Моя Одесса. Моя Любовь. Часть1. Молодость

– Эту вещицу мне подарил мой покойный муж на годовщину нашей свадьбы, с тех пор я ее не снимаю.

Я не увидела ничего примечательного в подарке – белый овальный камушек, на котором высечен женский профиль.

– Тут какая-то женщина. – произнесла я, и, потеряв к броши интерес, вернула ее обратно.

Мария Степановна чуть улыбнулась, заметив мое разочарование.

– Это я, мой профиль на камне.

Я, помню, очень удивилась услышанному:

– Ваш профиль? И вы с тех пор носите ее, не снимая?

– Да, уже более сорока лет…

– А где ваш муж?

– Погиб давно. Эта брошка – память о муже и о той жизни, которой уже не будет никогда. Я очень любила своего супруга, скучаю по нему по сей день. Все говорят, что время лечит, нет, не лечит, поверь мне, Нина. Время учит жить тебя с потерей, а еще учит ценить жизнь. И я продолжаю любить мужа и продолжаю ценить жизнь.

После этого разговора я впервые задумалась: что есть любовь, что есть жизнь, что есть смерть, и что есть верность. Тогда я, конечно, не нашла ответы. Правда, не могу сказать однозначно, что и теперь знаю их.

Мария Степановна давала частные уроки по игре на пианино детям. К ней приводили ребят со всей Одессы. Даже Толя Мустафа – известный авторитет, присылал к нашей соседке свою толстую неповоротливую дочь Люсю. Когда Толя Мустафа сталкивался на улице с Марией Степановной, то он почтительно здоровался с учительницей, справлялся о прилежании дочурки и интересовался, не нужна ли Марии Степановне его помощь.

Черный старый немецкий инструмент занимал в ее комнате практически все пространство, но Марию Степановну это не смущало. Из ее открытого окна часто можно было слышать незатейливые пассы учеников, а когда Мария Степановна сама садилась за свое фортепиано и начинала играть, замирал весь двор. Бывало, что и с улицы к нам заходили люди, чтобы послушать льющуюся из открытого окна музыку. Исполнительница была действительно талантлива; после ее выступлений у людей лица становились светлее, добрее. «Цель музыки – трогать сердца» – эту фразу немецкого композитора Баха Мария Степановна претворяла в жизнь ежедневно через свое исполнение и кропотливую работу с учениками.

Меня Мария Степановна обучала бесплатно, по-соседски. Я была хорошая ученица, но крайне неорганизованная, частенько забывала прийти в назначенное время. Мария Степановна терпеливо объясняла важность наших уроков. Учителем она была строгим, и все же к ней тянулись многие дети и взрослые. Один мой дед недолюбливал ее, что не являлось чем-то необычным, зная его тяжелый характер. Мария Степановна очень тепло относилась к моей бабушке, хотя между ними на первый взгляд не было ничего общего. Тем не менее, они друг другу симпатизировали, всегда были рады увидеться, и бабушка часто приглашала в гости соседку.

Мария Степановна рассказала мне, что у нее появились новые ученики, спросила, как у меня дела и немного пожурила:

– Нина, сейчас каникулы у тебя, а ты все никак не найдешь время позаниматься игрой на фортепиано.

– Исправлюсь! Торжественно клянусь и обещаю, – ответила я и улыбнулась.

Мария Степановна посмотрела на меня пристально:

– Как разберешься со своими делами, приходи, я с удовольствием поиграю с тобой в четыре руки.

Мы пили чай, беседовали о том, о сём, и потом Мария Степановна принялась описывать свой утренний поход за продуктами.

– Я, Нина, сегодня встала пораньше, чтобы на рынок сходить. Жара стоит с самого утра. Так вот, купила я овощей, зелени, яиц, и уже думала уходить, как вдруг слышу, как кто-то предлагает приобрести свежую рыбку. Я на голос этот и пошла. И не зря! Выбор оказался роскошный, рыба вся свежая… Я, знаешь ли, не сразу узнала подругу твою. Светланой, кажется, ее зовут…

Мария Степановна замолчала, но у меня почему-то екнуло сердце. Я ведь знала, просто так моя соседка ничего говорить не будет. Пустые сплетни она не собирала и не разносила. Значит, что-то серьезное.

– Знаешь, Нина. У каждого человека в жизни бывают тяжелые времена. И хорошо, если кто-то будет рядом и поможет. Или просто подскажет. Каждый может оступиться, Нина. Каждый.

Мария Степановна строго посмотрела на меня.

– Нина, Свете нужно помочь.

Я растерялась.

– Что-то случилось? Я ничего не знаю, вроде все как обычно…

– Вам нужно уговорить ее бросить рынок.

– Ах, это? – я с облегчением выдохнула. – Не бросит Света рынок, деньги ей нужны.

– А надо бы.

– Мария Степановна, работать на рынке – это по-вашему оступиться? Я так лично не думаю.

– А я разве сказала, что быть продавцом зазорно? Я про другое. Света пьет.

– Я не замечала…

И прикусила язык. Я не то что не замечала, нет, просто я не обращала на нее внимания. Мы не так близки со Светой, как с Изкой, но общаемся часто, гуляем вместе. В памяти встали всплывать все наши прогулки, и я с ужасом поняла, что выпивает Света почти каждый день. Я посмотрела на Марию Степановну, но не выдержав строгого взгляда, закрыла лицо руками.

– Нина, ей надо учиться, она успеет еще заработать деньги. Пойми, что всю жизнь работать на рынке – это не для нее. Да и пьют там, будь здоров! Хорошая торговля – пьют, плохая – тем более пьют. Погубит себя Светлана.

– Вы, наверное, знаете, что отец ее не работает, он инвалид и он пьет.

– Поговорите с ней.

– А если Света не послушает? Она упрямая…

Мария Степановна слегка склонила голову набок.

– Тогда идите к отцу.

Мария Степановна, попрощавшись, отправилась к себе домой, а я продолжала сидеть. Тут нужно было хорошо подумать, как подойти к этому делу. Мне искренне было жаль подругу, я вовсе не хотела, чтобы Света спилась. Ей и так по жизни не очень-то везло. Не все родители заботились о своих чадах, как, например, мои родители, или родители Изки. А здесь и вовсе: она сама себе и мать, и отец.

Пока я пыталась придумать слова, с помощью которых можно было бы уговорить Свету вернуться в школу или пойти в училище, наш сосед – дядя Савелий, муж тети Шуры, вышел во двор. Он достал из бумажной пачки папиросу, вставил ее меж зубов, зажег спичку и уже собирался прикурить, как из окна сверху раздался вопль его жены Шуры, от которого вздрогнула я и еще полдома:

– Сава, ты шо, опять полотенцем вытирал рот и руки после яичницы?

Дядя Савелий крякнул и от неожиданности выронил из рук спичку, а изо рта папиросу. Он задрал голову наверх, потряс кулаком и гаркнул в ответ:

– Вот дура! А чем же мне еще вытирать?

– Тряпкой! Я сколько раз говорила вытирать свой грязный рот и свои жирные руки тряпкой! Я тебе ее каждый день показывала, а ты шо – глухой? Или мозги последние скурил? Еще раз утрешься не тем чем надо – будешь висеть и вонять! Ты понял? Поперек горла у меня твои жирные грязные руки!

Дядя Савелий плюнул, выругался и рванул к арке на выход. Вслед ему скороговоркой понеслись разные напутствия, смысл которых, если описать в общих чертах, сводился к следующему – чтобы дядя Савелий сегодня скоропостижно скончался, и не где-нибудь, а желательно в сточной канаве.