Моя любовь, моё проклятье

***

Следующий день показался Полине невыносимо долгим и скучным. Она то и дело поглядывала на стенные часы. Когда останавливался лифт, невольно замирала и прислушивалась, но с разочарованием понимала — не он. Его шаги ни с чьими не спутаешь.

Тоску время от времени разбавлял разговорами о том о сём Максим Викторович. Между делом он, кстати, сообщил, что Ремир на дух не выносит молоко ни в каком виде. А она ему вчера в кофе сливок плеснула от души, эх… Хорошо хоть йогуртами не забила его холодильник, как советовала эта дурная Алина. Просто постеснялась вдруг заходить в комнату отдыха в его отсутствие.

Полина и не подозревала, что ей вдруг будет так пусто от того, что он не рядом. Ведь и раньше они подолгу не виделись, и ничего. А тут… Она и припомнить не могла, чтобы вот так кого-нибудь сидела и поджидала.

Ремир так и не появился. Полина вздохнула с тоской, теперь они увидятся только в понедельник…

Однако без четверти шесть услышала вдруг — идёт! Даже нисколько не сомневалась, что это он. Потому что его шаги действительно не спутать.

Он вошёл и первым делом метнул в неё взгляд, удостоверился, успокоился.

Полина сдержанно ему улыбнулась, хотя внутри аж всё запело. Он ей в ответ сдержанно кивнул, и если б не напряжённый взгляд, то и не скажешь по нему, что у него к ней какое-то особое отношение.

Обычный его лоск слегка потускнел с дороги: смоляные пряди встрёпаны, под глазами чуть заметные тени, да и вообще видно, что устал. И привычной кипучей энергии в нём не чувствовалось. Он приостановился у дверей своего кабинета:

— Ну что, как день прошёл? — спросил.

— Хорошо, — выпалила Полина, усмехнувшись про себя от шальной мысли: «А если б я ему сказала, что скучала тут без вас. Интересно, какое бы у него сделалось лицо?».

— Важное, срочное что-то было?

— Нет.

И это правда: директор уехал — и все тут же расслабились. Даже бумаг ему на подпись за целый день набралось от силы с дюжину, тогда как обычно такие стопочки увесистые!

Он кивнул каким-то своим мыслям и ушёл к себе.

А времени, между тем, было уже почти шесть. И что ей теперь делать? Ждать, когда он отпустит её домой, как вчера? Или разотважиться и самой спросить?

В общем-то, она не возражала бы остаться на работе сверхурочно, всё равно без Сашки дома одиноко. Но и тут она сидит одна, как сыч. Вот если бы он разговаривал с ней, выходил почаще, ну, вот хотя бы как Астафьев, это было бы совсем другое дело. А вот так что? Сидеть и бессмысленно на часы таращиться и гадать, чем он там занимается за закрытой дверью.

Её размышления прервал Анчугин, безопасник. Его Полина тоже вовек не забудет. И если за минувшие два дня работы в приёмной неприязненное отношение к Астафьеву как-то незаметно, само собой сошло на нет, даже, скорее, поменяло полярность с минуса на плюс, то от одного вида Анчугина у неё тотчас заныли все зубы.

— Ремир Ильдарович у себя? — спросил он с каменным лицом.

— Да, — сухо ответила Полина. — Десять минут назад приехал.

— Примет? У меня очень срочный вопрос.

Полина нажала кнопку селектора. Выслушав монотонные гудки, она пожала плечами, мол, ничем помочь не могу.

— Но вопрос действительно очень серьёзный и безотлагательный! Очень!

Вопрос, наверное, и впрямь был срочный, потому что каменное лицо стало вдруг обычным, человеческим, причём просящим и крайне встревоженным.

«Опять шпиона, что ли, поймал», — подумала про себя Полина.

— Ладно, Ремир Ильдарович, наверное, в комнате отдыха. Я спрошу, примет ли вас.

Анчугин пробормотал под нос «спасибо».

Ремира в кабинете, как она и подозревала, не оказалось.

Дверь в комнату отдыха и в самом деле находилась там, где говорила Алина — в углу дальней стены. Хоть тут не соврала.

Соваться туда, конечно, было неловко. Мало ли чем он там занимается. Ну а с другой стороны — ещё ведь рабочий день, пусть и всего пять минут осталось. Ремир сам вечно твердил, что на работе в рабочее время все должны заниматься только работой и ничем иным. А она же по делу, не прихоти ради. Ещё и по важному и безотлагательному.

Полина, помешкав, подошла, зачем-то бесшумно, чуть ли не на цыпочках, и тихо постучала. Затем постучала вполне громко, но Долматов не откликнулся. Тогда она позвала его по имени и отчеству, но снова никакого ответа.

Обескураженная, Полина прислушалась — из-за двери не доносилось ни звука. Он спит, что ли? А вдруг ему плохо стало? Мало ли…

Она приотворила дверь, осторожно заглянула. Но никого не увидела. В комнате отдыха было пусто. Она прошла вглубь, огляделась: да где он? И лишь потом заметила его рубашку, брошенную на диване, туфли у порога и ещё одну узкую дверь, сливавшуюся с дверцами шкафа.

«Блин, блин, блин… Он в туалете!», — догадалась она, попятилась в смущении на выход.

Но в эту самую секунду дверь распахнулась и вышел Ремир в одних брюках. Её он не видел, потому что вытирал полотенцем мокрые волосы.

Полина отчаянно соображала, как лучше поступить: потихоньку, если получится, выскользнуть, как будто её здесь и не было, или как-то обозначить своё присутствие, а потом перейти к делу, не давая ему опомниться. Но тут Долматов поднял голову…

Увидев её, он так и замер с полотенцем в руках. И смотрел так, будто увидел не её, а нечто совершенно нереальное. Даже рот от изумления приоткрыл и, похоже, лишился дара речи.

Полина и сама оторопела. И очень неловко ей стало перед ним, даже стыдно, что так беспардонно вторглась.

Она сморгнула, без задней мысли опустила взгляд чуть ниже и почувствовала, как стремительно и неумолимо краснеет. Капли с мокрых волос падали ему на плечи, на грудь, на руки и сбегали тонкими ручейками вниз по загорелой коже, упругим мышцам, плоскому животу. Зрелище это и зачаровывало, и будило нечто первобытное, и повергало в сильнейшее смущение. С трудом стряхнув этот морок, она подняла глаза и напоролась на его взгляд, теперь уже совсем, совсем другой. Отнюдь не изумление он сейчас источал, а такое горячее, необузданное желание, что у неё вмиг ноги стали как ватные, а сердце, словно обезумев, дёрнулось и лихорадочно заколотилось.

Он медленно двинулся к ней, она же инстинктивно попятилась, но почти сразу упёрлась спиной в стену. Не сводя глаз, он приближался. И то самое, первобытное, вновь поднялось в ней волной, всё сильнее разгораясь с каждым его шагом. Дыхание сбилось. Вот он подошёл вплотную, прижал собой так тесно, едва не вдавливая её в стену. Поймал тонкие запястья, развёл руки в стороны, пригвоздил не грубо, но крепко. Спустился взглядом к губам, склонил голову, выдохнул в шею, порывисто, горячо, до мурашек. Время остановилось, и сердце её остановилось в ожидании…