Моя милая Софи

– Что? – Софи поперхнулась. – Вы курите?

– Четыреста шестьдесят три года назад бросил. А еще бросил стричь волосы, бриться и спать по ночам. Но нынче прям какой-то день воспоминаний.

Софи растерянно кивнула и полезла в бардачок. Нашла открытую пачку «Marlboro». Зажгла сигарету и подала Аверонскому, вторую сунула себе в рот. Аверонский иронично хмыкнул, увидев, как она щелкает зажигалкой.

– Я был о тебе лучшего мнения.

– Я о вас тоже, – Софи выпустила в приоткрытое окно струйку дыма. – Может, еще и напьемся? Коньяк имеется? Или он уже весь в вас?

– Не наглей. Я не собираюсь тебя спаивать и…

– …скуривать, – Софи хихикнула. – А пятьсот лет назад уже были сигареты?

– О, – Аверонский улыбнулся, затягиваясь дымом. – Пятьсот лет назад в Старом Свете чего только не было.

Он скептически сощурился, положив руку на торец опущенного стекла и поглядывая на сигарету в своих пальцах.

– Но не сигареты, конечно. Это новшество прошлого столетия. По правде сказать, мне всегда было любопытно, каковы они на вкус.

– И?

– Ты когда-нибудь пробовала кубинские сигары?

– Это риторический вопрос?

Аверонский пожал плечами:

– Тогда как я могу объяснить?

– Ну, скажите, что нельзя сравнивать балалайку с органом.

– Точно. Нельзя. Так вот, скажем, состоятельные люди курили сигары и только сигары. Каждый тюк табачных листьев переплывал через Атлантику, и так было до тех пор, пока табак не начали выращивать в Турции. Удовольствие было баснословно дорогим, но оно того стоило. А еще, – Аверонский докурил сигарету и поискал глазами пепельницу, – тогдашние просвещенные умы полагали, будто табак обладает множеством целебных свойств. Медичи, например, лечила им мигрень.

– Успешно?

– Не знаю. Не уточнял.

– Вы были знакомы?

– Шапочно. Один из ее замков, Шенонсо, произвел на меня неизгладимое впечатление. До сих пор, когда бываю во Франции, заезжаю погулять по паркам. Ностальгия, наверное. Аккуратные изгибы дорожек, влажная свежесть с реки, желтые хризантемы. Тебе нравятся желтые хризантемы?

– Тоскливые цветы.

Софи взяла из его пальцев тлеющий окурок, чью дальнейшую судьбу Аверонский все никак не мог решить, и выкинула в окошко вместе со своим. Потом подняла стекло: прохладно и ветрено.

– Заведите пепельницу.

– Зачем? В моем нынешнем состоянии, безусловно, есть свои плюсы, но вряд ли оно затянется дольше, чем на пару суток.

Софи вздрогнула.

– Расскажите, что произошло?

Аверонский долго молчал. Софи не настаивала и не торопила, терпеливо дожидаясь ответа. Его непринужденность и уверенный тон, невзирая на резкость, ощутимо раздвинули границы ее доверия, и даже если впереди действительно находился дикий пляж со скользкими каменистыми уступами берега, она ждала прогулки по нему с легким волнением, но не со страхом.

– Если я солгу, что сегодня ровно в полночь вновь обернусь страшным и ужасным, ты это почувствуешь, – это было скорее утверждение, чем вопрос. – Если притворюсь, будто приключилось временное «недомогание» и все под контролем, не поверишь. Ты удивительная, Софи, есть в тебе что-то располагающее. От меня многие требовали откровенности, но никто не предлагал ее взамен.

Софи слушала. И ждала.

– Я сохраню вашу тайну, Александр, – тихо, не поднимая головы и даже не стараясь придать голосу убедительность, заверила она.

– Не сомневаюсь. В ответ могу лишь пообещать, что верну тебя домой целой и невредимой. Знаешь, у меня было столько возможностей искалечить тебя, да и брата твоего, и дядю. Столько подходящих моментов, столько удачных стечений обстоятельств.

– Даже странно, что вы до сих пор не воспользовались.

– Это игра, а я не намерен сдаваться.

– Я почти верю, если бы…

– Если бы что? – с любопытством.

– Если бы вы не пытались укусить меня, и не единожды!

– Но тебя всегда кто-нибудь выручал, – возразил Аверонский. – Думаешь, я не чувствую, когда твой маленький герой приближается, чтобы спасти тебя? Я же чудовище, Софи, я с улицы слышу, как мыши шуршат по подвалам зданий, как тараканы возятся по грязным кухням. Макс Хелмс – ребенок, мальчишка, ему впору мяч в школьном дворе гонять, а не на монстров охотиться. Тем не менее из всех переделок победителем выходил именно он. Ах! – воскликнул Аверонский со смехом. – Какой же никчемный из меня вампир!

– Так вы развлекаетесь? – с досадой прошептала Софи. – Даже здесь и сейчас? И эта поездка – тоже всего лишь часть вашей игры?

– Нет уж, здесь и сейчас я получаю удовольствие от твоего общества. И гоняться за тобой по юрмальскому пляжу – уволь. Слабоват я стал в коленках. Ведь ты сама заговорила о честности, Софи, а что есть честность, если не соблюдение правил игры? Неужели ты думаешь, что после сегодняшней поездки я смогу хоть пальцем тебя тронуть?

– А как же бесчеловечность?

– Считай, ты меня переубедила… отчасти. Надо мной возобладала сентиментальность и чувство благодарности.

– Я польщена, Александр.

– Между прочим, мы приехали.

Машина уже давно шелестела по частному сектору. Вдоль узкой дороги тянулись домики, заключенные в кольца садов, слева за ними сквозь деревья проступали здания покрупнее, справа вздымался поросший сосняком холм – то крутой, то относительно пологий. Когда холм почти сошел на «нет», Аверонский притормозил, заворачивая на просторную, укатанную машинами площадку, огороженную редкими соснами, и заглушил мотор. Поодаль стояла одинокая «копейка» кофейного цвета, в чьем багажнике самозабвенно рылся бодрый седобородый дедок в старомодном костюме. Вокруг «копейки» носилась пара детишек – носилась скорее для порядка и от скуки, чем действительно в восторге от близости моря. С появлением иномарки ребятишки, как по команде, остановились, перестали швыряться шишками и притихли.

– Местные, – заметил Аверонский, кивая на детей и мужчину. Отстегнул ремень безопасности и выбрался из машины. Софи все не решалась последовать за ним, она уже пригрелась в удобном кресле, и покидать уютный, теплый салон как-то расхотелось. Пока она сидела так, нежась напоследок и с сожалением предвкушая пронизывающий морской ветер, Аверонский обогнул капот, открыл дверцу и подал ей руку.

– Спасибо, – смутилась Софи.

Воздух пах мокрой хвоей, смолой и раскаленным металлом. Под ногами захрустели ветки, шишки и крошечные камешки, отпечатки автомобильных шин отчетливо виднелись на раскисшей и застывшей песочной грязи. Софи одернула юбку, потерла друг о дружку щиколотки, пытаясь натянуть повыше съехавшие в гармошку носки; когда Аверонский отвернулся, быстро провела ладонями по коленям, поправляя колготки. Улыбнулась топчущимся у «Жигулей» детям, их искреннему, еще не замутненному ни осуждением, ни завистью любопытству. Слишком маленькие, неискушенные, в отличие от деда, который кинул на Софи презрительный взгляд и демонстративно велел внукам не пялиться на буржуев.

Аверонский не удостоил ворчливого старика и тенью внимания.

– Идем, – сказал он, увлекая Софи за собой по узкой тропинке между соснами.

Они направились вверх, по пологому холму, мимо покрытых кустарником оврагов. Тропинка капризно виляла, подчас ее пересекали выпирающие из земли шершавые сосновые корни. Наконец, в лицо ударил холодный ветер, Софи вдохнула его, прикрыв глаза и расправив плечи, и перед ней от края до края расплескалась серое море. Сердце в груди на мгновение замерло, и Софи невольно затаила дыхание, боясь сделать шаг навстречу этой всеобъемлющей, дремлющей вселенской пустоте, боясь шагнуть за край земли и исчезнуть, погрузившись в абсолютное ничто. Аверонский стоял рядом, Софи чувствовала его восторг, граничащий с эйфорией, каким-то шестым чувством, словно растворившись в этом ветреном просторе, выпав из времени, из пространства и став причастной всем тайнам мироздания.