Моя непокорная травница
Шрифт:
— Ешь! — твердо приказал мне лэрд.
Он не испытывал проблем, чтобы набить свой желудок.
Нерешительно потянув руку к яблоку, покрутила на ладони спелый плод и хрустом откусила. Не передать словами, как я успела соскучиться по фруктам. Раньше ведь не испытывала недостатка в сладостях, фруктах и соли, а теперь... да что уж говорить.
Сладкий сок растекся на языке. Но чем медленнее жевала я, тем быстрее проглатывал свою порцию воин.
Закончив, воспользовавшись салфеткой, он выставил локти на столе и скрестил пальцы.
— Лиса, — прищурился Брюс, — я был у Ганнов, о тебе там никто никогда не слышал.
Застыв, стараясь не выдать себя и свой страх, я поджала губы.
— Что ты хочешь услышать, лэрд? Память пока не вернулась.
— Хочу знать, откуда ты, и кто такая. Можно ли тебе доверять?
Пришла моя очередь злиться.
— А ночь и моя помощь не показали явно, что я не желаю зла? — выпрямилась и тряхнула головой.
Полагала, что хотя бы на секундочку пристыдила могущественного горца, но он не испытывал чувства вины или горечи. Наоборот, Брюс напрягся, нахмурился, отклонился на спинку стула, чтобы внимательнее меня изучить.
Где-то в глубине души я чувствовала, что лэрд ощущает мой обман, догадывается, что я не теряла никакую память, что я в своем, здравом уме, но по какой-то причине все умалчиваю.
Но он в мою правду в жизни не поверит. Они-то магии боятся как огня, он не обрадовался, прознав о ведьмовстве. А что случится, когда я сообщу о своем про иномирном происхождении?
— Не дерзи, — отрезал и взглядом показал на ошейник, — моя милость и благодарность имеют границы. Я и так позволил тебе слишком многое.
— Прости, — мгновенно стушевалась. Забываю иногда, что показывать свой характер я не имею права. Что не ценится у Аркартов свобода слова и сильные женщины. — Прости, лэрд, — опустила голову пониже, вжала ее в плечи и заговорила необычайно тихо, — но я вынуждена повторить. Мне нечего тебе ответить.
Я ждала дальнейших расспросов. Уверилась в том, что мужчина не отступится, но воин удивил во второй раз.
— Я тебя отпускаю, Лиса, — произнес надменно и показательно хрустнул костяшками пальцев — но если ты что-нибудь вспомнишь, дай сразу мне знать. Пока, — он подчеркнул, — ты можешь идти.
Выдохнув с облегчением, я тут же соскочила со своего места и понеслась к двери. Думала, что он привычно остановит перед ней, добавит что-нибудь еще к своей воле, но Брюс молчал, а я не медлила.
Неслась в свой дом, будто за мной гнался медведь или еще какой-нибудь зверь похуже.
Старалась не обращать внимания на любопытные лица прохожих, но жители меня буквально донимали. Не давали пройти. Все останавливали, расспрашивали о здоровье их предводителя, а узнав, что он в порядке, дышит и повелевает, сердечно благодарили. В едких ухмылках, во взглядах не читалась неприязнь.
Может, мне казалось, что надо мной посмеиваются, но люди вели себя вежливо и очень дружелюбно. Поразительно дружелюбно. Меня никто не осуждал, но им было все известно. Давина и ключница постарались.
Попробуй утаи любую информацию, если население на весь клан составляло с тысячу человек.
С рабынь спрос небольшой, их мнения не спрашивают. Другие девицы, особенно знатные, обязаны блюсти свою честь, меня же едва не боготворили за распутство. Настолько все переживали за лэрда. Даже не испугались, удостоверившись в том, что я ведьма. Скорее, вздохнули с .облегчением.
Наконец,
я достигла своих дверей.Открыла, зашла внутрь и обнаружила неожиданного гостя. Нет, я предполагала, что меня навестят: Хелен, Ава или пышущая ненавистью Давина, но вот Аллана совсем не ожидала.
Мужчина по-хозяйски восседал на моем стуле и со скучающим видом уставился в одну из книг Анны.
— Лисандра значит, — сказал через минуту, перелистывая тонкие, хрупкие листы, бесценные для меня.
Я стояла и молчала, понятия не имея, как вести себя с мужчиной. Вчера я поступила неучтиво, не ведала, что он брат Брюса, да и он пригрозил мне казнью. Симпатии между нами явно не сложится. И, кажется, в отличие от лэрда, мной он не очаровался.
— Верно, — подтвердила я, смахивая с лица выражения изумления. Собралась мысленно, чтобы не выглядеть замарашкой и трусихой, приумножила остатки гордости и храбрости. В конце концов, свои обязательства и обещания я выполнила, а он в состоянии? Я продолжила говорить: — но все в клане зовут меня Лисой.
— Наслышан, — кивнул он, оторвавшись от чтения, и обратил свои глаза на меня.
И почему я сразу не признала в нем родственника своего проклятого пленителя? Сейчас они были словно близнецы, одинаковая порода, такая же грозная и отстраненная, влекущая своей силой. Но Аллан малость меньше. И во взгляде такое недоверие, скепсис, ожидание подвоха... А еще, как бы ни было неприятно это признавать, из него сочилось пренебрежение.
— Вчера, — он встал со стула и вышел из укромного уголка, — я поступил опрометчиво. Я недооценил тебя, ведьма.
Речь звучала немного пафосно, особенно для того, кто оставил синеватые следы на моей шее.
А дальнейшие его слова лишь подтвердили мои ощущения и догадки.
— Зато ты приобрела многое. Забралась в постель к моему брату, спасла его, удовлетворила. Он будет безмерно благодарен. — Рассмеялся утробно. — Он тебя еще не освободил?
Нехотя я потерла это отвратительное кожаное украшение, висевшее на моей шее и напоминающее о бесправном положении. В голове возник вопрос: «А так можно было?». Я могу воспользоваться? Получить свободу за близость?
Жаль, но гордость или разум, или, напротив, глупость победили. Если я начну спать с кем попало для личной выгоды, я превращусь в шлюху. И никогда в жизни не смогу отмыться от этого позора, в каком бы мире я ни находилась. Я сама себя не приму.
— За что? За его лечение? — холодно ответила я. — Он взял меня на место целителя, и я выполнила долг. А ты, — выразительно посмотрела на своего обидчика, — ты стоишь за своим словом?
Очень хотелось добавить «или ты балабол», но не было уверенности в том, что местные воины знают подобные выражения, да и опасалась, что Аллан меня моментально придушит. Хват у него крепкий.
— Прости меня, Лиса, — покаялся воин. — Мне донесли, что ты колдунья, а колдуньям мы не доверяем. Я считал, что ты будешь рада смерти Брюса.
Тут мои брови изогнулись в полумесяцы. Каким образом я могу радоваться смерти лэрда? Разве меня кто-нибудь бы отпустил? Дал бы волю рабыне? Позволил бы уйти? Что-то я сомневаюсь.
И как бы мне ни хотелось проигнорировать мужчину, съязвить или объявить, что его извинения мне и даром не нужны, я покорно и с благодарностью их приняла. Чему меня научил этот мир, так это терпению и смирению.