Моя любовь, моё проклятье

Она сделала несколько шагов, остановившись посередине. Выжидающе посмотрела на него. На фоне яркого квадрата окна видела только силуэт, но напряжение определённо угадывалось даже так. Невольно подумалось, если даже на расстоянии она ощущала флюиды того, что у него творилось внутри, то страшно вообразить всю истинную силу его эмоций.

— Вызывали? — пролепетала она и инстинктивно задержала дыхание.

Он обернулся, помедлил, но двинулся к ней. Смотрел уже не так гневно, но всё равно взгляд его давил настолько мощно, что заставлял её чувствовать себя мелкой и беспомощной.

— Вот ты скажи, — начал он вроде бы и выдержано, но Полина видела, что эта выдержка стоила ему нечеловеческих усилий, — ты назло всё это делаешь? За что-то мстишь? Или вот так странно шутишь? Специально решила довести меня или что, я не пойму?

Полина тоже его не понимала. Поэтому не знала, что ответить. Смотрела во все глаза, пытаясь сообразить, о чём он.

— Такое ощущение, что ты поставила себе целью по возможности испортить мне жизнь. Потому что даже тупые кадровички, которых Алина оставляла вместо себя, так дико, так вопиюще не косячили. Так в принципе невозможно косячить, если только не специально. Потому что тут либо человек совсем, непроходимо туп, либо он это делает нарочно.

Полина почувствовала, как жгучая краска стыда затопила всё лицо, и шею, и уши. При этом она понимала только одно: что сделала что-то не так, но что именно? Получается, она непроходимо тупа, по его мнению? Обидно как…

Внутри, в груди нарастала дрожь, не та, от которой слабели ноги и сладко трепетало сердце, а та, что рвалась наружу унизительным плачем. Полина крепилась, но чувствовала, надолго её не хватит.

У него, очевидно, тоже внешнее спокойствие начало трещать по швам. Он придвинулся ближе… Глаза эти чёрные так и полыхали. Посмотришь в них — и кажется, пропадёшь с концами. А всё равно невозможно оторваться.

— Зачем ты это делаешь? Просто скажи. Тебе так сильно плохо сидеть в моей приёмной?

Она покачала головой.

— Так какого чёрта?! — вскипел он, но тут же снова взял себя в руки. Только надолго ли? — Ладно, бурду мне подсунула, вместо кофе. Ладно конверты вскрывай сам. Но, блин, звонки! Это ж издевательство какое-то! Но и то ладно, пусть… Но перепутать встречи, важнейшие, чёрт возьми, встречи! Это… это я даже не знаю, у меня просто слов таких нет… Полина! Ты хоть понимаешь, насколько это было серьёзно? Как сильно ты меня сегодня подвела? Ты хоть представляешь, каким идиотом меня выставила?

Ну и всё, выдержка её лопнула… К своему стыду Полина почувствовала, как по щекам заструились слёзы, как противно задрожали губы.

Он не должен видеть её такой!

Она рвано всхлипнула и выбежала вон.

Слёзы душили, особенно оттого, что нельзя им дать выход. А им что? Они текут… Но это ведь так непрофессионально. Показала себя какой-то не в меру впечатлительной институткой. Ещё бы в обморок свалилась!

Полина сунулась в сумочку. Пакетик, платочки… Сумочка, конечно же, как назло выпала из дрожащих рук. И, конечно же, всё что могло выкатиться из неё, тотчас выкатилось. Пришлось, ползать, всхлипывая и шмыгая носом, собирать добро по полу. А когда подняла голову — аж дыхание перехватило. Он. Стоит, возвышается над ней, невозможный, красивый, немыслимый. И во взгляде, хоть и таком же жгуче-чёрном, больше нет ни гнева, ни раздражения, а, скорее, изумление и растерянность.

Полина тотчас вскочила в смущении, но ни слова сказать, ни выдохнуть не может. Он тоже молчал, просто смотрел на неё.

— Прости, — наконец вымолвил он, — прости, что сорвался, я не должен был… у тебя же первый день. Видимо, Алина плохо тебя поднатаскала, не всё успела объяснить.

Но только она, выдохнув наконец, собралась ответить, что сама, конечно, виновата, что не хотела ничего ему портить, что вроде выполняла всё точно по предписаниям Алины, как он уже отошёл от её стойки и вернулся в свой кабинет, оставив её в полном смятении.

К Долматову вновь сунулся технический, но пробыл на этот раз недолго, через несколько минут вернулся в свой кабинет. И почти сразу вышел директор и… прямиком к ней.

Полина запаниковала. Что ещё? А он обогнул стойку, встал сзади. Полина непроизвольно вытянулась в струнку и затаила дыхание. Спину, руки тотчас осыпало мурашками. Кожа вмиг стала невыносимо чувствительной, особенно на затылке. Там остановился его взгляд. Но вот этот взгляд скользнул по шее, тронул ухо, скулу, висок, мазнул по щеке, поднимая откуда-то из глубины волну дрожи. Теперь именно той, от которой и коленки слабеют, и сердце трепещет. А ведь она только-только успела хоть немного успокоиться. Но тут он и вовсе наклонился вперёд, одной ладонью упёрся в столешницу, вторую руку заложил в карман. Повернулся к ней, оказавшись так непозволительно близко, что она ощутила его дыхание. Невидящим взором уставилась в монитор — никакая сила на свете не заставила бы её сейчас посмотреть ему в глаза, ибо знала, что тотчас выдаст себя с головой.

— Покажи записи в ежедневнике? — опалил он дыханием кожу.

— Ч-что? — вместо голоса получился какой-то сиплый шёпот.

Дурацкая дрожь теперь стала заметна даже невооружённым взглядом. Полина крепко вцепилась в мышку, левую руку спрятала под стол.

— Давай посмотрим записи Алины в электронном ежедневнике? — терпеливо, даже мягко переспросил он.

Ежедневник… ежедневник… Полина судорожно соображала, о чём это он, кляня себя за внезапно накатившее тугодумие.

Чёрт, это ж органайзер! Она сосредоточенно закусила губу, торопливо дёрнула мышкой, навела курсор на нужный ярлык, открыла программу.

Ремир перевёл взгляд на экран — даже дышать сразу стало легче, но… ненадолго. Вынув руку из кармана, он закинул её на спинку кресла, а ладонью второй — накрыл пальцы Полины. Точнее, лишь слегка коснулся, на самом деле просто крутанул колёсико мышки, но её так и обдало жаром.

Видимо, отыскав то, что нужно, он выпрямился:

— Вот дура… — хмыкнул и тут же, бросив на Полину быстрый взгляд, поспешно добавил: — Это не тебе.

Он ушёл, а Полина ещё несколько минут успокаивала разволнованное сердце.

В половине шестого Полина покосилась на внушительную пачку писем, которые, как сказала Алина, надо отнести на почту.

То, что эта ненормальная намеренно подучила если не всё, то многое делать неправильно, она теперь уже сообразила, только вдруг и правда письма надо относить? Или не надо? Как узнать-то?

Спросить об этом директора она и помыслить не могла, но вполне могла обратиться к Астафьеву. Так она и поступила.

— Что? — удивлённо хохотнул он. — Это тебе тоже Алина рассказала? Ну, чувствую, ей придётся искать другую работу после отпуска. Никто на почту у нас не ходит. Ещё и в рабочее время! У нас с «Почтой России» заключён корпоративный договор. По понедельникам, средам и пятницам сюда приходит их человек и принимает корреспонденцию. Обычно, как мне помнится, утром, ну, точно до обеда. Так что подготовь ему пакет для передачи и всё. И, кстати, не советую уходить домой без разрешения Ремира… Ильдаровича. Если порядком припозднишься, то он отправит тебя домой на такси, но самовольно уходить не стоит. Хотя бы дай ему знать.

Но Долматов отпустил её вовремя, предупредив заодно, что уезжает в командировку.

— Прямо сейчас? Вечером? — удивилась она.

Он остановился, задержал на ней взгляд и даже, как показалось Полине, еле заметно улыбнулся прежде, чем ответить:

— Нет, ночью едем, чтобы завтра утром быть на месте.

— А приедете когда? — поинтересовалась она. Секретарь ведь должен быть в курсе перемещений своего босса.

— Завтра вечером… ну или послезавтра. Как получится.

Вот теперь он точно улыбнулся! Совсем слегка, будто пытался сдержаться, и это почти у него получилось, но тень улыбки всё же проскользнула.