Моя милая Софи

– Волшебное зрелище, – произнес он.

Не сговариваясь, они начали спуск. Тропинка, куда короче той, по которой пришли, влилась в широкий пляж – настоящее царство песка и света. Солнце по-прежнему пряталось за серым пологом дождевых туч, но никакие тучи не могли удержать его свет, льющийся с распахнувшихся небес. С монотонным шумом накатывали на берег волны и разбивались о камни, рассыпанные вдоль береговой кромки, и выносили из глубины длинные зеленовато-черные волокна тины в хлопьях грязной пены.

Александр и Софи остановились у той границы, докуда дотягивались самые сильные волны. Под подошвами хрустела мокрая каша из песка, ракушек и мелких камешков, ветер дул с моря в лицо, обжигал и покусывал кожу, и щеки начали гореть. Покрасневшими, пальцами Софи подняла ворот куртки, прикрывая незащищенную шею. Тонкая сиреневая кофточка под курткой грела слабо, однако холода Софи почти не ощущала. Эта была одна из загадок моря. Можно было за пять минут простыть от оконного сквозняка, но здесь, на безграничном просторе, заболеть, казалось, нереально, как бы яростно ни хлестал по щекам ветер, как бы ни рвал он волосы и одежду.

Впрочем, границы у простора были: если приглядеться, по обе стороны залива упирались в горизонт тонкие, как карандашные линии, очертания берега.

– Итак? – Аверонский вопросительно посмотрел на Софи. – Будем стоять или все же пройдемся?

– Дождь собирается, а я забыла зонт в машине.

– Можем вернуться и забрать. Или посетить какой-нибудь местный ресторанчик, их тут полно. Не ручаюсь, что все работают, но все нам и не нужны.

Уйти? Софи перевела завороженный взгляд на волны. Уйти, не успев даже толком насладиться этим чудом?

– Лучше пройдемся, – твердо сказала она.

***

Медленно и молча, будто боясь спугнуть какое-то очень важное, очень глубокое понимание, они шли вдоль берега рука об руку. Безлюдный, по-осеннему неуютный пляж навевал щемящую грусть и тоску по ушедшему лету. Здесь, на краю земли, не существовало ни людей, ни городов, ни сверкающих салонов «Аверо» с их блестящими плиточными полами и элитными иномарками. Не существовало концерна с его миллиардами и властью, Луиса Эвиньона с его коварными замыслами и договоров на поставку шикарных итальянских машин. Не существовало промокшего от крови прошлого и неведомого будущего, загадочной Милен, прилетающей утренним рейсом из Парижа, и опостылевшего за века, смешного противостояния между Аверонским и династией Хелмс. Не существовало ничего. Исчезло даже время над почерневшей под грозовыми тучами морской водой. Зажатые в холодных тисках между небом и морем чайки испуганно метались, борясь с ветром, но даже их словно не существовало.

Была лишь девушка, бредущая рядом по мокрому берегу, стягивающая под подбородком воротник своей нелепой куртки в наивной попытке сохранить тепло. Правильные черты лица, трогательная ямочка на подбородке, тень доверчивой улыбки на нежных губах и бархатные серые глаза с легкой поволокой – изумительное сочетание девственной чистоты и лукавой, обольстительной женственности. Не требовались ни модные платья, ни модельные стрижки, ни драгоценности – она сама была драгоценностью, не ограненной, и потому еще более притягательной. Коснуться бы пальцами ямки между ключицами, прочертить незримую линию от подбородка до выреза кофточки…

Александр нахмурился.

Из каких пыльных чуланов подсознания вылезла эта романтическая чушь? И почему именно сейчас, когда привычный мир раскололся на до и после, когда кто-то – предчувствие никогда не обманывало! – готовил ему гильотину и ядовитую скупую эпитафию, в нем, оглушенном и растерянном, пробудилось это странное влечение? А главное, к кому?! К сущему ребенку!

Вспомнил же: желтые хризантемы. Она права, цветы как цветы. Цветы безысходности, умирающего лета и ушедшей безвозвратно любви. Их было так много в садах французского замка; так много, что после смерти Элен он не выдержал и уехал, увозя с собой воспоминания и непоколебимое решение не любить никогда и никого. Себе подобных – за коварство и разврат, смертных – за скоротечность жизни. Но теперь рядом с ним куталось в кусок крашенной кожи существо, способное в какой-то жалкий час обесценить все его идеалы, его богатство и власть, его драгоценное могущество, до сего дня казавшееся незыблемым и незаменимым. Ох, Софи…

Девушка вдруг остановилась и запрокинула голову, глядя ввысь. Александр невольно последовал ее примеру.

– Тучи сгустились. Видите? Вот-вот начнется дождь.

Еще бы не видеть. Они забрались уже слишком далеко: пляж одичал, позади было не разглядеть ни тропинки, ни поваленного дерева, мимо которого проходили недавно. Камни, пучки грязных белых перьев на песке, надрывно стонущие сосны и разбуянившийся ветер – тревожная картина.

– Идемте назад, – попросила Софи. – Как думаете, успеем?

Отвечать было бессмысленно. Косые фиолетово-серые полосы исчеркали небо над заливом и неумолимо надвигались на берег.

Аверонский обхватил Софи рукой за плечи и развернул в обратном направлении.

– Стоит поторопиться, – озвучил он очевидное.

Ботинки вязли в песке, порывистый ветер поднимал и закручивал песчаные вихри, волны ожесточенно ударялись о камни, и разбивающиеся в пыль брызги обдавали с головы до ног.

Софи вскрикнула, когда водная пыль окатила ее с головой.

– Обалденная была идея, Александр! – отпрыгнув, воскликнула она. – Взморье в октябре – просто прелесть!

– Все краски человеческого бытия разом, – согласился Аверонский. – Холод, похмелье и ливень.

– Да разве это все? – Софи уже почти бежала, задыхаясь. – Вы забыли о болезнях, нищете, войнах и голоде.

– Последними двумя я и без того сыт по горло.

– Ах, ну да, прошу прощения. Неужели больше не хочется?

– Кто тебе сказал?

– Мечтаете все вернуть?

– Безумно.

– И ни капельки не тянет побыть человеком?

Конец ознакомительного фрагмента.