Моя незнакомая жизнь

– Рита Витальевна, вы все неправильно поняли.

– Разве? – Андрей тяжело поднялся с кресла и отодвинул меня в сторону. – Если у вас есть вопросы к моей клиентке, советую вам задать их сейчас. Со своей стороны я обещаю, что сегодня же составлю жалобу на ваши действия. У вас нет ни малейшего повода подозревать мою клиентку в причастности к убийству Борецкого и Абрамова, как и в покушении на Марину Полищук. Итак, у вас есть настоящиевопросы?

– Пока никаких, но со временем, я уверен, они появятся. Прошу вас, Рита Витальевна, никуда не уезжать из города.

– Вы не можете этого требовать, поскольку моя клиентка не является подозреваемой.

– Это моя личная просьба.

– Вы, Юрий Владимирович, только что утратили право на личные просьбы. Теперь будем все делать четко по закону. А процедура вам известна.

– Ну, смотрите. Не было бы хуже.

– Не будет, я позабочусь. – Андрей разозлен не на шутку, хотя прокурорский этого не видит. Но он не знает Андрея так, как я. – Юрий Владимирович, все документы по делу мной изучены. По моему мнению, самое время вам преуспеть в поисках госпожи Литовченко.

– Не учите меня делать свою работу! Ищем мы ее, ищем!

Вот теперь я вижу, что и Гайдей в ярости. Ну да, пришел сюда в надежде половить рыбку в мутной воде, а получил по носу. Но больше всего он рассержен из-за того, что никак не найдет тощую сучонку Нину.

Кто-то сует мне в руки горячую чашку, которая пахнет чаем. Я не хочу чаю. Я вообще ничего не хочу. Пусть лучше все уйдут из моего дома. Мне надо убраться в комнатах и немного подумать, а потом я сама найду Литовченко, и тогда ей придется пенять на себя.

За окном тоскливо падает снег. Какая же нынче отвратительно снежная зима, да еще с жуткими морозами. Я теплолюбивое растение, холод причиняет мне боль. Так хочется, чтобы уже было лето. Все станут исходить потоками пота и жаловаться, а я сяду на солнышке и буду греться, и мне будет очень хорошо. А от осознания факта, что остальным плохо, еще лучше. Но до лета надо дожить, а если на меня продолжат охотиться в том же темпе, лето для меня под большим вопросом. Теперь вот еще Андрей с Наткой станут меня презирать…

Натка обнимает меня и прижимает к себе, всхлипывая. Моя подруга такая маленькая и субтильная, но у нее большое, доброе сердце, готовое всех на свете пожалеть. И такую темную личность, как я, в том числе. За что она меня любит? Я иногда сама себя боюсь, до того ненавижу весь мир, кроме совсем крохотной его части.

– Рита, ты сейчас успокойся, – гладит меня Натка по щеке. – Все давно в прошлом, не надо снова ворошить…

– Я этого ублюдка уничтожу. – Андрей стоит к нам спиной, но кулаки его сжаты, а шея напряжена. – Рита, что бы там ни было когда-то, Натка права: все давно в прошлом. А я напишу такую жалобу, что Гайдей не скоро оправится от неприятностей, которые свалятся на него. Думаю, тебя это утешит.

– Он не должен был так себя вести. Не человек, просто дерьмо.

Игорь тяжело опускается на тахту, жалобно скрипнувшую под дополнительной тяжестью. Панков тоже все слышал, и мне это совершенно не нравится.

Я старательно скрывала ту часть своей жизни, сделала все, чтобы меня больше ничего не связывало с Анной Дубцовой. Потому что девчонка Аня после случившегося стала нежизнеспособна. Я тысячу раз прокручивала в голове ситуацию, стараясь понять, что сделала тогда, в тот ужасный момент, не так, как же нужно было повести себя, чтобы избежать того, что произошло, – и не нашла ответа. Я никогда не рассматривала Вальку иначе, чем как друга. Собственно, он и был моим лучшим другом. Мы многое делали вместе, часто были, что называется, на одной волне. Нам нравились одинаковые книги, музыка, фильмы, мы смеялись над одними и теми же вещами, мы… Но Терновой меня предал, сделав то, что сделал. И я ему этого не простила. И не прощу никогда, даже его смерть ничего не отменяет. Валька предал нашу дружбу, предал все, что было у нас хорошего. А меня сломал и уничтожил. Но хуже всего другое – этим он оказал мне огромную услугу. Потому что иначе я бы покончила с собой в тот же день. А так он просто уничтожил меня, и я исчезла. Анна исчезла.

– Андрюша, нам пора.

Натка хорошо меня знает, может, даже лучше, чем я сама. Поэтому понимает, что сейчас я не стану говорить на эту тему.

– Да, дорогая. Рита, не переживай из-за глупостей, сейчас главное – обезопасить тебя. Игорь, тут я целиком полагаюсь на тебя, ты видишь, что происходит.

Они возятся в прихожей, одеваясь. Толпа полицейских удалилась, только Панков растерянно стоит посреди комнаты. Ну когда наконец уберется? Мне надо привести в порядок квартиру и подумать.

– Сейчас придет человек чинить дверь. – Игорь берет у меня из рук чашку с остывшим чаем. – Рита, ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Нет.

– Прошу тебя! Не надо все держать в себе, от этого только хуже становится.

– Да куда уж хуже-то…

– Рита!

– Что ты хочешь знать? Что я до сих пор не понимаю, как такое могло произойти? Представь, не понимаю, до сих пор не понимаю! Валька был моим другом, близким человеком, а потом все разрушил. И ради чего? Ради сомнительного удовольствия трахать девчонку, которая выцарапывает тебе глаза, притом что мог иметь любую девицу? Любую! Ему и напрягаться не надо было, сами себя предлагали, бегали за ним табунами. Не знаю, чем я его спровоцировала. И хотя я не была уже девственницей, но тогда я еще куклам одежки шила, и он это знал. До сих пор не понимаю, зачем он это сделал.

Хотя если бы не сделал, меня бы сейчас не было в живых. Такой вот парадокс.

– Что Терновой говорил на суде?

– Какая разница, что он говорил. Главное, что я сделала не так. Понимаешь?

– Что бы ты ни сделала, он не должен был так поступать.

– Но поступил же….

– И заплатил за это сполна.

– Да неужели? Разве от того, что Валька сел в тюрьму и где-то там загнулся, мне легче? Воспоминания меньше давят? Ведь любая гнида, откопав ту историю, считает себя вправе назвать меня шлюхой! Ты еще не знаешь, что было на следствии!

– Не заводись. Я отлично знаю, как проводится следствие в подобных случаях, и считаю данную практику позорной. Но система у нас тоже позорная, что любой человек, попадающий в нее в том или ином качестве, чувствует на себе. Но есть и другая сторона медали. Частенько ловкая барышня приносит заявление об изнасиловании, а поскольку преступление квалифицируется как тяжкое, обвиняемого сразу берут под стражу. Потом девица говорит: плати мне такую-то сумму, и я заберу заявление. Мужик вынужден платить, потому что себе дороже.

– Ах, ты…

– Я знаю, с тобой было иначе. Но такое тоже случается. А еще если принять во внимание непрофессионализм многих сотрудников, их отношение к работе, к людям вообще и к женщинам в частности, ведь у многих распались семьи, потому что занятость на службе постоянная, работа специфическая, накладывает отпечаток на личность… Короче, под раздачу попадают такие, как ты.

– И это все оправдывает?

– Нет. Я просто объясняю, почему так происходит. А насчет того, что ты что-то сделала не так, спровоцировала нападение… Да, есть мнение, что женщины провоцируют насилие, но я с ним не согласен. Нельзя спровоцировать человека, который четко знает, чего нельзя делать никогда. А если парень дожил до восемнадцати лет и не усвоил, что изнасилование преступно, ему это более доступно объяснят – в ином месте. То же касается другой уголовной братии. Ты слыхала, наверное, как предупреждают: не носите драгоценности, чтобы не спровоцировать преступление. Но люди имеют право носить вещи, которые хотят, а вот отнимать их никто права не имеет. Что такое хорошо и что такое плохо, знают все. Нельзя спровоцировать человека, не нацеленного на преступление, а кто считает, что ему все дозволено, и так не видит для себя иного.