Моя плоть сладка (сборник)

Коннорс еще некоторое время сидел и смотрел на старика, а потом направился в Блу-Монд.

Вся восточная сторона улицы теперь находилась в тени, поэтому на ней было больше пешеходов, машин и повозок фермеров, выстроившихся вдоль тротуара. Эд остановился перед аптекой. Аптекарь выполнял какой-то заказ, служащий мыл стаканы, две школьницы пили шоколад и смеялись.

Коннорс прошел в телефонную будку и вызвал дом Хайса.

— Говорит Коннорс.— Представился он служанке, которая ему Ответила.— Мисс Хайс вернулась?

— Нет еще,— ответила служанка.

— А мистер Хайс дома?

— Нет, его тоже нет. Я огорчена...

— Ничего,— прервал ее Коннорс.— Вы сможете кое-что передать ему? Скажите, что я уехал в Сан-Луис по делу, о котором мы говорили сегодня с ним в его конторе, и что я не вернусь к обеду. Скорее всего, вернусь очень поздно. Может быть, даже не раньше завтрашнего утра.

— Да, сэр. Я передам ему все это, мистер Коннорс,— ответила служанка.

Коннорс еще немного постоял перед телефоном, после того как повесил трубку. В такой же момент в одном и! его романов герой поворачивается и сталкивается нос к носу с убийцей, который смотрит на него ненавидящим взглядом, направив дуло револьвера.

Коннорс повернулся и посмотрел вдоль улицы. Ничего не изменилось. В аптеке, кроме него, были только он сам, аптекарь, служащий за стойкой и две хохочущие школьницы.

Глава 15

Удушающая жара стояла слишком долго. Должен был пойти дождь. Он начался внезапно.

Выйдя из цветочного магазина, расположенного около отеля, Коннорс сел в машину, выбрался из города и поехал по дороге, ведущей к дому Хайса. Было немногим больше девяти часов, когда он остановил машину ярдах в пятидесяти от основной дороги и пешком направился к дому. Не прошел он и десяти ярдов, как вымок до нитки. Дождь барабанил по полям его шляпы и стекал по лицу и рукам. Ему это нравилось. Было свежо, бодро и чисто.

Перед домом стояли четыре машины: «линкольн» Джона Хайса, «ягуар», принадлежащий Аллану Лаутенбаху, новый «бьюик» Элеаны и «плимут» образца тысяча девятьсот тридцать девятого года.

Окна из-за дождя были прикрыты. Прижавшись к дереву, Коннорс наблюдал за семейным обедом.

Сцена была такая же, как и накануне. Лаутенбах говорил один. Селеста делала вид, что ее интересует разговор; Элеана скучала и выглядела чем-то озабоченной. Она терла губы, щеки, проводила рукой по волосам. Хайс тоже, казалось, нервничает. Он делил свое внимание между Селестой и прикрытыми окнами. Один раз он встал и совсем закрыл одно из них. С левой стороны его пиджак все так же оттопыривался.

Покинув свой наблюдательный пост, Коннорс пересек лужайку и встал под окном, прижавшись спиной к стене. Отсюда он ничего не видел, но мог слышать разговор. Говорил опять Лаутенбах.

— Грязная и старомодная дыра — это Монте-Карло. В особенности это стало заметно после войны. О! Конечно, мы заедем туда, но люди, главным образом, едут в Беарриц. Я хочу сказать, те люди, с которыми мы будем путешествовать.

— А что вы делали во время войны, Аллан? — Голос Элеаны наводил на мысль, что она чем-то обеспокоена.

Лаутенбах казался изумленным таким вопросом.

— Ну, что... я работал вместе с отцом, разумеется. И потом мы организовали приемные дни в Вашингтоне. У нас были контракты с армией и флотом. Дело касалось питания людей.

– — А! — сухо произнесла Элеана.

«Тише, малютка,— подумал Коннорс,— не забивай свою красивую головку подобными мыслями. Ты ведь собираешься замуж за этого парня. Не забывай это!»

Селеста нарушила неловкое молчание, громко воскликнув:

— О, в «Плей-Хаузе» идет новый фильм Уолта Диснея, цветной. Не хочешь пойти посмотреть, Элеана?

— Нет, мама,— ответила Элеана. Послышался шум отодвигаемого стула.— Вы меня извините, Аллан, но я хочу пойти к себе. Или купание, или коктейли, или дождь, или не знаю отчего, но у меня разыгралась мигрень. Вас не очень огорчит, если мы не поедем сегодня в «Гранд»?

Следующий стул двинулся по паркету.

— Ну, конечно, нет, Элеана. Идите отдыхайте.— Лаутенбах рассмеялся.— И не беспокойтесь обо мне. Я чуть позже поеду в «Гранд» и немного поиграю там.

Он прибавил, вероятно, обращаясь к Джону Хайсу:

— Нам вчера вечером повезло. Элеана проиграла несколько долларов, но я выиграл почти две тысячи...

Хайс первый раз заговорил с того момента, как Коннорс занял свой наблюдательный пост.

— Мне нужно будет поговорить с Мики. Если вы будете выигрывать, он не станет вам мешать. Он войдет к вам в доверие, чтобы потом получше ощипать вас. Мики всегда был самым ловким в карточных делах. Я не один раз испытал это на себе.

Лаутенбах засмеялся.

 — В конце концов, дело ведь идет лишь о деньгах!

Элеана пожелала доброй ночи матери, дяде и Аллану. Между каждым пожеланием спокойной ночи наступала пауза, и Коннорс представлял себе, как Элеана по очереди целовала их. Когда очередь дошла до Лаутенбаха, он почувствовал спазм в желудке. Он считал, что любовь нетерпима, и сам подвергал себя испытаниям.

Когда Элеана покинула комнату, Селеста спросила!

— А вы, Джон? Вы ничего не имеете против кино?

Хайс казался утомленным.

— Нет, не сегодня вечером. Но я должен поехать в го» род, чтобы заняться неотложным делом, и с удовольствием отвезу вас в своей машине.

— В этом нет необходимости,— заявила Селеста. Ев французский акцент был очень заметен в этот вечер,— Когда Аллан и Элеана заехали за мной сегодня после полудня в коттедж, я просила их остановиться у гаража, чтобы узнать, готова ли моя машина. И она готова. Все, что следовало заменить — какие-то сегменты или что-то вроде этого,— они заменили.— И добавила с недоумением в голосе: — Вот поэтому она и поглощала так много масла. А теперь посмотрим..

Лаутенбах опять рассмеялся.

— Вы очаровательны, миссис Хайс! Если бы я не был влюблен в вашу дочь, я бы влюбился в вас.

— Может быть, мы пройдем в гостиную? — сухо проговорил Хайс.

Коннорс под дождем вернулся к своей машине. Он узнал все, что хотел: где обитатели дома Хайса проведут последующие чары. По крайней мере, собираются это сделать.

Проезжая через Блу-Монд, он увидел свет в конторе шерифа и разглядел силуэт Томсона. Видимо, шериф все еще ожидал ответа на свою телеграмму, перехваченную Джоном Хайсом.

Все окна коттеджа оказались закрыты, за исключением одного, в котором виднелась щель в два пальца шириной. Окна прикрывали ставни, но между ними пробивался свет, котор'ый не мог быть ничем иным, как светом от керосиновой лампы.