Моя (не)любимая бывшая

Написал как есть, как чувствовал, пусть где-то неказисто, но от души.

Отправляю.

Лишь после этого пригубляю давно налитый в бокал коньяк. Морщусь, вкус кажется немного странным. Но разве важен вкус, когда от напитка ждешь хоть какой-то анестезии?

Неожиданно я слышу скрип половицы за дверью.

— Кто там? — резко гаркаю.

Ведь всех распустил. Всех! Кто посмел ослушаться моего приказа?

На секунду мелькает мысль — вдруг это Снежана? Пусть поздно, но все-таки пришла…

— Заходи, — молю надтреснутым голосом. — Заходи, пожалуйста!

И гость заходит.

Именно гость, не гостья…

— Долго же ты ждал, чтобы выпить, — щерит подбитые зубы Ваган.

Глава 51. Самый ушлый в семье

Ваган

Я провожу языком по сломанному клыку. Мне так неудачно выбили зуб, что он надломился под самым корнем, ранит острым осколком и напоминает, сколького я лишился за последние дни.

Внутренняя сторона верхней губы — сплошная рана, которая и близко не успела затянуться. Плюсом к этому разбитое в мясо лицо.

Но так было надо…

Самый простой способ сделаться неузнаваемым.

Изрядно побитое лицо не мешает мне победоносно улыбаться.

Что не вытерпишь ради сладкого чувства свободы. А лицо заживет, пока я буду отдыхать за границей.

Как можно без палева обтяпать побег?

Пункт первый — пообещать кучу бабла дилерам, что снабжали мой клуб наркотой.

Они нашли нужного человека, специалиста по этому делу. Тот обеспечил куклу. Точнее, чмошника, который теперь в кутузке вместо меня.

Пункт второй, самый неприятный, — заплатить сокамерникам за собственное избиение, чтобы очутиться в лазарете.

Пункт третий, приятный, — сбежать, оставив вместо себя точно так же измордованного придурка, который будет изображать меня.

Кретин по наивности думает, что будет спокойно мотать срок за меня, а там ему обеспечат хорошего адвоката, повторный суд или амнистию. Все для того, чтобы его вшивая семейка ни в чем не нуждалась. Разменял свою жизнь на их.

Как будто он не догадывался, что никто так рисковать не будет.

Его прирежут в душе уже сегодня. Или уже прирезали. Мне плевать, если честно. Он — расходный материал, пища для хищников типа меня. Так сложилось, что некоторые люди — пища, а некоторые — хищники, и никто тут не виноват.

Зачем понадобилось его убивать? Все просто — мне не нужны свидетели.

К тому же у меня мать — ослица.

«Ваган, скажи, что это не ты! Я не верю, тебя заставили, ты не виноват! Я с тобой, мой мальчик!» — ее глупые слова до сих пор гудят в ушах.

Мне так и хотелось тогда ей заорать — это все я! Я — твое самое большое в жизни разочарование. Я не хороший мальчик, как твой Барсег, я другой, хоть раз увидь меня!

Да, моя мать — слепая ослица, упрямая к тому же. Она наверняка не оставит своих попыток со мной повидаться. И уж она наверняка поняла бы, что в тюрьме сижу не я, будь подставной зек хоть моим братом-близнецом… А он не близнец, хотя после того, как нам обоим измордовали лицо, мы практически идентичны.

К слову, подкупленные ребята изуродуют ему руки, так что ни по каким отпечаткам его не опознают. А данные зубной карты у моего стоматолога спецы уже заменили.

Все будет шито-крыто.

Уже через несколько дней, когда шумиха немного поуляжется, надежный человек переправит меня за границу. Потом частный самолет, Куба — и поминай как звали.

Но перед тем, как исчезнуть из этой проклятой страны навсегда, я решил сделать ма-а-аленькую остановку в пригороде столицы.

Отдать должок любимому братцу.

Я стою в дверном проеме и искренне наслаждаюсь моментом.

— Как ты здесь оказался? — хрипит Барсег.

Он явно в шоке.

Брат тянется к верхнему ящику стола, тому самому, что имеет хитрый замок, который я ювелирным образом взломал.

— Ищешь это? — я достаю из-за пояса черную беретту.

Когда обыскивал кабинет братца, не ожидал, что найду оружие. Он удивил и даже очень. Впрочем, как удивил и своей тупостью, распустив весь персонал сразу по приезде.

Теперь никто и ничто ему не поможет.

Барсег видит в моей руке оружие и бледнеет.

— Что ты так испугался? — подтруниваю над ним со смешком. — К тебе брат пришел, ты не рад? Давай выпьем коньяку, как в старые добрые времена. Ты мне пожалуешься на суку жизнь… Или на суку Снежану, как ты это раньше делал.

— На хер ты пришел в мой дом? — рычит он.

Барсег пытается подняться.

Но я быстро охлаждаю его пыл:

— Сиди и не рыпайся, братец. Налей себе еще, ты же хочешь…

Я кивком головы указываю на графин с коньяком.

Барсег резко дергает ворот рубахи. Видно, принятая им порция коньяка с сюрпризом уже начала свое губительное дело.

— Что ты туда подсыпал? — хрипит он.

— Ничего такого, сугубо натуральный продукт. Ну же, наливай, или ты предпочитаешь, чтобы я тебе перед этим что-нибудь отстрелил? Тебе что, не жалко? Руку? Ногу? Или, может быть, ухо?

В глазах Барсега мелькает дикая ярость. А выпустить ее наружу он не может и наверняка еще больше из-за этого злится.

Внезапно брат хватается за лежащий на столе телефон. Тычет в него пальцами, разблокирует, пытается позвонить.

А мне смешно…

Ведь перед тем, как появиться в кабинете, я догадался включить глушилку звонков. Так, на всякий случай.

— Ну, дозвонился? — я уже гогочу во все горло. — Вызвал подмогу? Я, по-твоему, дурак и не догадался приглушить сотовую связь? — Я резко серьезнею. — У тебя есть выбор, Барсег. Либо ты сейчас делаешь все, что я захочу, либо я наведываюсь к твоей беременной суке и тоже делаю все, что захочу.

Барсег давится моими словами, бледнеет от перспектив.

А самое приятное — ни хрена не может со всем этим сделать.

— Что ты хочешь? — рычит он. — Чтобы я…

— Выпей со мной, брат, — настаиваю на своем.

Я машу дулом пистолета в сторону графина.

Барсег хмыкает, разливает коньяк в два бокала.

Подхожу, беру свой и делаю два шага назад, осушаю его. Мне-то, в отличие от Барсега, ничего из содержимого не повредит, только порадует. И все же морщусь, когда коньяк омывает рану во рту.