенце одним движением. Довольно грациозным, но слишком быстро. Поднимает руки вверх, вытягивая великолепное тело. Кружится несколько раз. Вот вроде все, как на берегу, но чего-то не хватает. Сейчас она зажата. Стесняется – ничего не поделать. Все-таки на берегу она была естественной, считая, что одна. Придется моему фетишисту довольствоваться тем, что дают.
А
когда она подходит ко мне, опускаясь на диван я понимаю, что нет… это не "довольствоваться"… я наслаждаюсь этой ее зажатостью и стеснением. Тем, как мило заливаются румянцем ее щеки, опаской, с которой она приближается ко мне. Есть в этом что-то безумно возбуждающее, кружащее голову. В легком прикосновении ее губ к моим. И в том, как она увильнула от настоящего поцелуя, не пустив мой язык в свой рот, словно никогда не целовалась так раньше. Но мне нужно попасть туда, почувствовать ее вкус. И я не тороплюсь начать трахать ее, забывая про пульсирующий член. Медленно изучаю губами ее тело, пахнущее летней ночью. Девушка затихает совсем, чуть потрясываясь. Наслаждаюсь вкусом ее груди, втягивая маленький розовый сосок, кайфуя от того, как закрываются глаза шутницы. Спускаюсь губами к плоскому животику, уже раздвигая руками ее бедра. Я хочу попробовать ее вкус. Если ее запах сводит меня с ума, то от ее вкуса я попаду в рай. Целую внутреннюю часть бедер, подбираясь к заветному месту и провожу языком по розовым влажным складкам ее промежности, натыкаясь на крохотные острые волоски. И это сейчас не важно. Эта девушка великолепна. Она мутит мое сознание. Я забываю все, что было в моей голове от ее вкуса, ее запаха, от прикосновений к ее коже. Она перестает дышать, замирая от ощущений, которые я дарю ей. И мне нравится это молчание, потому что ее тело реагирует напряжением, говорящим лучше любых слов. Животик вжимается сильнее, и я кладу на него ладонь, чтобы ощутить, как он отреагирует на приближающуюся разрядку, ведь мой язык уже чувствует пульсацию клитора. Втягиваю его губами, обводя языком, и животик под моей ладонью пульсирует в такт розовой горошине. Под протяжный тихий стон русалки ввожу во влагалище средний палец, прижимая его к лобку, чтобы ощутить пульсацию и там. В ней тесно. Слишком. Второй палец помещается с трудом.Да не может этого быть! Ну нафиг!
Поднимаю к ней глаза и по испуганному затуманенному оргазмом синеющему взгляду понимаю, что чуйка не обманула. Вот почему она так нервничала. Как до меня раньше не дошло? Где, блин, была чуйка раньше? Девчонка девственница.
Она реагирует на мой вопросительный взгляд легким кивком. Она поняла, о чем я молча спрашиваю ее.
– Какого хера ты не сказала мне?
Я взбешен. Не нужны мне сейчас эти девственные заморочки. Я не хочу брать на себя такую ответственность. Я хотел просто потрахаться и забыться. А быть первым парнем девушки, значит открыть ей дверь в мир секса, и, желательно, не кинуть ее сразу после окончания траха.
– Прости, я забыла справку от гинеколога у гинеколога, – выговаривает она, сжимая мои пальцы сильнее и выгибаясь, потому что я с психу давлю ими на лобок сильнее.
Романтика, блин.
– Ты ведь уже начал, просто доведи дело до конца, или я буду шутить над этим вечность.
– Ладно, расслабься, – прошу я. – И скажи мне, если будет больно, или некомфортно, или даже просто неуютно. Хорошо?
Аня кивает. И я с сильнее проступающим желанием присасываюсь обратно к ее промежности, орудуя пальцами во влагалище, растягивая его. Сам не понимаю, почему так кружит голову, и почему прикосновения к ней доставляют наслаждение, давно не испытываемое мной при сексе. Это первая девушка, после Золотаревой, с которой я испытываю подобное.
Вхожу в нее медленно, проталкивая головку и доставая ее несколько раз, продвигаюсь осторожно, наблюдая, как расширяются ее зрачки от каждого заполняемого сантиметра. Останавливаюсь ненадолго, давая ей привыкнуть. Девушка смотрит широко открытыми глазами, словно ожидает чего-то.
– Вот теперь ты можешь пошутить, – мягко говорю я, даже не улыбаясь.
– Я всегда думала, что когда парень лишает девушку девственности, – балаболит русалка, – он кусает ее за ушко.
– Что?
Что она несет?